– Значит так, товарищи, – начал совещание министр. – Как вам известно, в Минской областной клинике в Боровлянах уже несколько месяцев практикует наш известный целитель Михаил Иванович Мурашко, – он кивнул на меня. – До недавних пор специализировался на лечении детей с ДЦП. Добился колоссальных успехов. Это не фигура речи – счет исцеленных детей пошел на тысячи. Но с недавних пор Михаил Иванович занялся онкологией. У Семена Яковлевича, – взгляд на главного врача областной больницы, – есть отделение, где лечат пострадавших от аварии на ЧАЭС детей. Михаил Иванович начал с них. Эксперимент прошел удачно. Его повторили несколько раз – результат тот же.
– Это вы серьезно? – удивился директор НИИ радиационной медицины.
– Более чем, – кивнул министр. – Три‑четыре дня после биоэнергетического воздействия – и детей можно выписывать. В том числе и тех, кого ранее считали безнадежными. Результаты неоднократно перепроверены. Исцеление полное. В связи с этим возникла мысль распространить практику на другие медицинские учреждения. От онкологических заболеваний страдают все дети, а не только те, что пострадали от аварии на ЧАЭС. Михаил Иванович любезно согласился помочь, причем, подчеркну, совершенно безвозмездно. Предлагается поступить следующим образом. Онкологическое отделение из Боровлян перевести в детскую областную клинику в Минск. Вместе с персоналом, естественно. Тот обладает необходимым опытом и знаниями. Вам, Сергей Сергеевич, – министр посмотрел на главного врача детской клиники, – придется сократить прием детей с другими заболеваниями – теми, которые не угрожают жизни. Мы перераспределим их по другим учреждениям. Возражения есть?
– Нет, конечно! – поспешил тот. – А Терещенко людей отдаст?
– Разумеется, – заверил Яковлевич. – А вот отделение для больных ДЦП оставлю. Михаил Иванович будет приезжать к нам раз или два в неделю.
– Информирую, что своих больных с ДЦП мы практически исцелили, – пояснил министр. – Разумеется тех, кого можно. Остаются пациенты из других республик, но, как понимаете, это не острая проблема. Об угрозе жизни речь не идет. Онкология куда более актуальна.
Собравшиеся за столом закивали.
– НИИ радиационной медицины сохранит свою специализацию, – продолжил министр. – Дети с поражением щитовидной железы.
– Почему только дети? – насупился директор.
– Таково условие целителя. Объясните, Михаил Иванович!
– Организмы детей и взрослых реагируют на воздействие по‑разному, – сказал я. – Проще говоря, чтобы исцелить взрослого понадобится день, да не факт, что получится. А детей за это время могу исцелить до двух десятков.
– Сколько?! – изумился директор НИИ.
– Вы не ослышались, – подключился Терещенко. – Подтвержденный результат.
– Потому никаких взрослых! – продолжил я. – Менять жизни двух десятков детей на одну, пусть даже близкого кому‑то человека не собираюсь. Приметесь пихать блатных, развернусь и уйду. Таково мое условие.
– А еще полная секретность! – подключился министр. – Участие в исцелении больных Михаила Ивановича должно остаться тайной.
– Почему? – удивился директор НИИ.
– Потому что к нам повалят пациенты со всего СССР. Возле ваших учреждений встанут толпы. В этой ситуации Михаил Иванович откажется работать – он об этом предупредил. У него был случай, когда толпы встали у конторы, где он принимал пациентов. Случилось после публикации статьи о нем в «Советской Белоруссии». Ажиотаж еле удалось погасить. Поэтому никаких публикаций – ни в газетах, ни в журналах. Персоналу прикажите держать рот на замке. Если кто откроет – уголовное дело о нарушении врачебной тайны. Я добьюсь, чтобы его возбудили и довели до суда. За молчание будут премии – издам приказ. Разумеется, с другой формулировкой: за успехи в лечении онкологических заболеваний у детей.
– А еще добавим от моего кооператива, – подключился я. – Будем хорошо сотрудничать, не обижу.
– Удивительный вы человек, – покрутил головой директор НИИ. – В первый раз слышу, чтоб платили за право исцелять. Почему‑то у других наоборот.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я усмехнулся и развел руками.
