— Я — Бабострас Дон лишь в той мере, в какой можно смириться с хлебом, который ешь, — возразила женщина. — Я устала проклинать себя за то, что не могу питаться, скажем, землей или воздухом.
— Проклинать себя за хлеб — все равно что проклинать себя за то, что родился на свет, — возразил Антон.
— Скорее, за то, что нет сил расстаться с жизнью на этом свете, — добавила женщина.
Пол под ногами загудел. Антон догадался: заработала печатная машина.
— Принесите мне номер, — попросил Антон. — Народ мечтает узнать, какая будет завтра погода.
Женщина вышла. Вернулась с газетой.
— Будет жарко, — задумчиво сказала она.
— Если этот… вздумает перепечатать газету без прогноза, я его расстреляю! — громко прокричал Антон, так как не сомневался — сальное волосатое ухо Луи расплющено о дверь. — Мне бы не хотелось звать вас Бабострасом Доном, — произнес тише. — У вас ведь есть другое имя?
— Познакомимся в процессе работы, — припомнила женщина Антону его же Антоновы слова. И совершенно неожиданно: — Знаете, как бы я поступила на месте Бабостраса Дона?
— Как?
— Я бы все завалила завтра снегом.
— Значит, завтра в бесконечно волнующий человечество вопрос будет внесена исчерпывающая ясность, — усмехнулся Антон. — Мне кажется, — посмотрел на женщину, — мы с вами еще встретимся сегодня.
— Я знаю, — спокойно ответила она. — Это предопределено.
— До встречи! — Антон пошел к двери, твердо зная, что ближайшие час-два — сколько потребуется! — посвятит поиску приличных штанов.
— Меня зовут Слеза, — сказала ему в спину женщина.
32
Из редакции Антон поехал к Конявичусу. В приемной у главнокомандующего толпились посетители, из-за двери кабинета, как с другого берега реки, доносились не то чтобы возбужденные голоса, а как бы эхо возбужденных голосов. Антон с трудом пробился в кабинет. Секретарша — Антону до сих пор не доводилось видеть женщин со столь могучей грудью — долго не подпускала его к двери.
Кабинет главнокомандующего размерами напоминал зал. Конявичус сидел за столом где-то вдали, словно в другом измерении. Вокруг стояли люди, как по команде повернувшиеся и недружественно уставившиеся на Антона.
Антон долго шел по зеленому ковру. За спиной у Конявичуса на стене под незакрытыми шторами висел подробнейший план провинции, рядом гордо торчало старинное трехцветное — желто-зелено-красное — знамя с кистями и большими, решительно ничего не сообщающими Антону, золотыми буквами L.T.S.R. Он обратил внимание, что у преданно обступивших сидящего за столом Конявичуса людей на рукавах такие же трёхцветные нашивки. Вероятно, это были литовцы.
— Лаба дэнэ! — свирепо гаркнул огромный, до боли похожий на покойного Колю негр с самой широкой нашивкой на рукаве.
Антон подумал, что на такой хамский окрик лучше всего ответить из пистолета, но тут собрались профессионалы, с ними бы этот номер не прошел.
Он молча подошел к столу. Литовцы нехотя расступились.
— Нбоку поздоровался с тобой по-литовски. Ты не ответил, Антонис… — укорил Конявичус. — Пора тебе браться за язык предков.
Нбоку строго покачал головой, как, мол, не стыдно Антонису, он, Нбоку, уже, можно сказать, говорит на языке предков, как на родном.
Конявичус был побрит, подстрижен, в свежей рубашке. Антон не мог разглядеть, какие на нем штаны, но был готов поклясться, что хорошие. На всех были хорошие штаны, один Антон ходил как нищий, хоть и являлся членом правительства!
— Бернатас, — объявил Антон, — у меня государственное дело, я хочу говорить наедине.
Дружелюбия в глазах литовцев от этих слов определенно не прибавилось.
— Друзья, — поднялся из-за стола Конявичус. На нем были не просто хорошие — великолепные! — штаны. — Оперативное совещание состоится, как условились, в пятнадцать ноль-ноль. Все свободны.
Литовцы нехотя покинули зал. Тотчас зашла, нет, медленно влетела, как большой воздушный шар, в свою очередь составленный из малых воздушных шаров, секретарша:
— Записалось тридцать девять человек. Сколько сегодня
примете?
— Десять, — вздохнул Конявичус, — больше не осилить. Но сейчас прошу никого не пускать.
— Хочешь выпить? — спросил Конявичус, когда секретарша с трудом протиснулась за дверь.
Антон не возражал.
