Гродов уже повелел всем офицерам отправляться в подразделения, в окопы, решив оставить при себе только ординарца, в роли которого представал теперь ефрейтор Малюта; связиста, да еще трех десантников, которые были не столько охраной штаба, сколько личным и единственным резервом комбата. Но едва прозвучал этот приказ, как ожил телефон и в трубке возник голос адъютанта командующего флотилией.
– Радиограмма из Севастополя, из штаба Черноморского флота, – как-то слишком уж буднично сообщил он. – Только что, точнее, в четыре утра, германские и румынские самолеты бомбили Севастополь.
– Даже Севастополь?! – не поверил в услышанное Гродов. – Крым?! Притом что на нас пока что не упал ни один снаряд, ни одна бомба?
– Не столько сам город, сколько военно-морской порт, все то скопление судов, что было в самой гавани и на рейде. И это закоренелый факт. Если бы вражеская авиация начала с нас, – то ли сам мудро рассудил адъютант, то ли повторил слова командующего, – она потеряла бы эффект внезапности; во всех крупных городах, особенно в Одессе и Севастополе, их уже ждали бы.
– Тоже верно. Хотя вряд ли в Севастополе кто-либо ожидал этого.
– И еще флотский радист сказал, что бомбят по всему периметру границы, от Черного моря до Балтики и севернее. И это тоже закоренелый факт. Какие конкретно города подверглись, не указал.
– А что же мы?
– Начштаба Григорьев уже подготовил на подпись приказ командующего флотилией:
«Всем кораблям и батареям открыть огонь по противнику. О наших действиях донести Военному совету флота». И это уже заякоренный, как вы недавно сказали, товарищ капитан, факт.
Гродов взглянул на часы. Они показывали пятнадцать минут пятого. В то же мгновение сотни вражеских орудий, расположенных вверх и вниз по течению реки от их участка обороны, разразились мощным залпом. Затем еще и еще одним. А в промежутках между ними, со стороны Добруджи, доносился гул множества авиационных моторов. И спасение защитников пограничных рубежей заключалось только в том, что, как потом выяснилось, большинство бомбардировщиков устремлялось дальше, в степное поднебесье буджацких территорий, в сторону Болграда, Аккермана, Одессы, Очакова, Николаева…
Комбат сразу же отметил про себя, что основа огневого вала пришлась на участок северного соседа, где, как его информировали, держат оборону береговые пограничники; да еще на окопы 287-го полка подполковника Султана Галиева из 51-й Перекопской дивизии. Зато по позициям его десантников было выпущено не более двадцати снарядов, да и те легли в основном на мелководье и береговое прибрежье. Притом что несколько снарядов улетели куда-то за казарму, тоже не причинив ей никакого вреда.
– Не уважают они нас, комбат, – проворчал Малюта. – Иметь столько орудий и так пренебречь лучшим батальоном морской пехоты!
– Дай время, зауважают.
– Из мыса Сату-Ноу постреливают, – в свою очередь, доложил старший лейтенант Владыка. – Но чувствуется, что никакой серьезной пристрелки наших позиций у пушкарей-мамалыжников не было, да и корректировка огня – тоже… никакая.
– А зачем им пристреливаться, снаряды зря расходовать? На рассвете они уже планировали быть на наших берегах!
– Которые еще надо взять.
– Как только захватим плацдарм, командирам обеих батарей объявишь по выговору, – посоветовал комбат Владыке. – Но на всякий случай помни, что слабая интенсивность огня на нашем участке – ни о чем еще не говорит. Это может оказаться отвлекающим маневром, после которого захват плацдарма румыны попытаются осуществить именно здесь.
– А что, не исключено, – прогромыхал своим басом Владыка, как только отгрохотали два взрыва подряд. Причем в непосредственной близости от ротного НП.
– Поэтому держи своих «штатных разгильдяев» в состоянии самой высокой боевой готовности.
Комбату нравилось, что весь этот массированный артиллерийский налет Владыка воспринимает спокойно, без каких-либо ноток тревоги или паникерства в голосе. И был уверен, что его бойцовское спокойствие передается морякам.
– Так мы же стараемся, – заверил его тем временем командир первой роты, которого комбатовскими «штатными разгильдяями» удивить уже было трудно. – Мы тут с командиром второй роты сформировали сводный полувзвод снайперов и затаили его под дамбой, у самой воды, чтобы они могли прореживать врага «прямой наводкой», кинжальным огнем в упор.
– Так и действовать.
