– Ты умрешь, – еле слышно молвил он. Больше до конца поединка он не произнес ни слова.
Следующая рана, нанесенная Мелькором, пришлась в живот, и Финве, выронив меч, рухнул под ноги Бессмертному. Мелькор склонился над ним.
– Вспомни их боль. Ведь ты видел, как они умирали.
Эльф сдавленно застонал. Валы смотрел ему в глаза:
– Ты прав. Непозволительно так мучиться живому существу, – с горькой усмешкой сказал Мелькор. И быстро нанес Эльфу последний удар – в сердце.
Еще несколько секунд жизнь цеплялась за холодеющее тело, и губы едва заметно шевельнулись. Вала вздрогнул, поняв, какое имя умирало на стынущих губах.
«Мириэль…»
Он отвернулся и пошел прочь.
…Он возвращался в Эндорэ, и с собой уносил он Сильмариллы – цену крови. И камни жгли ладонь его, как раскаленные уголья – не-Тьма враждебнее Тьме, чем Свет; но он лишь крепче стискивал руку.
Тварь по-прежнему следовала за ним. Она ощущала свою силу – силу, данную ей не-Тьмой Дерев. И когда Мелькор остановился, она бросилась на него.
Он знал, что будет так, он был готов к этому. Но жгучая боль лишала сил. Он чувствовал единственное желание Твари: уйти, вырваться за пределы мира. И знал: этого не должно произойти.
Сейчас они были равны по силе, и, чтобы стать сильнее, Твари нужно было только одно: Сильмариллы, последняя частица не-Тьмы Валинора.
– Ты не получишь их, – сказал Мелькор.
Он произнес Слово Огня; и огненное кольцо сомкнулось вокруг них, и Тварь бессильна была покинуть его.
Он произнес Слово Тьмы; и Тьма стала щитом ему, и Тварь отступила к границе огненного круга.
Он терял силы; связанный с Ардой велением Эру, он не мог черпать силы из Эа за гранью мира. Казалось, чей-то услужливый голос подсказывал ему: возьми силу Арды, ведь ты можешь сделать это, ты – истинный Властелин Арды. Но он гнал эту мысль: сделать так значило разрушить, обратить в ничто часть мира. Короля Мира это не остановило бы; но Возлюбивший сказал – «нет». И теперь он мог рассчитывать только на себя.
Боль обессиливала – но и не давала утратить власть над собой. Он произнес Слово Образа; и, взвыв в отчаяньи и ярости, Тварь обрела образ огромной паучихи, тысячеглазого серого чудовища.
Он произнес Слово Земли; и Тварь обрела смертную плоть. И, шипя от ненависти, она рванулась к Мелькору: тот лишь успел поднять руку, защищаясь от удара, и загнутый острый коготь, лязгнув, скользнул по железу наручника; Мелькор заметил на острие каплю молочно-белого яда.
Оставалось произнести только Слово Смерти, но у него уже не было сил. Отступившая Тварь подобралась для прыжка. И тогда Мелькор крикнул, и эхом отразился крик его от стен черных гор, и, казалось, сама земля дрогнула, словно ощутила Арда боль и муку Возлюбившего этот мир.
И черные горы помнили голос Мелькора, и его боль. Эхом стала эта память; и Ламмот, Великое Эхо, звалась с той поры долина.
И в подземных чертогах Аст Ахэ, зов Властелина услышали Ахэрэ. Пламенным смерчем, жгучей бурей пронеслись они над землей; и вступили в круг огня; и огненными бичами гнали они прочь Тварь из Пустоты – Унголиант. Там, где проползала она, надолго земля осталась мертвой от крови Унголиант – молочно-белого яда. В Горах Ужаса, Эред Горгорот, в самой глубокой пещере укрылась она от огненных бичей, и с той поры никто и никогда не видел ее, потому неизвестно, как сгинула Унголиант, порождение Не-бытия.
