Деньги поставлял конвейер деток с ДЦП. Взносы их родителей продолжали капать на счет кооператива. Сумма там превысила миллион рублей и приближалась к двум. Нафига больше, все равно сгорят. Я подумал, посоветовался с женой и приостановил прием. Граждане СССР имеют право на отдых, целители не исключение. Не то как впрягся с первого дня в этом мире, так и продолжаю пахать. От работы кони дохнут. Хорошо бы съездить с Викой на какой‑нибудь курорт. В своем времени рванул бы на Мальдивы или в Таиланд, но, во‑первых, не выпустят, во‑вторых, там нет еще индустрии отдыха – не создали. Не то бы понырял с аквалангом, половил бы рыбку у рифов…
В этот момент меня и пригласил министр здравоохранения. С Владимиром Сергеевичем у нас сложились если не дружеские, то весьма теплые отношения. Доктор медицинских наук, он прекрасно понимал, что я делаю для больных, и ценил это. Относительно молодой для своей должности – 47 лет, он был восприимчив к новому в медицине и стремился внедрить это в практику. На встречу я шел с легким сердцем. Полагал, разговор пойдет о направлениях взаимодействия, но ошибся.
– Немцы приглашают в гости, – сообщил министр. – Их заинтересовал опыт исцеления ДЦП. Выражают желание посмотреть на процесс воочию, потому просят включить в делегацию вас. Что скажете?
– Почему б не съездить? – улыбнулся я. – С онкологией разобрались, исцеление ДЦП я приостановил. Кто конкретно приглашает?
– Клиника имени Гете во Франкфурте‑на‑Майне. Очень авторитетное медицинское учреждение. Все за их счет: перелет, проживание в гостинице, командировочные. По их нормам, не по нашим.
Существенное замечание. За советские командировочные будешь сухари в гостинице грызть.
– У меня условие: в делегацию включить мою жену.
– Разумеется! – кивнул министр. – Виктория Петровна возглавляет отделение по лечению детей с ДЦП. Еще предлагаю главного врача Минской областной клиники Терещенко. Итого: я, как глава делегации, вас двое и Семен Яковлевич. Плюс переводчик из МИДа и этот… наблюдатель, – он поморщился. – Нам его, как и переводчика, дадут в Москве. Без него не выпустят.
Это так. Сопровождающий от КГБ – неизбежное зло в таких поездках.
– По рукам, Владимир Сергеевич! – согласился я.
Дело завертелось. Не прошло недели как нам выдали заграничные паспорта с разрешительными записями на нужных страницах. Вылет наметили на понедельник 18 февраля. В воскресенье сядем в поезд Минск‑Москва (билеты на него уже в кармане), ночь в купе – и здравствуй, белокаменная! Переезд в Шереметьево, встреча с куратором от КГБ и переводчиком. Раздача билетов на рейс Аэрофлота Москва‑Франкфурт – и в путь.
Мы Викой собирали чемоданы. Жена радовалось, как ребенок, – в первый раз за границу. И не в какую‑то там Болгарию, а саму Германию! Капиталистическое государство, несколько месяцев назад включившее в свой состав бывшую ГДР.
…Хилькевич позвонил мне домой в пятницу.
– Не хотите погулять, Михаил Иванович? – предложил. – Погода замечательная. Выходите, буду ждать у подъезда.
За окном шел мокрый снег, и назвать это замечательной погодой, было странно. Я догадался, что случилось нечто экстраординарное.
– Не хочу тревожить Викторию Петровну, – объяснил полковник, едва мы отошли от дома. – Сами скажете. Вам нельзя ехать в Москву – задержат прямо на вокзале. Обоих. Делегация в Германию – повод выманить вас из Минска. Здесь вас в обиду не дадут – есть указание первого секретаря ЦК. А вот в Москве… – он развел руками.
– Информация точная? – спросил я.
– Более чем, – кивнул он.
– Не отстали, суки! – сплюнул я. – Жаба задушила – валютки захотелось. Ваши предложения, Николай Сергеевич?
– Сообщите министру, что отказываетесь от поездки, скажем, по семейным обстоятельствам. Пусть отправляются без вас. Сами затаитесь. Место, если нужно, подберем.
Мне, что, прятаться как зайцу? Ладно, одному, но с беременной женой?
– Нет, – покачал я головой. – Есть другой план. Но сначала ответьте: вы со мной?
