— Да с того, что нескольким свидетелям разослали повестки с требованием явиться в суд и дать показания. И теперь он точно знает, что его приказания я не выполню. Думаю, он попытается использовать тебя как еще один аргумент в этом нашем с ним споре.
— Похоже, ты прав, — кивнула она. — И что же теперь?
Я оглядел наш номер-камеру. Его создали, соединив три старые камеры, уничтожив между ними перегородки. А вот решетки на высоких окнах остались, и нам, как и прежним обитателям, это давало возможность видеть свет, но не пейзаж. К счастью, здесь выгородили место для самого современного туалета с ванной, так что выносить ведро не приходилось.
— Вот что, Элеонор, — начал я и заглянул ей прямо в глаза. — Ни один человек на свете, даже ты, никогда до конца не поймет, с какими страшными людьми нам пришлось иметь дело. Хотя теперь, думаю, ты начинаешь понимать. И существуем мы не в какой-то там телевизионной драме, где вместо крови клюквенный сок и где большинство героев ведут себя достаточно прилично. Это история шантажа и убийства, где главными героями являются по-настоящему опасные люди, готовые прихлопнуть человека как муху. — Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза. — Но я не собираюсь позволять им делать это и далее.
— Но как? — спросила она.
И я ей рассказал. Кое-что она уже знала, обо всем остальном даже не догадывалась. Я говорил больше часа, и все это время слушала она очень внимательно, не перебивая.
И лишь когда я наконец умолк, она задала мне всего один, но очень важный вопрос:
— Почему ты не хочешь обращаться в полицию?
— Потому что мне нужен еще один день в суде, — ответил я. Мне не хотелось признаваться в том, что на протяжении довольно долгого времени я подвергался угрозам и никому об этом не сказал. Я слишком дорожил своей карьерой.
И я рассказал Элеонор, что собираюсь делать в понедельник, когда в суде с утра возобновятся слушания.
— Если только мы с тобой доживем до этого понедельника, — заметила она.
Теперь уже она меня пугала. Ради разнообразия, наверное.
Глава 20
— Всем встать! — объявила секретарь суда.
Судья вошел через свою дверь, слегка поклонился всем присутствующим, занял свое место на возвышении. Все остальные тоже сели. Процесс начался.
— Мистер Мейсон, — обратился ко мне судья.
— Да, ваша честь, — поднялся я.
— Сэр Джеймс Хорли по-прежнему отсутствует? — спросил он, приподняв брови.
— Да, ваша честь, — ответил я.
— И вы, и ваш клиент согласны продолжить слушания и довести дело защиты до конца, действуя практически в одиночку?
— Да, ваша честь, — сказал я.
Стив, находившийся в стеклянной клетке, тоже кивнул в знак согласия.
— И мне нет необходимости напоминать о том, что этот факт не сможет послужить основанием для пересмотра дела? — спросил судья.
— Никакой необходимости, ваша честь, — ответил я.
Судья кивнул, словно в подтверждение этих слов, и стал перелистывать бумаги, лежащие перед ним на столе.
— Ваши свидетели присутствуют? — спросил он.
— Насколько мне известно, да, ваша честь, — ответил я. На самом деле я не выходил и не проверяд, но, судя по довольному лицу Брюса Лайджена, свидетели были на месте.
Я вообще никуда не выходил с вечера пятницы.
А в пятницу, ровно в десять тридцать вечера, в моем гостиничном номере вдруг зазвонил телефон.
— Я же сказал, ни с кем не соединять! — сняв трубку, заметил я оператору гостиницы.
— Да, мистер Мейсон, нам страшно не хотелось беспокоить вас, извините, — затараторила девушка. — Но тут звонит ваш племянник, страшно нервничает, уверяет, что ему крайне необходимо связаться с вами. Не хотелось бы огорчать вас, но он говорит, что ваш пожилой отец неудачно упал и его забрали в больницу.
— А вы подтвердили моему племяннику, что я нахожусь здесь? — спросил я.
— Конечно, — ответила она. — Так вас соединить?
— Да, пожалуйста, — сказал я. В трубке послышался щелчок, потом — еще один, но со мной так никто и не заговорил. Что неудивительно: Джулиан Трент уже получил нужную ему информацию. После этого мы с Элеонор ни разу не выходили из номера, просидели в нем весь уик-энд, даже не пошли прогуляться по маленькому тюремному дворику, размять ноги. Впрочем, мы компенсировали прогулку, физической нагрузки нам вполне хватило в постели. Еду мы заказывали только по телефону и всякий раз просили официанта убедиться, что он подходит к нашей двери один и в коридоре больше никого. Наверное, весь обслуживающий персонал гостиницы счел нас сумасшедшими; впрочем, даже если и так, вели они себя безупречно вежливо, ни разу не дав понять, какого о нас мнения.