– Что будет делать персонал? – поинтересовался главный врач детской клиники. – Если исцеляет Мурашко?
– Странный вопрос, – удивился министр. – Обследовать и вести больных. Вот представьте: вы получили новое лекарство. Его применение дает поразительный эффект. Разве это отменяет участие врача? Наблюдение, поддерживающее лечение… Кстати о лекарствах. Химиотерапию применять прекращаем, высвободившиеся препараты отдадим в клиники для взрослых. Всем все ясно?
Участники совещания закивали. Так я стал работать по трем адресам. В понедельник отправлялся в Аксаковщину, два последующих дня практиковал в Минске, четверг и пятницу проводил в Боровлянах, где исцелял детей с ДЦП. Не скажу, что все шло гладко. Более всего хлопот доставлял рак крови. Не лимфома с ее четкой локализацией, а лейкозы. Муторное дело. Для начала долгий поиск патологии в органах кроветворения, затем помощь им в возвращении прежних функций. Если деток с «обычным» раком мог исцелить два десятка в день, то с лейкозами – три или пять. По моей просьбе, в клиниках ввели сортировку больных. Для начала шли тяжелые в терминальной стадии, после их исцеления занимался остальными. Но процесс шел и приносил радость. Как и прежде я являлся к деткам с гостинцами. Пока те жевали конфетки, работал. Но с тяжелыми номер не проходил – времени требовалось больше. Я облачался в халат и бахилы, надевал перчатки и хирургическую маску. Врачи отводили меня к больному, где выдавали за коллегу из Москвы. Я делал вид, что обследую пациента, сам же занимался исцелением. Иногда это занимало час или два.
Разумеется, сохранению тайны это не способствовало, тем не менее, ее блюли – и врачи, и средний медицинский персонал. Не из страха. Как сказала мне заведующая отделением онкологии: «Как иначе, Михаил Иванович? Вот узнают в Москве – и заберут вас. Кто станет исцелять наших деток?» Информация все же протекла, но об этом позже. Для начала любопытная история.
Это случилось в декабре. Как‑то вечером в нашей съемной квартире долго и протяжно зазвонил телефон – межгород. Этот номер знали многие – нет смысла таить, скоро в свою квартиру переберусь, потому звонок не удивил. Я снял трубку.
– Господин Мурашко? – спросил мужской голос. Неизвестный абонент говорил по‑русски, но с заметным акцентом.
– Да, – подтвердил я.
– Меня зовут Серхио, Сергей Иванович, по‑вашему, – представился собеседник. – Я потомок русских эмигрантов. В настоящее время – советник посольства Аргентины в Москве. Наслышан о вас. У меня такой вопрос: вы исцеляете слепоту?
– Не доводилось, – признался я. – Хотя можно попытаться. Сколько лет пациенту?
– Пациентке. Это девушка, восемнадцать лет.
– Слепота полная или частичная?
– Различает день и ночь, а еще фигуры людей.
Значит, зрительный нерв не умер окончательно.
– Тогда стоит попытаться. Привозите, посмотрю. Но гарантий не даю – до сих пор этим не занимался.
– Договорились, Михаил Иванович, – обрадовался Серхио. – Сколько это будет стоить?
– Консультация бесплатна, гонорар обсудим на месте. Не волнуйтесь, не разорю.
– По этому поводу беспокоюсь меньше всего, – сообщил Серхио. – До встречи!
Он позвонил спустя неделю – тоже вечером.
– Мы в Минске, – сообщил, поздоровавшись. – Что делать?
– В первый раз в городе? – поинтересовался я.
– Да.
– Тогда, видимо, захотите осмотреть достопримечательности белорусской столицы. Предлагаю начать с площади Победы. Берите такси и приезжайте. Встретимся возле Вечного огня.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Будем! – заверил он, догадавшись о причине такого предложения. – С вас рассказ о памятном месте.
Спустя час я вышел к монументу. Возле Вечного огня стояли двое: невысокий мужчина лет сорока в коричневом пальто и фетровой шляпе и девушка в шубке из голубой норки и такой же шапке. Белые сапожки обтягивали ее икры до колена. Не бедные клиенты. Я подошел и поздоровался.