– Я дал слово! – обиделся полковник. – Не хочу, чтоб вы думали плохо о сотрудниках КГБ – среди них много честных и порядочных людей. Только те, кто затеял эту мерзость – подлецы и негодяи. Буду рад поломать им планы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Тогда слушайте меня. Я отправляюсь в Москву… – он дернулся, но я жестом попросил его помолчать. – Но не в воскресенье, а в субботу. Буду там на сутки раньше – в этот день меня не ждут. Сможете приобрести два билета на поезд?
– Без вопросов, – кивнул он. – Почему не на самолет?
– Там билеты именные, информация может ускользнуть[4].
– Понял, – сказал полковник, с уважением глянув на меня.
– Мне понадобится квартира в Москве – дня на два‑три. В гостинице останавливаться нельзя – их прочешут в первую очередь.
– Найдем, – вновь кивнул он. – Но зачем в столицу? Прямо в пасть льву!
– Слыхали поговорку: «Все дороги ведут в Москву»? Из нее тоже.
– Только не идите к евреям! – попросил он. – Их проверят в первую очередь. В Москве знают о ваших контактах с Лившицем.
– Я не собираюсь в Израиль. А куда отправлюсь, извините, не скажу. Меньше знаешь – крепче спишь.
– Хорошо! – кивнул полковник. – Но учтите: улететь за границу не удастся. Ваши имена будут в списке невыездных. Арестуют прямо в аэропорту.
– Это вряд ли, – хмыкнул я. – Михаил Мурашко останется в СССР.
Улетят Мигель Родригес и Мария Гомес. Но Хилькевичу это знать незачем.
– Что ж, до завтра, – сказал он. – Загляну к вам днем.
Я вернулся в дом, где рассказал Вике о случившемся. Показал ей аргентинские паспорта.
– Ты можешь остаться, – предложил. – Если нас возьмут в аэропорту, срок отвесят – мама не горюй! По статье «Измена Родине». И рожать придется в тюрьме.
– Собираешься сбежать от меня за границу? – сощурилась жена. – Потому пугаешь? Вот тебе! – показала кукиш. – Летим вместе. Понял?
– Си, корасон! – щелкнул я каблуками.
– Это что значит? – нахмурилась Вика.
– «Да, мое сердце», по‑испански.
– Уже и язык выучил, – обличающе сказала она. – На испанок навострился? Не получится! Не позволю!
– Не больно‑то хотелось, – улыбнулся я, обнимая любимую. – Там таких красивых нет. Ты одна во всем мире…
Назавтра полковник привез билеты, да еще какие – СВ[5]. Наверное, из служебной брони. Я проинструктировал его, как вести себя в мое отсутствие, дал указания бухгалтеру. Тамара восприняла их спокойно: для нее мы с Викой отправлялись в краткосрочную заграничную поездку. Вот и пусть так думает. До вокзала мы доехали на метро, там сели в поезд. Ночь в двухместном купе – и вот он, Белорусский вокзал, столь знакомый мне по прошлой жизни. Сколько раз я приезжал сюда и отправлялся обратно!
На перроне к нам подошел мужчина лет тридцати, невысокий, с неприметным лицом.
– Михаил Иванович? – спросил.
– Да, – кивнул я.
– Я Виктор. Следуйте за мной.
Он отвел нас к площади, на которой возвышался бронзовый Горький с тростью, еще не перемещенный в «Музеон». Потом его вернут. Мы загрузились в такую же неприметную, как и ее хозяин, «копейку». Спустя полчаса она остановилась у «хрущевки» неподалеку от ВДНХ. Спутник помог выгрузить нам чемоданы, после чего отвел в ближний подъезд. На площадке первого этажа открыл извлеченными из кармана ключами дверь с нарисованными на ней двумя двойками.
– Располагайтесь, – сказал, отдавая мне ключи. – Уезжая, бросьте их в почтовый ящик. Постельное белье и посуда в квартире есть. В соседнем доме расположена столовая. Ресторан, если есть желание, найдете сами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Спасибо!
Я достал из кармана пачку денег и отсчитал десять сотенных купюр.
– Новые[6], не беспокойтесь, – сказал, вручая их Виктору.
– Я не беспокоюсь, – улыбнулся он, пряча деньги. – Удачи вам!
Наше временное обиталище представляло собой типичную советскую «хрущевку» с советской же мебелью. В комнатах чувствовался нежилой дух. Конспиративная квартира. Ее, как и сопровождающего, сосватал нам Хилькевич. В Москве откликнулись. Почему б не заработать сотруднику КГБ? Тысяча рублей – его зарплата за два месяца.
