— Спасибо, — пробормотала Лаура. Последний раз сжала руку Джоша и последовала за доктором Демеолой через вращающиеся двери вверх по узкой лестнице. Наверху располагалась большая белая комната с прозрачными боксами. Пруденс неподвижно лежала в одном из них, как будто умерла. Лаура едва разглядела, но животик кошки все же вздымался, она дышала. Передние лапки побрили, чтобы поставить капельницу, и оказалось, что под беленькими «носочками» они розовые и хрупкие на вид. Лаура не помнила, когда последний раз видела Пруденс без маленького красного ошейника. Теперь без него шерсть на ее шейке казалась голой.
— Оставлю вас одних на несколько минут, — сказала доктор Демеола, открывая задвижку на боксе Пруденс, и тихо ушла.
Лаура наклонилась, чтобы ее лицо оказалось поближе к любимице. И тихо сказала:
— Привет, Пруденс. Привет, моя сладкая. — Слезы наворачивались на глаза при взгляде на неподвижную, молчаливую кошку. — Врачи говорят, что через пару дней все будет в порядке и ты сможешь вернуться домой. Но всем стало бы легче, если бы ты очнулась и сказала нам «привет». — Она ждала, что Пруденс подаст знак, мол, слышу тебя, как-то мяукнет, дернет лапой, — что угодно. Но Пруденс оставалась совершенно неподвижной.
Лаура зарылась лицом в шерсть на шее кошки, прошептала в нее:
— Прости, Пруденс. Прости, что я сегодня утром накричала на тебя. Если честно, я не хотела, чтобы ты оставила меня в покое. — Лаура стала гладить ее по спинке, прочесывая шерсть пальцами так, как нравилось Пруденс. — Я не вынесу, если ты меня оставишь. Пожалуйста, Пруденс. Ради меня, попытайся открыть глаза. Хоть немножко. Мы с Джошем так тебя любим. Не оставляй нас, Пруденс, пожалуйста. Ты даже не представляешь себе, какую огромную часть меня ты заберешь с собой, если уйдешь.
Лаура продолжала смотреть на неподвижную Пруденс, молчаливое создание, и вспоминала маму, вспоминала, как Пруденс сидела у Сары на коленях, дарила ей ту любовь, которую всегда чувствовала и Лаура, даже после того, как перестала говорить об этом маме. Ей всегда хотелось пробиться сквозь стену пустых слов, которую Сара возвела между ними. Она отчаянно хотела сказать что-нибудь «настоящее». Но что бы она ни говорила маме, все выходило не так. Почему кошки так легко и открыто проявляют любовь и доверие? Может, потому, что они способны любить тебя за то лучшее, что в тебе есть, за того тебя, которым ты хочешь быть и обязательно стал бы, если бы не бесконечные сложности человеческих отношений?
«Их мамочки», — сказал ветеринар. А она — мамочка? Сможет ли она быть мамочкой для ребенка, которого носит под сердцем? Теперь она поняла, что хочет этого ребенка, даже если забеременела только потому, что два-три раза забыла принять противозачаточные таблетки пару месяцев назад. Она хочет этого ребенка, ей нужен Джош, даже если он больше никогда в жизни ни дня не будет работать. И ей нужна Пруденс. Она потеряла Мандельбаумов, потеряла Хани, потеряла свою маму. Лаура больше не в силах терять тех, кого любит.
Сара была матерью для них с Пруденс — и могла бы стать бабушкой для этого еще не рожденного ребенка. Сара сейчас должна была находиться здесь, ради них всех. Так нечестно… Так совсем нечестно…
В детстве (до того, как у них с мамой испортились отношения), в ее маленьком мирке больше всего успокаивало Лауру мамино пение. Она потянулась погладить Пруденс по голове и неожиданно услышала голос, так похожий на голос матери, но льющийся изо рта самой Лауры.
— Милая Пруденс, — негромко пела женщина. — Открой глазки… — Она замолчала, боясь, что слезы вот-вот задушат ее. Представила, что рядом с ней стоит мама, держит ее за руку и подпевает, так же как тогда в студии звукозаписи, когда Лаура была еще ребенком. Сейчас она пела и готова была поклясться, что слышит в этой комнате голос своей матери. «Ветер стих, птички поют… ты часть всего…» Потом Лаура наклонилась, поцеловала Пруденс в лоб, в то место, где тигровые полоски над глазами образовали маленькую букву «м».
— Милая, милая Пруденс, — прошептала она. — Открой глазки! — Голос Лауры опять звучал как ее собственный. В отчаянии она прижалась губами к уху Пруденс и пробормотала: — Ну же, малышка. Моя любимая. Открой глазки.
И Пруденс открыла глаза.
Глава 15
Пруденс
В гостиной, рядом с окном, ведущим на пожарную лестницу, живет высокое зеленое растение. Солнечный свет, льющийся в окно, сегодня ярче обычного, такой яркий, что мне приходится жмуриться. Однако играть от этого не менее весело. Это наша с Сарой любимая игра.