Положив трубку, Гродов в стереотрубу заметил, как на том берегу стали появляться султаны взрывов, и то ли в глубине плавней, то ли в самом поселке уже возникали пожары. Но все это могло восприниматься комбатом лишь как декорации к мрачному спектаклю, главное действие которого разворачивалось уже на реке.
В стереотрубу он видел, как от мыса начали отходить первые шлюпки и плоты с десантом. А вслед за ними появилось несколько бронекатеров, которые не только сами оказались буквально обвешанными пехотинцами, но и буксировали переполненные солдатами баркасы. А еще через две-три минуты комбату пришлось наблюдать, как, разорвавшись слева от баркаса, один из снарядов перевернул его и в воде погибельно закопошились фигурки утопающих.
– Вам очень хотелось этой войны, румынешти? – поиграл желваками капитан. – Тогда в чем дело? Наслаждайтесь!». И тут же пожалел, что в распоряжении батальона не оказалось ни одной, хотя бы самой захудалой пушчонки. Пусть даже снятой с крепостного мемориала, времен турецкого ига и стреляющей каменными ядрами.
– Начальник штаба 79-го сухопутного погранотряда Грачев говорит, – услышал командир морских пехотинцев в поданной ему Малютой трубке. – Наши бойцы занимают позиции севернее вас, вплоть до границ порта.
– Я в курсе. Комбат Гродов у аппарата.
– В бинокли наблюдаем повышенную активность противника! – каждое слово выкрикивал Грачев, стараясь заглушить срывающимся неокрепшим баритоном разрывы снарядов. – Судя по всему, десант будет нацелен на наш участок!
– В свою стереотрубу тоже наблюдаю шевеление на вашем участке, – подтвердил капитан. – Их много, только слишком уж суетно ведут себя. Кстати, по течению их может отнести к нам. Но основной огненный вал пришелся на вас, подтверждаю.
– Еще сильнее они долбят порт и стоянку военных судов.
– Но и наши пушкари тоже «заговорили», в том числе и корабельные.
– Вот только вся эта артиллерийская перепалка – всего лишь разведка огнем. Уже почти рассвело, а значит, румыны начнут переправу.
– У них нет иного выхода.
– Потому-то командир отряда и просил связаться с вами, чтобы договориться о поддержке огнем и штыком. Особенно в том случае, когда им удастся зацепиться за берег. Такая договоренность с бойцами Перекопской дивизии у нас уже есть. Дело в том, что у нас очень мало бойцов, к тому же, только что появились потери.
– Уже договорились: огнем и штыком…
Пожары начались и в различных частях города, но чувствовалось, что стереть его с лица земли – ни пушкари, ни пилоты противника целью своей не ставили, обстреливали район порта, судоремонтного завода и места базирования судов флотилии, так, очевидно, и не поняв, что кораблей там уже нет. Ну а сам город, похоже, берегли для военного парада своей первой победы.
Лишь после того, как несколько звеньев бомбардировщиков ушло в глубь придунайской степи, направляясь, очевидно, к Днестру, около двух десятков самолетов вновь атаковали Измаил. Город тут же ощетинился огнем зениток, а на степных разворотах противника поджидали пилоты флотской эскадрильи. Но самое ужасное заключалось в том, что всем уже было ясно: началась та самая, «если завтра война…»
17
Это была уже четвертая[49] и, наверное, наиболее массированная переправа румынской пехоты, причем на сей раз противник нацеливался на стык пограничного отряда и десантного батальона.
Войдя в мертвую зону, в которой они уже оказывались недосягаемыми для береговой артиллерии, полузатопленные баркасы, плоты и шлюпки прорывались к отмели, все увеличивая и увеличивая численность десанта, притом что еще какое-то время береговые батареи румын пытались прикрывать их, усыпая снарядами район дамбы и прилегающие овраги, чтобы расчистить место для плацдарма.
Оставив в штабном блиндаже только радиста, Гродов взял свой последний резерв, четверых бойцов и, усилив им роту Владыки, вел огонь, расположившись в промежутке между двумя ручными пулеметами. Пользуясь тем, что большая часть ружейно-пулеметного огня все еще была прикована к подходящим плавсредствам, румынские пехотинцы, усиленные подразделением немцев, сразу же выдававшими себя в легкой рассветной дымке характерными касками и автоматными очередями, уже упрямо цеплялись за прибрежную полоску земли.
Выискивая любое естественное укрытие, а также прячась за приставшие к берегу и развернутые к нему бортами шлюпки, противник создавал для себя иллюзию некоего плацдарма, пытаясь с помощью подкрепления не столько углубить его, сколько растянуть по фронту.