Я позвонил Брюсу и долго обсуждал с ним проблему того, как бы безопаснее мне добраться до суда в понедельник утром. Не выдавая истинной причины своей озабоченности, я сказал, что мне не хотелось бы сталкиваться с двумя моими свидетелями до того, как их вызовут в зал заседаний. А потому мне нужен некий надежный транспорт, который мог бы доставить меня от гостиницы до здания суда. И тут Брюс выдал гениальную идею попросить одно из частных охранных агентств прислать за мной тюремный фургон. Выяснилось, что главный управляющий этой фирмы — близкий друг Брюса, ему-то и пришла в голову эта светлая мысль вместе с намерением содрать с нас за услуги весьма приличную сумму.
И вот в понедельник, ровно в девять утра, мы с Элеонор быстро, насколько позволяли мне костыли, прошли по галерее крыла «А», затем спустились вниз в лифте и оказались в вестибюле. Выходить пришлось через главную дверь гостиницы, что мы и сделали, затем преодолели еще футов шесть по тротуару и оказались в белом фургоне с затемненными стеклами, напоминающем по форме продолговатую коробку. Брюс все это время стоял на стреме. Сотрудники гостиницы наблюдали за этим спектаклем, раскрыв рты от изумления. Наверное, они приняли нас за беглых преступников, или безумцев, или и то, и другое вместе.
Нет необходимости говорить, что Джулиана Трента в этот момент нигде не было видно. И все равно — береженого бог бережет.
Тюремный фургон доставил нас прямо к зданию суда. Мы подъехали к нему с тыла, через ворота во дворе, так обычно в суды доставляют под охраной заключенных. В зал под номером один мы прошли по коридору подвального помещения, мимо камер, потом поднялись наверх. Элеонор позвонила к себе в ветеринарную больницу и предупредила, что сегодня не придет. И вот теперь она сидела в зале суда прямо позади меня, рядом с Брюсом.
— Что ж, прекрасно, — сказал судья. Кивнул судебному приставу, тот отправился за присяжными.
Пока мы их ждали, я оглядывал зал, украшенный большими портретами ныне покойных главных судей графства Оксфордшир. На стене, над тем местом, где сидел судья, красовался королевский гербовый щит с девизом: «HONI SOIT QUI MAL Y PENSE». «Горе тому, кто вынашивает злые замыслы» — то был перевод со старофранцузского, средневекового языка норманнов и династии Плантаге-нетов, правивших в ту пору Англией. Лично я переделал бы эту надпись. Как насчет: «Горе тому, кто творит зло»? По-моему, в самый раз. И куда больше соответствует этому месту.
Народу в ложе прессы набралось немало, но все же меньше, чем в самом начале, неделю назад. Интерес публики тоже немного угас, и из тридцати мест была занята лишь половина. В первом ряду, как всегда, сидели мистер и миссис Барлоу.
И вот в зал вошли пятеро мужчин и семь женщин и заняли свои места слева от меня, на скамье присяжных. Матери и отцы, братья и сестры, интеллигентные образованные люди и простые работяги — все они попали сюда волею случая. Ни в одном из них в отдельности не было ничего необычного или экстраординарного, но вместе им предстояла сложнейшая из задач — истолковать факты и решить, виновен ответчик или невиновен. Их никто никогда специально не готовил к выполнению этой задачи, у них не было инструкций, как действовать в том или ином случае. Вся наша судебная система опирается именно на такие группы людей, вершащих «правое» дело, прежде до суда ни разу не видевших друг друга, вместе принимающих исключительно важные решения по вопросам, не имеющим ничего общего с их опытом и повседневной деятельностью. Это одна из самых сильных сторон нашей системы и, одновременно, в ряде случаев — одна из слабейших, особенно на процессах, связанных с мошенничеством, где улики сложны и запутанны, недоступны пониманию простого человека.
Я всматривался в лица присяжных и наделся, что они успели хорошо отдохнуть за четыре дня. Потому как сегодня им понадобится проявить особое внимание и сосредоточенность, вникнуть в значение каждого представленного факта и прозвучавшего слова.
— Мистер Мейсон? — судья смотрел на меня со своего возвышения.
Настал мой час.
— Спасибо, ваша честь, — сказал я и поднялся. — Защита вызывает… — И тут вдруг во рту у меня пересохло, а язык стал казаться большим и неповоротливым. Я отпил глоток воды из стакана. — Защита вызывает мистера Роджера Рэдклиффа.
