старушки, наследницы старинного рода Мелидовых, портрет императора Павла Первого в юности. Портрет хранился в их семье на протяжении многих поколений, старушка была последней в роду. Когда-то она хотела передать этот портрет в Эрмитаж, но хранитель, с которым она разговаривала, заявил, что портрет – новодел, не имеет художественной и исторической ценности. Старушка обиделась и в конце концов продала картину Басманову. Сама она вскоре умерла. А Басманов попросил меня провести ее атрибуцию.
Вот тогда-то я и обнаружил под живописью восемнадцатого века другую, более раннюю, провел необходимые исследования и сделал вывод, что под портретом Павла скрыта работа Рембрандта. Вывод, конечно, не окончательный, для его подтверждения нужно снять верхний слой, изучить холст современными методами… ну, что я вам говорю, вы все это прекрасно понимаете.
– Почему же вы не продолжили исследования и не опубликовали результаты? – удивленно спросил Игорь.
– Такова была воля владельца картины. Басманов очень хорошо заплатил мне за работу, но попросил держать ее результаты в тайне, до тех пор, пока он сам или его наследники не разрешат их обнародовать. У него были для этого какие-то очень серьезные причины.
– Да, достаточно серьезные… – протянул Игорь, – но теперь, я думаю, ситуация изменилась.
Галина попросила о встрече председателя совета директоров «Гамма-банка» Николая Васильевича Бондаренко.
Бондаренко, один из богатейших людей в городе, известный меценат и филантроп, принял ее почти сразу.
– Я хорошо знал вашего отца, – сказал он, когда Галина вошла в его кабинет и села в удобное кресло. – Леонид был опытным бизнесменом и достойным человеком. Примите мои искренние соболезнования в связи с его смертью…
– Спасибо. Но как вы понимаете, Николай Васильевич, я пришла к вам по делу. После смерти отца я должна была принять руководство банком, такова была его воля. Но преступная деятельность нашего управляющего Груздева привела к тому, что банк находится на грани банкротства…
– Да, я знаю о вашей ситуации, – кивнул Бондаренко.
– Буду с вами честной: мне не к кому обратиться, кроме вас. Я хочу просить у вас кредит, чтобы расплатиться по долгам, которые сделал Груздев и из-за которых я могу потерять банк. Мне очень не хотелось бы, чтобы дело всей жизни отца пропало…
– О какой сумме идет речь?
– О тридцати миллионах долларов. Банк работает хорошо; если мне удастся расплатиться с этими долгами и продержаться год, я смогу выплатить вам кредит. В крайнем случае выпущу дополнительный пакет акций. Если банк будет на подъеме, их можно будет продать по хорошей цене, а если выпустить их сейчас, когда мы на грани банкротства, это только еще больше усугубит ситуацию…
– Я вас понимаю… – осторожно проговорил банкир. – Я понимаю и уважаю ваши намерения. Но, к сожалению, ничего не могу сделать. Вы ведь, Галина Леонидовна, знаете законы банковского бизнеса: кредиты предоставляются только под соответствующее обеспечение. Причем под вполне ликвидное обеспечение…
– Вы не могли бы предоставить кредит под залог части акций моего банка? – спросила Галина без особой надежды.
– Нет, к сожалению. – Бондаренко развел руками. – Я еще раз повторяю – обеспечение должно быть ликвидным, а акции банка, находящегося на грани банкротства, таковыми не являются. Даже если я своей властью решу выдать вам кредит под такое обеспечение, мое решение опротестуют остальные акционеры, перед которыми я обязан отчитываться. И они будут правы. Если сведения о таком слабом обеспечении кредита просочатся за пределы моего банка, наши акции значительно упадут, а доверие к банку будет подорвано. Может наступить так называемый маржин-колл, и котировки нашего банка обвалятся…
– Я понимаю, – вздохнула Галина. – А что, если я предложу вам другое, безусловно, ликвидное обеспечение?
– Какое? – с интересом спросил Бондаренко.
– Что, если в качестве обеспечения кредита я предложу вам картину Рембрандта?
– Картину Рембрандта? – На лице Бондаренко возникло выражение недоверчивого интереса. – Какую именно картину? Вы знаете, Галина Леонидовна, я слежу за рынком произведений искусства и не слышал, чтобы в данный момент в частных руках находилась какая-то картина Рембрандта, предназначенная для продажи…
– Тем не менее я могу предложить вам «Старика в чалме» – картину, которая принадлежала прусскому королю, а в середине восемнадцатого века исчезла и считалась утерянной.
– Я слышал об этой картине. – Бондаренко посерьезнел. – У вас есть серьезные доказательства ее подлинности?
– Безусловно, – кивнула Галина, – атрибуцию провели искусствоведы Старицкий и Венедиктов.
– Антона Платоновича Старицкого я хорошо знаю. Если он подтвердил подлинность картины – можно в ней не сомневаться.
Он ненадолго задумался.
– Что ж, такая картина может стоить не менее пятидесяти миллионов… под нее я могу с чистой совестью выплатить вам тридцать миллионов кредита. А вот что, Галина Леонидовна. – В голосе банкира зазвучали вкрадчивые и мечтательные нотки. – Не хотите ли вы продать мне «Старика в чалме»? Это разом решило бы ваши проблемы!
– Пока я к этому не готова. – Галина улыбнулась. – Ведь эту картину я получила от отца… Значит, мы договорились? Вы… то есть ваш банк… вы дадите мне кредит?
– Несомненно. – Бондаренко улыбнулся. – Под такое обеспечение – почту за честь!
– Ну вот. – Галина открыла дверцу фургона, и Буран одним прыжком вырвался наружу.
Мигом обежав участок, он пришел в восторг от его размеров, растоптал свежевскопанную клумбу, облаял ворону, сидевшую на сосне, и едва не схватил за хвост зазевавшуюся белку.
Галя с Игорем наблюдали за ним со смехом. Буран никак не влез бы в ее машину, поэтому Вафля вызвался привезти его сам в своем фургоне. Однако как раз перед отъездом в клинику доставили здорово покусанного ротвейлера, так что Вафля занялся своим неотложным делом, а Бурана привез Игорь.
– Пускай побегает напоследок, – вздохнула Галя, – скоро отсюда переедем, дом выставляю на продажу. Только кто его купит, махину такую… мрачный, угрюмый, да еще стоит на отшибе…
– А ты куда, в город?
– Нет, сняла дом в коттеджном поселке поближе к городу, чтобы не так уединенно. В городе с собакой гулять негде…
На крыльцо вышла Анфиса и едва не выронила из рук миску.
– Господи, Буран вернулся! Буранчик, я тебе сейчас котлетку или косточку мозговую…
– Вот кто мне собаку избалует! – усмехнулась Галя. – Только Анфису с собой возьму, больше никого не нужно, дом небольшой. Охрана общая, участок маленький…
– Как там, взяли у тебя картину в залог? – полюбопытствовал Игорь.
– Еще бы не взяли! И видел бы ты лицо Фортинского, когда я сказала ему, что деньги переведу незамедлительно! Он-то губу раскатал, сам лично приехал для последнего разговора. Хотел все по местам расставить – дескать, банк теперь мой, а ты пошла вон! Но не вышло…
– Ладно, поеду я… – Игорь отвернулся, чтобы скрыть охватившее его чувство утраты. – Вдруг Вафле фургон понадобится.
– Послушай, – Галя тронула его