Конявичус подвел его к резному шкафчику. В шкафчике бутылки стояли, как солдаты в сомкнутом строю.
— Что будешь?
— Коньяк, — сказал Антон.
Конявичус налил в тонкие чистые стаканы.
«А у меня, — подумал Антон, — ни штанов, ни коньяка. Как сказал этот… Гвидо? В твоем продовольственном сертификате коньяк не значится! Почему не значится?»
— Надоели посетители, — пожаловался Конявичус, — боюсь, придется поступить, как некогда Ланкастер.
— Как поступил Ланкастер? — Коньяк согрел душу, примирил с действительностью. Жизнь, в сущности, была лучше, чем могла оказаться. Антон не сомневался, что Ланкастер поступил плохо.
— Однажды взял да расстрелял всех столпившихся в приемной! С тех пор ни одного посетителя!
— Надо ли повторяться? — покачал головой Антон.
— Не надо, — согласился Конявичус — Я их повешу на площади!
В военном ведомстве царил кладбищенский юмор.
— Разрабатываю сразу две операции, — похвастал Конявичус. — Против мятежников в городе и против мятежников в сельской местности.
— Каких мятежников? — удивился Антон.
— Понятия не имею, — развел руками главнокомандующий. — Разведка доносит: есть мятежники. Наверное, пьянь, которая не знает, что состоялись выборы и, стало быть, всего, за что бились — добились.
— Отмени, — посоветовал Антон.
— Ну да, отмени, — усмехнулся Конявичус. — Личный состав год как не получает зарплату. Эти проклятые неплатежи подкосили военные статьи в бюджете. У меня снайперы сидят на сдельщине. Вынь да положь каждому по пятьдесят голов! Под ликвидацию мятежников, может, хоть что-то удастся выцарапать. Антонис, это замкнутый круг, не вырваться.
Антон подумал, что картины, представленные Ланкастером на заседании правительства, можно множить бесконечно.
— Сколько лет существует этот круг, Конь, — сказал он. — Сколько лет не вырваться. Почему круг не размыкается?
— Загадка, — согласился главнокомандующий. — Что не должно существовать — существует вечно. Я думал над этим, — отхлебнул из своего стакана, — и пришел к выводу, что наши атеисты не так уж и не правы. Если Бога нет, Антонис, — зеленые его глаза вдруг сделались выпуклыми и заблестели. Антон затосковал. Главнокомандующий переживал очередной приступ сумасшествия. — Стало быть, и дьявола, вечного Его антипода, тоже нет!
— А кто тогда есть? — растерялся Антон. — Дева Мария?
— Дева Мария? — Глаза Конявичуса наполнились слезами. — Женщин всегда обманывают, Антонис. Нет, есть третий, подменивший двух прежних! Ну, вроде как мы — старое правительство провинции!
— Откуда взялся третий? — Антон подумал, что в рассуждениях главнокомандующего присутствует определенная логика, как в общем-то она в той или иной степени присутствует в любой пришедшей человеку в голову мысли.
— Чтобы понять, откуда взялся третий, — глубокомысленно произнес Конявичус, — надо для начала уяснить, куда делся второй, то есть антипод.
— Куда же он делся?
— Полагаю, что после того, как первый отступился от людей, после того, как ему стало нечего делать на земле, второй был прощен, Он вернулся туда, откуда был некогда изгнан — в чертоги рая. Какое милое словосочетание — чертоги рая! — да, Антонис?
— Почему первому стало нечего делать на земле? — по инерции спросил Антон, хотя знал почему.
— А потому, что все уже сделано и построено! Если это столько лет не меняется, значит, это единственно возможное и правильное! Другой вопрос, Антонис, — хорошее или плохое это единственно возможное и правильное? Третий… — понизил голос главнокомандующий, — это не первый и не второй. Это… новый. Он… одинок и несчастен, Антонис, как каждый из нас! Он — воплощенное обобщение всех нас! Это объясняет все, снимает все вопросы! — Глаза Конявичуса полыхнули, почти что выскочили из орбит, но тут же погасли, сделались серыми и впалыми.
Приступ минул.
— Но тогда, — тихо произнес Антон, — у нас нет никаких шансов.
— И он — третий — знает это, сволочь! — подтвердил Конявичус.
Антон вспомнил, что пришел к главнокомандующему не столько за тем, чтобы искать истину, сколько за тем, чтобы узнать насчет штанов. Но переход — с небес к штанам — следовало осуществлять постепенно. Он протянул Конявичусу газету.
— Что это? — Главнокомандующий с отвращением взял ее за уголок, как змею за хвост.
— Газета под названием «Демократия», — сказал Антон. — Неужели раньше не читал?
