— Я уже говорил: постарайся достать колоду карт и свяжись со мной через три месяца. Если не сможешь, я сам тебя найду, как только завоюю трон Эмбера. Обещаю, что ты пройдешь Лабиринт не позже, чем через год.
— Но ведь ты можешь проиграть!
— Тогда тебе придется набраться терпения. Ты не попадешь в Эмбер, пока Эрик не будет твердо уверен, что ему ничто не грозит, а Бенедикт не решится представить тебя ко двору, тем самым признав Эрика законным монархом. Видишь ли, Бенедикт так долго не был в Эмбере, что многие считают его погибшим. Когда он объявится, ему придется занять определенную позицию — за или против Эрика. Если он будет за, спокойное правление Эрику обеспечено, если против — в стране разразится гражданская война. Бенедикт не желает быть ответственным ни за то, ни за другое. Становиться королем он тоже не хочет. Только полным невмешательством во внутренние дела государства может Бенедикт обеспечить существующее равновесие сил. Если он, не дай бог, появится с тобой в Эмбере, сохраняя строгий нейтралитет (а Бенедикту и это сойдет с рук), Эрик найдет способ сломить его волю. Твое благополучие — прекрасный повод для шантажа.
— Значит, мне не удастся попасть в Эмбер без твоей помощи!
— Не преувеличивай. Все, что я тебе сказал, лишь предположения, основанные на догадках. Я слишком долго был оторван от дел и ничего не могу утверждать наверняка.
— Ты должен победить! — воскликнула она и тут же нахмурилась. — Скажи, если ты завоюешь трон, дед тебя поддержит?
— Сомневаюсь. Но в этом случае ситуация изменится. К тому же я не ищу поддержки Бенедикта. Мне достаточно знать, что он жив и не станет вмешиваться в мои дела. А он не станет в них вмешиваться, если я буду действовать быстро, с умом и добьюсь успеха. Ему, конечно, не понравится моя осведомленность о его семейной жизни, но он успокоится, когда поймет, что я не желаю тебе зла.
— А почему ты не используешь меня в своих интересах? По-моему, это нелогично.
— Да, — согласился я. — Но. во-первых, ты мне очень нравишься, а во-вторых, давай переменим тему разговора.
Она рассмеялась.
— Я тебя приворожила.
— Вот-вот. Кончиком рапиры.
Внезапно лицо ее стало серьезным.
— Твой человек, Ганелон, сказал тебе, что дед приезжает завтра?
— Да.
— Это может помешать твоим планам?
— Надеюсь, Бенедикт меня не застанет.
— Что он сделает?
— Перво-наперво, выскажет все, что о тебе думает. Можешь не сомневаться, неприятностей ты не оберешься. Затем ему захочется узнать, каким образом тебе удалось вернуться домой и о чем мы с тобой беседовали.
— Что мне ответить?
— Опиши свое путешествие из деревушки, ничего не скрывая. Это заставит его задуматься. А со мной ты была крайне осторожна и сказала не больше, чем Жерару и Джулиану. Женская интуиция тебя не подвела. Если Бенедикт спросит, где я, скажи, что мы с Ганелоном одолжили у него фургон, поехали в город и вернемся поздно.
— Вы действительно поедете в город?
— Да, ненадолго. Но мы не вернемся. Мне необходимо выиграть время на тот случай, если Бенедикт решит кинуться за нами в погоню. Следы на отражениях сохраняются лишь до определенного момента, потом исчезают.
— Я постараюсь его задержать — ради тебя. Скажи, неужели ты уехал бы, не попрощавшись?
— Кто знал, что тебе не спится? Я хотел поговорить с тобой утром.
— Хорошо, что я никак не могла заснуть. Как ты собираешься завоевать Эмбер?
Я покачал головой.
— Нет, дорогая моя Дара. Все принцы, которые составляют коварные планы, должны держать их в тайне. Не обессудь.
— У меня такое ощущение, что в Эмбере все интригуют и никто никому не верит. Как странно.
— Почему? Мир держится на конфликтах. Они существуют повсюду, потому что все отражения созданы по образу и подобию Эмбера.
— Это трудно понять…
— Когда-нибудь поймешь. Потерпи.
— Хорошо. Тогда ответь мне на другой вопрос. Раз уж я умею изменять отражения, несмотря на то что не прошла Лабиринт, объясни, как мне научиться четко управлять ими? Я хочу потренироваться.
— Нет! Вселенная — не игрушка! Даже для тех, кто прошел Лабиринт, отражения опасны, а непосвященным они сулят верную гибель. Тебе повезло, но не вздумай повторить свою попытку. И скажи спасибо, что я ничего тебе не объяснил.
— Что ж… прости. Видно, придется мне подождать.
