Очередь двигалась не слишком быстро, но Катринка своего раздражения не показывала – разве вагончики фуникулера станут от этого быстрее двигаться. И поэтому Катринка предпочла поболтать с окружающими ее постояльцами «Золотого рога», служащими других отелей и теми жителями Кицбюэля, с которыми она познакомилась за эти годы. Речь ее лилась непрерывным потоком то на немецком, на котором она говорила с акцентом, то на английском языке, с вкраплением отдельных чешских слов; при этом она искренне и заразительно смеялась. Огорчения прошедшей ночи не оставили сколько-нибудь заметных следов – ни припухших век, ни осунувшегося лица. От ветра у нее слегка порозовел нос и разрумянились щеки, а глаза были такими же ясными и яркими, как небо над головой. Неожиданно она заметила в очереди две супружеские пары, с которыми когда-то встречалась в компании Клауса Циммермана и его жены во время их посещений Кицбюэля. Все ее попытки сохранить хорошее настроение оказались тщетными. Все, что напоминало о докторе, пробуждало в ней болезненные воспоминания, и Катринка почувствовала знакомый приступ тоски при мысли о ее непрерывных, но тщетных поисков сына.
Рядом с ними были их дети – довольно невзрачная маленькая девочка и два мальчика. По привычке Катринка какое-то мгновение изучающе разглядывала мальчиков, как бы пытаясь отыскать черты сходства с Миреком или с самой собою. Она была уверена, что узнала бы своего сына сразу же, стоило ей только бросить на него взгляд. Им обоим было лет по восемь или девять, как раз подходящий возраст. У одного из них были темные волосы и несколько насупленное выражение лица, у другого волосы были более светлые и на лице сияла обаятельная улыбка. Оба они были очень хороши собой. Но она не обнаружила в них ничего знакомого, ничего, что могло бы воспламенить ее материнский инстинкт или обнаружить ту духовную связь, которая, как она была убеждена, существует между нею и ее сыном. Трудно было определить, какой из супружеских пар принадлежали эти.
До пересадки на средней станции Катринка поднималась вместе с тремя постояльцами гостиницы, и беседа с ними помогла ей восстановить душевное равновесие. Но они не собирались подниматься выше, и, пересев в пустой вагончик, идущий к самой вершине, она снова ощутила мрачную тоску. Ей показалось, что она в этот прекрасный день уплывает куда-то вверх, прочь от земли, в полное одиночество. Но когда вагончик уже тронулся, какой-то мужчина быстро положил в него свои лыжи и вспрыгнул внутрь, заняв место напротив ее.
– Здравствуйте, – сказал он, улыбаясь. Обрадованная тем, что она теперь не одна, Катринка улыбнулась ему в ответ.
– Вы знаете чертовски много языков, – сказал он, снимая свою черную шерстяную шапочку и проводя рукой по густым каштановым волосам. Она заметила, что они слегка завиваются на концах. – Я слушал вас там, внизу у подъемника, – добавил он.
– Европейцы всегда говорят на нескольких языках, – сказала Катринка.
– А американцы – нет?
– А вы говорите? – спросила она.
Он рассмеялся.
– Только по-английски, – ответил он без малейшего признака смущения или намека на то, что это можно расценить как недостаток. – Хотя, наверное, было бы неплохо выучить японский.
Ростом он выше шести футов, прикинула Катринка, с широкими плечами, узкими бедрами и той уверенностью в своих физических возможностях, которая свойственна спортсменам. Его не назовешь красивым, подумала она. Впрочем, нет, вполне можно, поправила она себя. Его карие глаза были слишком близко посажены, нос казался великоватым для его продолговатого узкого лица, и, хотя зубы у него были прямые, улыбка искривляла его губы, а рот казался асимметричным. Но, несмотря на все эти недостатки, его лицо было притягательным, улыбка чудесной, и в нем была какая-то жизненная сила, какая-то исполненная энергии самоуверенность, что-то, невольно подталкивающее к мыслям о сексе. И все это, решила Катринка, было очень привлекательным.
– А почему японский? – спросила она.
– В один прекрасный день – и совсем скоро – Япония станет мировой экономической державой номер один.
Катринка очень в этом сомневалась.
– Мощнее Соединенных Штатов?
Он улыбнулся своей асимметричной улыбкой и кивнул.
– Да, как ни трудно в это поверить.
– И Германии?
– Гораздо. – Она нахмурилась, а он рассмеялся. – Вы, наверное, думаете, что я не очень-то представляю себе то, о чем говорю, не так ли?
– Вы, безусловно, много размышляли обо всем этом, – вежливо ответила она.
– Да, наверное, больше, чем вы даже думаете, – сказал он, находя и ее, и ее акцент просто обворожительными. Остаток пути он использовал для того, чтобы объяснить ей, на чем основана его уверенность. Хотя ему и не удалось ее убедить, но его познания произвели на Катринку соответствующее впечатление, и ей было приятно, что он быстро перешел от ничего не значащей беседы к чему-то по-настоящему интересному. Он так же, как и она, не любил попусту тратить время.
Когда они прибыли на станцию, он быстро открыл дверцу, выскочил из вагончика и протянул ей руку, чтобы помочь выйти. Катринка оперлась на его руку и успела почувствовать, какая сила скрыта в этой руке. Они быстро подхватили свои лыжи и направились к склону.
Он надел свою шерстяную шапочку, встал на лыжи и наблюдал за тем, как она приводит в порядок свой костюм.
Господи, подумал он, она просто великолепна. Ее плотно облегающий тело лыжный костюм ничего не утаивал, и он восхищался ее длинными ногами, стройными бедрами, высокими круглыми ягодицами, тонкой талией, волнующей линией полной груди. А ее лицо. Кожа гладкая, как лепесток розы, глаза… он никогда еще не видел глаз такого цвета, такой нежной и сияющей голубизны, подобной безупречной бирюзе. Когда она надела темные очки… это было… ну, в общем, как если бы туча закрыла небо. Он усмехнулся про себя. Поэтическое настроение – он давно его не знавал.
Надевая перчатки, она слегка поежилась.
– Холодно? – спросил он, не скрывая удивления, так как солнце светило вовсю и он чувствовал себя вполне комфортно.
– Я почти ничего не надеваю под костюм.
– Это я учту, – сказал он, улыбаясь. Хотя она не до конца уловила смысл его слов, но все же поняла вполне достаточно, чтобы вспыхнуть и разозлиться на себя. Она уже забыла, что может так краснеть.
– Я терпеть не могу, когда что-то стесняет мои движения. Как только я начну кататься, все будет в порядке. До встречи… – сказала она и заскользила так быстро, что он просто растерялся.
– Подождите… – крикнул он. – Черт побери, – пробормотал он, разозлившись на свою несообразительность. Почему он во время этого долгого подъема, вместо того, чтобы обсуждать экономические проблемы, не узнал хотя бы, как ее зовут и где он может ее найти? Обычно он не жаловался на нерасторопность, но тут он не мог и предположить, что она так стремительно умчится. Большинство других девушек подождали бы. Эх, ты, самоуверенный сукин сын, подумал он и помчался в погоню, намереваясь спуститься вслед за ней к подножию горы и там выяснить все, что ему необходимо.