Сара идет из спальни на кухню. Проходит мимо места, где я прячусь в зарослях цветка, и на шорох листьев, когда я пытаюсь еще сильнее вжаться в пол, начинает поворачивать голову. Движение настолько неуловимое, что только кошка может его заметить. Я знаю, что она знает, где я, но Сара продолжает идти.
В тот момент, когда она минует цветок, я прыгаю ей прямо на ногу. Сара делает вид, что очень удивлена. Она думает, я не знаю, что она понимала, что я вот-вот прыгну на нее, но в притворстве и заключается суть игры, которая веселит нас обеих. Сейчас мои лапы обхватывают ее правую лодыжку, зубы впиваются ей в пятку (хотя я не прикусываю по-настоящему).
— Ой, нет! — восклицает она. — Какая меткая кошка-охотница! — Я прыгаю на ее левую ногу. Но Сара знала, что я прыгну, потому что уже стоит, наклонившись влево, и подхватывает меня на руки. — Кто эта злая кошка? — спрашивает она голосом, каким разговаривает только со мной. — Кто эта храбрая маленькая охотница? — Она подносит мою мордочку к своему лицу, прижимается лбом к моему лбу. Она знает, что я не люблю слишком долго находиться в воздухе, поэтому опять ставит меня на лапки, стряхивает с ладоней несколько моих шерстинок и говорит: — Похоже, кого-то нужно хорошо вычесать. Что скажешь? — Из ящика на кухне она достает специальную щетку, которую использует только для того, чтобы чесать меня, и мы усаживаемся на диван, я — к Саре на колени.
Так приятно чувствовать, как щетка почесывает мне кожу, а ощущать руку Сары, когда она после щетки поглаживает меня по спине, еще приятнее. Пахнет от Сары даже приятнее, чем обычно. «Я знала, ты не по-настоящему умерла! — думаю я. — Знала, что ты вернешься за мной!» Хотя я не понимаю, почему такие мысли приходят мне в голову. Разве кто-то говорил о том, что Сара умерла?
— Не уходи, — говорит Сара. — Пожалуйста, не бросай нас. — Голос ее звучит по-другому, немного ниже, чем всегда, и я не могу понять, почему она просит меня остаться. Куда мне идти? И почему она говорит «нас»? Она здесь одна. Я смотрю на нее, вижу ее печальные глаза. Кожа между бровями немного сморщилась. Но мне так приятно от прикосновений, а от Сары веет таким теплом, такой надежностью, что глаза начинают закрываться до того, как я успеваю подумать о чем-либо еще. Я чувствую, как из горла вырывается урчание, а по груди растекается тепло.
И тут Сара начинает петь. Когда она поет, ее голос тоже звучит иначе. Голос человека, чью речь я уже слышала раньше, но никогда не слышала, чтобы этот человек пел. Странно, потому что практически самое первое, что я услышала от Сары, — ее пение. Голос Сары и одновременно не ее. И тем не менее я знаю, что этот голос могла бы слушать вечно, слушать и радоваться. В нем звучит любовь.
— Милая Пруденс, — поет она, — открой глазки. — Но я не хочу их открывать. Мне так уютно, так хочется спать. Но голос все продолжает повторять: — Милая, милая Пруденс… открой, пожалуйста, глазки! Моя малышка!
Голос звучит так настойчиво, что у меня нет выбора. Мне приходится побороться с ресницами, которые стали тяжелыми и упрямыми. Над головой мощная лампа, которая слепит меня и заставляет ресницы смыкаться. Наконец я распахиваю глаза, но не сразу могу сфокусировать взгляд и все отчетливо видеть.
Когда я поднимаю глаза, вижу не Сарино лицо. Это Лаура.
— Доктор Демеола! — кричит Лаура. — Она очнулась! — Перед глазами откуда-то из-за спины Лауры появляется размытое женское лицо со знакомыми чертами. Лаура улыбается, в ее глазах стоят слезы. Я не понимаю, что лежу на боку, пока она не начинает чесать меня за правым ушком, за тем, которое не прижато к тому, на чем я лежу. В этом месте плохо пахнет — пугающие запахи, — но запах Лауры сильнее, она продолжает гладить меня за ушком и вдоль всего тела.
Лаура наклоняется ко мне и шепчет:
— Больше никогда нас так не пугай, малышка. Мы хотим, чтобы ты осталась с нами. Ты останешься, Пруденс? — Она смотрит мне прямо в глаза, я узнаю это выражение. Именно оно было в ее глазах, когда Лаура смотрела на Сару. Раньше я недоумевала, что означает этот взгляд, но теперь знаю. Ее глаза исполнены любовью.
Во рту все пересохло. Такое впечатление, что там происходило что-то ужасное. Но я все равно смогла ответить негромким «мяу».
— Отлично, — бормочет Лаура и целует меня в лоб.