— Придется. Не обиделась?
— Нет, что ты… — Она засмеялась. — Нельзя так нельзя. Тебе виднее. Я очень рада, что ты обо мне заботишься.
Я хмыкнул, а Дара протянула руку и провела пальцами по моей щеке. Я удивленно поднял голову и увидел, как лицо ее медленно приближается. Она больше не улыбалась, губы ее были чуть раздвинуты, а глаза полузакрыты. Мы поцеловались, и я почувствовал, как руки ее скользнули по моей шее, обхватили за плечи; мои руки невольно сомкнулись вокруг ее талии… и тут мое удивление потонуло в сладостном ощущении теплоты и вполне понятном возбуждении.
Если Бенедикт когда-нибудь узнает, он будет не просто зол…
7
Фургон медленно скрипел; солнце, обжигающее раскаленными лучами, клонилось к западу. Сзади среди ящиков храпел Ганелон. Я искренне ему завидовал, потому что третий день не знал ни сна, ни отдыха.
Мы проехали около пятнадцати миль, двигаясь к северо-востоку от Авалона. Дойль не выполнил моего заказа полностью, и пришлось нам с Ганелоном уговорить его закрыть лавку и лично проследить за скорейшим выпуском продукции. Это отняло у нас несколько бесценных часов. Тогда я был слишком взвинчен, чтобы спать, а сейчас не мог отдохнуть потому, что мы начали свой путь по отражениям.
Превозмогая усталость, я поменял день на вечер и закрыл солнце легкими облачками. Мы ехали по сухой глинистой дороге с глубокой колеей. Глина была уродливого желтого цвета, и комки ее, разбиваясь, трещали под колесами. По обеим сторонам дороги росли невысокие извилистые деревья с толстыми мохнатыми стволами и жухлая коричневая трава.
Я щедро заплатил Дойлю за порошок и купил у него браслет с условием, что он будет доставлен Даре на следующий день. Алмазы лежали в моем кошельке, пристегнутом к поясу рядом с Грейсвандир. Чемпион и Огнедышащий шли неторопливым уверенным шагом. Я был на пути к достижению своей цели.
Интересно, вернулся ли Бенедикт домой? Долго ли он будет в неведении по поводу того, куда я пропал? Опасность еще не миновала. Я оставлял отчетливый след, по которому Бенедикт мог идти с закрытыми глазами. К сожалению, у меня не было другого выхода. На лошадях, запряженных в фургон, быстро не поедешь, да и сам я был не в том состоянии, чтобы гнать, как на скачках. Прекрасно понимая, что усталость притупила мои чувства, я управлял отражениями медленно и тщательно. Мне очень хотелось надеяться, что постепенно я воздвигну между собой и Бенедиктом барьер из отражений и расстояния, который он не сможет преодолеть.
Через две мили я вновь поменял вечер на полдень — темнота меня не устраивала. Жара стояла невыносимая, хоть я и оставил солнце за облаками. Затем мне удалось разыскать небольшой ветерок, от которого веяло прохладой. Правда, он мог принести за собой дождь, но мне уже было все равно. Не до жиру, быть бы живу.
Голова моя клонилась на грудь, глаза закрывались сами собой. Меня так и подмывало разбудить Ганелона, передать ему вожжи и завалиться спать. Но я удержался от соблазна. Пока что мы были слишком близко от Авалона не только по расстоянию, но и по отражениям.
Я мечтал выбраться на хорошую дорогу, меня тошнило при одном виде омерзительной желтой глины, надо было следить за облаками, держать курс строго на…
Я вздрогнул, протер глаза и сделал несколько глубоких вдохов. В голове у меня все перепуталось. Размеренный стук копыт, монотонное поскрипывание фургона действовали, как наркотик, а от тряски и покачивания я давно перестал ощущать свое тело. Один раз поводья выскользнули из моих рук, но, к счастью, лошади были опытные и знали, что от них требуется.
Преодолев легкий подъем, мы покатили вниз. Время вновь приближалось к полудню, небо покрылось грозовыми тучами. Я попытался разогнать их — сильный ливень превратил бы глину в грязное месиво, — и через несколько миль и крутых поворотов мне это отчасти удалось. Я оставил небо в покое и сконцентрировался на дороге.
Мы подъехали к полуразвалившемуся мосту через реку с высохшим руслом. На другом ее берегу дорога была не такой желтой. По мере нашего продвижения она становилась шире, тверже, на ней исчезали ухабы, и на обочинах появилась зеленая трава.
Затем пошел дождь.
Я боролся с ним, как мог, стараясь оставить и удобную дорогу, и зеленую травку в неприкосновенности. Голова у меня разболелась не на шутку, но через четверть мили дождь прекратился, и показалось солнышко.
