Она набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула.
— А теперь я вернулась в реальность. Разбитое стекло. Но все это странно, очень странно. Сегодня это была я. Настоящая. А все это? Зачем оно? Это обман, мираж. Дым и зеркала.
Кладбище «Лесная поляна»
1972
Воздух был горячим и неподвижным, а смог стелился над ним, как жирное бензиновое пятно. Холодные камни могил, в которых лежали знаменитости и простые смертные, были разбросаны по зеленой траве. И всюду цветы — цветущие слезы, пролитые живыми над мертвыми.
Дженет была закутана в черное, ее тело под платьем съежилось от горя. Широкополая черная шляпа и темные очки скрывали ее лицо, но горе просачивалось и через эти барьеры.
— Пока нельзя класть надгробный камень. Земля должна сначала осесть. Но ты можешь его представить, правда? На белом мраморе вырезано его имя и те недолгие годы, что он был со мной. Я хотела, чтобы вырезали стихи, всего несколько строчек, но не могла ничего придумать. Не могла. Поэтому я попросила вырезать надпись «Ангелы плачут над ним». Только это. Думаю, они должны плакать. Они должны плакать над моим Джонни. Ты же видишь ангелов, которые со слезами склоняются над ним?
— Да. Я уже приходила сюда раньше.
— Значит, ты знаешь, как это будет выглядеть. Каким это останется навсегда. Он был главной любовью моей жизни. Мужчины, мужья, любовники — все они приходили и уходили. Но он? Джонни. Он был частью меня, — каждое ее слово было пропитано болью. — У меня могло быть… так много. Ты можешь себе представить, что чувствует мать, стоящая над могилой своего ребенка и думающая о том, что у нее могло бы быть?
— Нет. Прости.
— Многие не могут. Они обрушивают на меня свое сочувствие, но оно ничего не значит. Потом, позже, оно немного поможет, но в первые дни, недели и месяцы все бессмысленно. Я буду лежать здесь, — она показала на землю рядом с могилой. — Я уже сейчас это знаю, потому что сама все устроила. Я и Джонни.
— И твоя дочь. Моя мать.
— Рядом со мной, если захочет. Но она молода, и у нее своя дорога в жизни. Она хочет… всего. Ты это знаешь, но теперь я ничего не могу ей дать, в эти первые недели и месяцы. Мне нечего ей дать. Скоро я сама буду здесь, в земле, рядом с Джонни. Я еще не знаю, когда это будет, но знаю, что скоро. Я уже думаю об этом. Ежедневно. Как я могу жить, когда моего мальчика нет? Таблетки? Бритва? Море? Не могу выбрать. Горе затмевает мой разум.
— А любовь?
— Очищает, когда она настоящая. Но она может причинить и адскую боль. Ты задаешь себе вопрос, могла ли я предотвратить это. Не упустить его. Люди считают, что могла.
— Не знаю. Той ночью погиб еще один мальчик, а третий остался парализованным.
— Разве это моя вина? — спросила Дженет, и сквозь печаль в ее голосе проступила горечь. — Или вина Джонни? Они все сели в машину той ночью. Пьяные и под кайфом. Каждый из них мог сесть за руль, и это ничего бы не изменило. Да, да, я баловала его и теперь благодарю за это бога. Слава богу, в его короткой жизни я дала ему все, что могла. И не жалею об этом, — она закрыла лицо руками; ее плечи вздрагивали. — Не жалею.
— Я не виню тебя. Разве у меня есть на это право? Но есть те, кто винит, — Хеннесси.
— Чего ему еще нужно? Крови? — она отняла ладони от лица и взмахнула руками. По ее бледным щекам текли слезы. — По крайней мере, у него остался сын. А у меня имя, вырезанное на мраморе, — она опустилась на колени.
— Думаю, он хочет крови. Моей.
— Хватит крови. Скажи ему об этом. — Дженет легла на землю рядом с могилой и прижала к ней ладони. — Ее и так было слишком много.
Глава 20
Силла никому ничего не сказала. Все думали, что она взяла машину, предоставленную страховой компанией, и отправилась закупать материалы.
Она остановилась перед домом Хеннесси на тенистой улице в Фронт-Роял. На подъездной дорожке стоял белый микроавтобус — рядом с пандусом, который вел к двери одноэтажного дома в стиле ранчо.