ИСХОД НОЛДОР. ОТ ПРОБУЖДЕНИЯ ЭЛЬФОВ ГОДЫ 870-871
Розовый нежный жемчуг перекатывается, мерцая, в перламутровой чаше. Тэлери любят жемчуг. Их юноши и девушки часто далеко-далеко заплывают в Море, поднимая со дна дивной красы раковины, и диковинные рыбы со светящимися плавниками играют с пловцами. Почти все Тэлери носят украшения из жемчуга, кораллов и раковин. Да и сам дворец Олве в Алквалондэ похож на огромную хрупкую белую раковину. Здесь вечные ласковые сумерки, и дворец тихо мерцает на берегу. Тихо набегают и отступают волны – это они поют? или это голоса Детей Моря, Тэлери? Даже тот, кто слышал пение Ванъяр, все же не может не поддаться странному тревожному очарованию этих песен. Пение Ванъяр – для пиров, для праздников, для песенных состязаний; песни Тэлери – для размышлений, ласковой печали и манящей мечты…
Нэрвен задумчиво покачала головой:
– Какие песни… Почему, государь, так редко твои подданные бывают на пирах в Валмаре?
– Мы не очень любим громкое и яркое. И не слишком довольны покоем.
– Нолдор тоже.
– Нет. Вы ищете другого. Скорее, не столько находить, сколь подчинять и переделывать. Впрочем, не мне судить. Я не Нолдо. Прости, если я не так понимаю твой народ.
– Я сама уже не понимаю… Но ведь и я не совсем Нолдэ. Могу ли я называть тебя отцом, отец матери моей?
– Конечно, дитя мое. Но что тревожит тебя? Что случилось в Валмаре? Какая еще беда постигла Тирион? Я слышал уже об изгнании брата твоего отца. Печалюсь о горе Финве, но Феанаро достоин наказания.
– Отец мой, непокой поселился в душах Нолдор. Может, это воистину слова Мелькора подняли муть со дна наших сердец… Но, отец мой, как это ни ужасно – мне сдается, что во многом он прав! Или иногда истина и ложь идут по одной тропе? Может ли это быть? И как тогда отличить одно от другого? Знаешь ли, теперь мое сердце – как пойманная птица. Мне стало тяжело здесь. Что я могу? Все говорят – ты первая из дев Элдар, ты сильнее всех, умнее всех, прекраснее всех… Зачем мне это, если я ничего не могу? Ничего не могу изменить здесь так, как хотелось бы мне… Это, наверно, греховно, ведь нам говорили, что так начался путь Мелькора. Неужели мы в сердцах наших склоняемся к Тьме? Я боюсь себя, я не понимаю себя… Я хочу творить – творить в мире, покинутом нами. Что-то гонит меня туда.
– Но может так и должно быть? Не будет дурного, если ты откроешь думы свои Великим. Кому, как не им, знать о нас то, чего мы сами не знаем? Если это болезнь, то разве в Валиноре нет исцеления от любой горести?
– Нет, отец мой. Мириэль не вернулась.
Олве тяжело вздохнул.
– Не печалься. Ступай, откройся Великим. Не грусти, дитя мое.
Он налил из кувшина, сделанного из раковины, прозрачного зеленовато-золотого вина в чаши, и жемчужины закружились на дне.
– Это вино благословила Йаванна. Оно развеселит тебя. Не должно печалиться высоким духом! Дочь дочери моей, не печалься! Знай – если желания сердца твоего будут угодны Великим, и если путь твой поведет тебя в Забытые Земли – не заботься о корабле. Он уже ждет тебя. Смотри!
Олве поднялся и шагнул к витражному окну, толкнул створку – и она бесшумно открылась наружу. Зеленовато-золотые, как вино, волны тихо покачивали серебристо-белые корабли, и их сонные паруса слабо вздувались и вновь опадали, словно спокойно дышали. Серебристо-пепельные волосы Олве тихо шевелил ветер, широкие рукава его белого одеяния напоминали крылья чайки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
