Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и, казалось, сейчас взорвется.
Но взорвалась не моя голова, а Вселенная.
Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды…
Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот машин. Мне показалось, что Ганелон выругался, но я не был в этом уверен.
От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо решил бороться, пока хватит сил. Я сконцентрировался на Лабиринте — так утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу — и ударил по Черной дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.
Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на испуганных животных. Фургон остановился.
Мы пересекли Черную дорогу.
Я повернулся.
Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой травой.
— Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, — заметил Ганелон.
— Спору нет, — согласился я и принялся успокаивать лошадей, разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на тракт.
Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки, переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.
Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа Черную дорогу, зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.
Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне о путешествии по Пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с наслаждением потянулся и посмотрел на Ганелона.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально. — Он оглянулся. — Послушайте, Корвин, у меня очень хорошее зрение.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.
Я быстро встал и повернулся. Ом был очень далеко, по ту сторону Черной дорога, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?
Я выругался и схватил вожжи.
— Готовься еще к одной бешеной скачке, — сказал я Ганелону.
— Это Бенедикт?
— Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на Черной дороге. Когда Бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.
— Вы считаете, нам удастся уйти от погоня?
— Там видно будет. Скоро выясним.
Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом.
Разыгралась буря. Фургон накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее, и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.
Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки свисали с ветвей деревьев.
Мгновенное помутнение чувств… Достаточно…
Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу снегом.
Поворот… Буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце, согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом…
…И, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом плато…
…А затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую долину, нагромождение голубых камней…
…И Черную дорогу вдалеке.
Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы блестели, словно бронзовые монеты.
Лошади понесли, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко. Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью изо рта.
Земля дрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в небо огненными струями. Взрывная волна ударила нас, чуть не сбросив с козел. Фургон кидало в разные стороны.
Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.
Ганелон дотронулся до моей руки и что-то сказал, но слов разобрать было невозможно. На всякий скучай я оглянулся, но увидел лишь завесу из пыли, гари и пепла. Я пожал плечами и сконцентрировал все свое внимание на ближайшем холме, у подножья которого небо потемнело.
Перед нами все отчетливее вырисовывался вход в огромную пещеру. Я щелкнул кнутом и погнал лошадей.
Мы въехали в огромный грот с высокими сводами. Из трещин в потолке лился слабый свет, повсюду висели сталактиты, с которых капала странная голубая вода, собиравшаяся в небольшие озерца. Земля все еще дрожала, а моя временная глухота прошла, в чем я убедился, услышав слабое звяканье от падения гигантского сталагмита.
Мост из известняка рухнул, как только мы проехали по нему над бездонной пропастью. И вновь пещера уводила вглубь, а мелкие (и не очень мелкие) камни сыпались на нас со сводчатого потолка. Зеленые и красные лишайники сверкали в трещинах стен, расцвеченных прожилками минералов; кристаллы горного хрусталя и каменные цветы придавали этому месту особую неземную красоту.
Мы миновали анфиладу пещер и начали подниматься по извилистой каменной галерее.
— Когда мы мчались к холму, — сказал Ганелон, и голос его звучал приглушенно, — мне показалось, что на горе появился всадник.
Пещера закончилась большим светлым гротом.
— Если это был Бенедикт, я ему не завидую, — громко крикнул я, и вслед за эхом моего голоса сзади послышался грохот обвала.
Подъем становился все круче, и наконец впереди забрезжил солнечный свет и показался кусочек голубого неба. Копыта звонко стучали, мимо нас пролетели несколько птичек, земля перестала дрожать.
Наш фургон, плавно покачиваясь, выехал из пещер, прогрохотал по поросшей мхом каменистой тропинке и плавно покатился по дорожке, посыпанной гравием, ведущей к подножью холма, на котором росли гигантские деревья.
Я прищелкнул языком и тряхнул вожжами.
— Лошади очень устали, — сказал Ганелон.
— Знаю. Скоро отдохнут.
Гравий скрипел под колесами, деревья источали нежный аромат.
— Вы видели? Там, справа?
— Что?.. — Я вздрогнул и повернул голову. — О, вот ты о чем.
Проклятущая Черная дорога тянулась примерно в миле от нас.
— Интересно, сколько отражений она пересекает? — пробормотал я себе под нос.
— Все, какие есть, — ответил Ганелон.
Я медленно покачал головой.
— Надеюсь, ты ошибаешься.
Мы продолжали спускаться к подножью холма, а над нами раскинулось голубое небо и светило солнце, путешествующее, как ему было положено, с востока на запад.
— Честно говоря, я боялся, что, выехав из пещер, мы попадем из огня да в полымя, — признался Ганелон.
— Я не хотел загонять лошадей, поэтому выбрал отражение, на котором они могут хоть немного отдохнуть. Если за нами гонится Бенедикт, он достаточно утомил коня, пытаясь нас догнать. Думаю, он не бросится очертя голову на те отражения, где мы только что были.
Дорога свернула вправо.
— А может, его конь приучен ко всем этим переменам, — буркнул Ганелон.
— Все может быть, — машинально ответил я, думая о Даре и о том, что она сейчас делает.
Мы продолжали спускаться по склону холма, и я потихоньку производил необходимые изменения. Наша дорога все время сворачивала вправо, медленно, но верно приближаясь к Черной дороге.
— Черт! — выругался я, чувствуя, что моя злость превращается в ненависть. — Эта черная гадость настойчивей страхового агента! Ну ничего, придет время, я займусь ею всерьез!
Ганелон промолчал. Впрочем, он не мог говорить, потому что уже с полминуты не отрывался от горлышка бутылки с водой. Увидев, что я на него смотрю, он протянул мне бутылку, и я вволю напился.
Спуск закончился. Дорога, петляя, как заяц, уходила в глубь лесистой равнины. Это меня устраивало. Во-первых, лошади смогут отдохнуть, а во-вторых, если за нами действительно гонятся, выследить нас будет нелегко.