Ее сердце учащенно билось. Она не спрашивала себя от чего — от волнения или от злости. Это не имело значения. Она сделает то, что должна, скажет то, что должна сказать.
Дверь открылась еще до того, как Силла приблизилась к ней, и из дома вышла женщина, которую она видела накануне вечером. Силла заметила, что рука, сжимавшая круглую ручку двери, дрожит.
— Что вам здесь нужно?
— Я хочу поговорить с вашим мужем.
— Его нет дома.
Силла кивнула головой в сторону микроавтобуса, а потом снова посмотрела в глаза миссис Хеннесси.
— Он поехал в автомастерскую на моей машине. Ей требуется ремонт. Вы думаете, я лгу?
— Я вас не знаю. Вы меня не знаете. Вашего мужа я знаю не больше, чем он меня.
— Но вы все время присылаете сюда полицию, к нам домой. Сегодня утром опять — все эти вопросы, подозрения и ваши обвинения, — миссис Хеннесси бурно дышала. — Я хочу, чтобы вы ушли. Уходите и оставьте нас в покое.
— С радостью бы это сделала. Только скажите мне, что заставите его прекратить.
— Прекратить что? Он не имеет никакого отношения к вашим проблемам. У нас что, своих мало? Не хватало еще, чтобы вы указывали на нас пальцем.
Я не отступлю, подумала Силла. Я не позволю себе испытывать чувство вины за то, что нападаю на эту маленькую, испуганную женщину.
— Он почти каждый день приезжает к моему дому. Останавливается на обочине и стоит там иногда по часу.
— Тут нет ничего противозаконного, — миссис Хеннесси прикусила губу и сжала кулаки.
— Вторгнуться в чужой дом — это противозаконно, раскроить человеку череп — это противозаконно. Разбить и уничтожить чужое имущество — это противозаконно.
— Он ничего этого не делал, — страх остался, но сквозь него пробивался гнев. — А вы лжете, если обвиняете его.
— Я не лгу, миссис Хеннесси, и я не шлюха.
— Я не знаю, кто вы.
— Если вы не такая же ненормальная, как он, то вы знаете, что я не виновата в том, что случилось с вашим сыном.
— Не смейте говорить о моем сыне. Вы не знаете моего мальчика. Вы ничего об этом не знаете.
— Совершенно верно. Не знаю. Тогда почему вы обвиняете меня?
— Я вас не обвиняю, — у нее просто не было сил. — Почему я должна обвинять вас в том, что случилось много лет назад? Я обвиняю вас в том, что вы натравили полицию на моего мужа, который вам ничего не сделал.
— Когда я подошла к его микроавтобусу, чтобы представиться и выразить сочувствие, он плюнул в меня, назвал сукой и шлюхой.
Краска стыда залила щеки миссис Хеннесси. Ее губы задрожали, и она отвела взгляд.
— Это вы так говорите.
— Там была моя сводная сестра. Она тоже лжет?
— Даже если и так, это не имеет ничего общего с теми обвинениями, которые вы предъявляете.
— Вы видели, как он смотрел на меня вчера вечером в парке. Вы знаете, как сильно он меня ненавидит. Я обращаюсь к вам, миссис Хеннесси. Держите его подальше от меня и моего дома.
Силла повернулась и пошла прочь. Она была уже на середине пандуса, когда услышала звук захлопывающейся двери и щелчок замка.
Странно, но от этого разговора, жесткого и тяжелого, ей стало легче. Она что-то делала, а не только звонила в полицию и ждала следующего нападения.
Воодушевленная, она завернула в агентство недвижимости, чтобы сделать предложение по первому из выбранных ею домов. Она начала со справедливой, но низкой цены — ниже, чем могла быть рыночная цена дома. Для Силлы переговоры, предложения и контрпредложения были приятной частью работы.
Вернувшись в машину, она позвонила агенту, который занимался вторым домом, и договорилась о встрече, чтобы осмотреть его. Нет смысла тянуть резину, решила она. Потом она поехала в Морроу-Вилидж и сделала еще несколько дел, в том числе заскочила в продуктовый магазин, а потом направилась домой.
Она заметила белый микроавтобус раньше, чем ее увидел Хеннесси. И поскольку он ехал по направлению от маленькой фермы, то Силла предположила, что Хеннесси успел вернуться домой, поговорить с женой и вновь уехать, пока она каталась по Фронт-Роял и деревне.
