На шезлонгах вокруг голубой глади бассейна никто не сидел. Трамплин для прыжков в воду пустовал, махровые полотенца были свежи и не примяты. Пирамиды бокалов казались нетронутыми; в глянцевых штабелях фруктов, разложенных на столиках, я не заметила брешей. И вообще двор выглядел необитаемым: основная жизнь здесь, как обычно, кипела за стенами коттеджа. Я содрала с головы шлем, отдала Максу и первым делом освободила из заточения кису, слегка приподняв крышку кофра. Беги, девочка, брысь на волю. Отдыхай от меня, а я — от тебя.
Пульхерия дважды мявкнула с непривычной для нее деловитой интонацией. Спрыгнула на кафельную дорожку. Целеустремленно метнулась под шезлонги и мгновение спустя выпала из поля зрения.
— Пристрой где-нибудь мотоцикл и пошли в дом, — сказала я Максу, — буду тебя знакомить с Ефимом Григорьевичем. Только хоть ему не ври, что я твоя подруга. Тебе же боком выйдет. Он и мама давно мечтают меня сбагрить кому-нибудь. Дай ему повод — и предок вцепится в тебя с перечислением всех, как он думает, моих достоинств. Хотя папочка не знает и половины…
Мой ближайший предок Ефим Г. Штейн, веселый и расслабленный, встретил меня в гостином зале с круглым столом посредине. Еще минуту назад комната была игровой площадкой. Теперь, однако, о вистах, пасах, триплетах, трельяжах и прочих преф-премудростях, знакомых мне с детства, напоминала лишь грифельная доска, тактично задвинутая за включенный телевизор. На экране безмолвно надрывался, размахивая ручками, знаменитый шоумен Журавлев. Как обычно у папы в доме, громкость была сведена к нулю — отчего ящик для идиотов приятно смахивал на тихий мирный аквариум.
Вокруг папы толпились его друзья-партнеры. Из сегодняшних я помнила в лицо многих, а по именам-фамилиям — троих: дядю Мику дядю Рашида и Диму Баранова. Первый из троицы был великим режиссером, второй — не менее великим сердечных дел мастером, а третий лепил популярные байопики для исторической серии «ЖЗЛ». Дима был старше меня всего лет на пять, зато толще — раза в три. И он, кстати, единственный из папиной компании относился к моему бизнесу с должным пиететом. Гурманство в его жизни было, я подозреваю, на третьем месте, после истории и карт.
— Яна, дитя мое, и вы, господин Кунце! — торжественно произнес мой предок, едва я представила его Максу, а Макса — папе. Этот высокопарный тон больше подходил к вечернему костюму с бабочкой, чем к папиным гавайке, шортам и шлепанцам. — Я душевно рад, что вы удостоили посещения сию скромную обитель… — Тут он не выдержал тона и захохотал. — Мика, обитель чего у нас здесь?
— Азарта… — немедленно отозвался кинорежиссер.
— Порока… — плотоядно подхватил исторический писатель.
— Азарта и порока, — подытожил папа. — Вместо того, чтобы созидательно трудиться, мы балуемся картишками, сутками не вылезая наружу. Все, кроме одного! — мой родитель повернулся к врачу. — Кроме, конечно, Рашида Харисовича: он у нас при исполнении, он товарищу Гиппократу подписку давал. У Рашида, правда, сегодня непруха — только-только он вернулся со второго вызова и сразу подцепил на мизере двух тузов…
Сердечный мастер выглядел виноватым и усталым одновременно. По-моему, два вызова подряд беспокоили его больше пары внезапных тузов. Дядя Рашид нервно почесывался, перетаптывался с ноги на ногу, поглядывал на часы. Однако возражать папе не решался. Ефима Григорьевича Штейна вообще очень трудно переспорить.
— Сутками не вылезаете? — удивилась я. — Пап, ты гонишь. Ну ладно, ты пенсионер. А как же ваш фильм, дядя Мика, «Александр Невский-2»? Я видела в новостях, что уже съемки начались.
— Пока не начались, — огорченно развел руками режиссер. — Фальстарт, Яночка. Понимаешь, на Чудское озеро не завезли еще…
Откуда-то со стороны чулана раздались сначала грохот, потом топот, и в гостиную влетел почти голый незнакомый мужчина — в одних синих трусах и белой марлевой повязке. Трусы на нем были в том месте, где им и положено быть, а марля обхватывала голову на манер рыцарского подшлемника. По всей комнате тотчас же распространился густой запах отработанного этилового топлива.
— О-о-о-о! — страдальчески проныл мужчина, окинул нас мутным взором, булькнул горлом и выбежал сквозь входную дверь.
— У тебя что, опять кто-то проигрался догола? — упрекнула я папу. — Ты ведь сам обещал заниматься чистым искусством!
— Да нет, это не из-за игры так надрался, — стал оправдываться мой родитель. — Это ж Валька, с Байкала. Ну Валька Васютинский, не помнишь его разве? Он тебя на коленке катал, когда ты маленькая была… Короче, он на днях приехал в Москву — ждал, что его губернатором края назначат. Ну и пролетел со свистом, обошли его на повороте. Вместо этого пообещали ему вроде в какой-то фонд начальником. Разница огромная, сама понимаешь. Как тут не надраться? А вдобавок его позавчера буфетом придавило — понять не могу, как он умудрился на себя такую махину обвалить.
— Может, вернем его обратно в дом? — предложил Макс.
— Без толку! Мы его ловили-ловили, а все равно не удержишь, — махнул рукой дядя Мика. — Сибирская порода, из кержаков. Пусть его, проветрится и вернется… Так вот, я не дорассказал, Яночка, насчет фильма. Холодильные установки на Чудское озеро должны были привезти из Швеции, но не довезли, где-то они на полдороге застряли. Значит, льда у нас пока нет. Это во-первых. Во-вторых, снегу финнов купили по дешевке, а он какой-то нерусский на вид и на вкус. И третье — Штепсель, подлец, тянет резину, никак саундтрек не добьет. Ливонцы-то полезут под ремикс Прокофьева, легко, но вот самому Алику Невскому надо чего-нибудь посильней, позабористей, попатриотичней, вроде… вроде…
— Вроде «Батяни-полкана», — подкинул идею коварный Дима.
— А кстати! — заинтересовался дядя Мика. — Почему бы и… Уже второй раз за последние пять минут речь режиссера была
бесцеремонно прервана — и все тем же самым возмутителем спокойствия. В гостиную опять шумно ввалился, только теперь через другую дверь, голый несостоявший байкальский губернатор.
— О-о-о-о! Кошечка! — застонал он и стал тыкать пальцем в направлении двора. — Там… у бассейна… цирк показывает…
— Бред, логорея, моторное возбуждение, — навскидку оценил романист Дима. — Как же, как же, нам такие вещи оченно даже знакомы. Допился ты, друг любезный. Поздравляю, у тебя белочка.
— Нет, ко-о-о-о-шечка! — закапризничал Васютинсий. — Такая рыженькая! И беленькая! И черненькая! Сразу три в одной! Она лапой — р-р-раз в сторону! И все лапой — р-р-раз в сторону!
— Скорей всего, белочка и есть, — кивнул дядя Мика. — Явные глюки. У Ефима-то кошки серые, верно? А ты чего скажешь, Рашид?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
