думал, что внезапная болезнь, постигшая его, была последствием
церковной клятвы, да и вообще у подчиненных распространились
тогда такие толки, и в умах происходило смущение, которое и
было утишено патриаршим разрешением.
Признание поляками Ханенка в звании гетмана возбудило
тревогу в царской Малороссии, особенно в Киеве. Теперь (толковали
там) при помощи Войска Запорожского поляки отважатся с своим
королем придти в Киев и будут оставаться здесь, нока не успеют
все украинские города приворотить к себе мечем или наговором, тогда все церкви православные обратят в костелы или в унию; с
королем приедет унитский митрополит и станут нас всех обра-
190
щать в римскую веру для вечного и прочного подданства всей
Украины польскому королю и Речи-Посполитой. О таких толках
в народе доносил царю Иннокентий Гизель, сообщивший также, что в Киеве говорит народ, будто в Печерском монастыре поместят
бискупов и королевских дворян, а в печерском городке поставят
6.000 войска.
Польский король Михаил, после утверждения на сейме
комиссии, заключенной с Ханенком, отправил в Москву Иеронима
Комара, уговаривать московское правительство содействовать
военным способом к укрощению Дорошенка. Но из Украины
приходили в Москву неверные вести, будто польский коронный гетман
Собеский, недовольный королем Михаилом, начинает дружить с
Дорошенком. По та’ким разноречивым известиям, московское
правительство находило несвоевременным вступать в союз с Польшею
и оказывать ей помощь против Дорошенка, задевая в то же время
и Турцию; соображали при этом, что если в самом деле Собеский
соединится с Дорошенком, то узнавши, что царь против них
готовит войско на помощь Польше, Дорошенко с Собеским ранее
пошлют сами военную силу в малороссийские царские города, и
в левобережной Украине начнутся внутренние беспокойства. В
Москве отвечали польским послам, что надлежит собраться
полномочным послам на съезд и обсудить меры, полезные в будущем
для обеих держав. Послам, назначенным на такой съезд из
Москвы, давался наказ объявить полякам, чтр царь не может
посылать своих войск, потому что поляки не подали помощи великому
государю московскому, когда во время измены Бруховецкого
разоряли татары царские города. Велено было поставить на вид
полякам, что, в противность Андрусовскому договору, в польских
владениях учали ‘быть великие гонения на православную веру, принуждения к унии, всякого рода притеснения, и по зтой-то
причине Дорошенко отступил от Речи Посполитой и отдался
турку, а того бы не было, если б от поляков не сталось гонения
православной вере. О Киеве приказано было объявить, что Киев
удержан и не возвращен полякам оттого, что Дорошенко отдался
турскому султану со всеми малороссийскими городами, и, таким
образом, Киев мог бы достаться туркам, а тем бы отворился путь
бусурманам не только в Украину, но и во всю российскую
державу; теперь же для того, чтоб Киев не достался туркам, этот
город снабжен ратными людьми и хлебными запасами с
большими издержками для Московского Государства. Прибавлялось, что
Киев не отдан еще и потому, что после Андрусовского договора
из королевской канцелярии выходили грамоты за королевским
подписом и печатью, а также от старост и подстарост порубежных
городов писались письма и отписки, где именовался неправильно
царский титул <с великим’ бесчестием и укоризною для его цар-
191
ского величества>. Сверх того, в королевских владениях
печатались латинские книги <с таким великим бесчестьем и укоризною
царскому величеству, что и простому, человеку слышать не
годится, не только Божию помазаннику и монарху христианскому>.
Поляки претендовали, что гетман Демьян Игнатович не пропустил
королевского посла Жальского, везшего Ханенку клейноты; полякам велено было объяснить, что Жальского приказал отправить
назад царь, потому что посылка в Запорожскую Сечь сделана
была вопреки Андрусовскому договору: по этому договору
запорожцы должны оставаться под обороною обоих государей, а
следовательно, король должен был ссылаться с Запорожьем не иначе, как после предварительного сношения о том с Москвою.
Отправлены были на новый съезд, 31-го марта, Ордын-Нащо-
кин, Иван Ив. Чаадаев и думные дьяки Башмаков и Самойлов.
Не удалось Дорошенку устроить мирные отношения козацкой
Украины с Польшею. Утвердилась в нем пуще прежнего
готовность искать для Украины опоры в турецкой державе. Но всетаки
в его глазах это был предел крайней необходимости. Знал он
настроение православного народа, да и сам был человеком
православной веры. И теперь, как прежде, он готов был предпочесть
всякой другой власти над Украиною власть единоверного
московского государя, только с такими условиями, какие он считал
выгодными и почетными для своего народа, да вдобавок желал он
побудить царя на решительную брань за всю южную Русь, как
за свое исконное достояние. Проезжал через Молдавию и Украину
греческий архиепископ Манассия из Македонии. Дорошенко
принял его с подобающими почестями, угощал его и весь
архиерейский причет, а оставшись с ним наедине, стал перед образом
Спасителя и Богородицы и говорил:
<Перед Богом свидетельствуюсь, как твоя святыня будешь в
Москве, донеси его царскому величеству: мы рады бы служить
великому государю и стать его рабами, но великий государь не
принимает нас, а велит нам быть под властью поляков! Наша церковь
Божия и наш православный народ терпят от поляков утеснения и
гонения и для того принуждены были мы на время отдаваться ага-
рянскому монарху. Если поляки станут нам докучать, так мы
против* них учнем стоять головами своими с женами и детьми, соединимся с турками и татарами заодно, но польской тяготы никакими
мерами терпеть нам невозможно! Милости от польского короля и
заступления никакого не имеем! Мы все того только желаем: пусть
бы для единой святой восточной церкви милость свою государскую
к нам царь явил, под свою высокую руку принял, нас всех в своей
царской милости содержал, как и прочую братию нашу, и оборонял
бы от неприятеля нашего. А если великий государь не изволит
принять нас под свою государскую руку, то пусть бы нас с поляками
192
помирить изволил, чтоб нам поляки никаких тягостей не чинили, а
держали бы нас по договору Подгаецкому. В прошлых годах хоть я
и ходил с татарами за Днепр, однакож я Козаков и татар до бою с
царскими ратными людьми не допустил и взятых в плен царских
воевод и ратных людей в Москву отпустил, а полковников и гетмана
Демьяна против царского величества не подговаривал и не
подговариваю>.
Дорошенко, между прочим, просил передать царю его чело-
битие, чтоб царь не верил людям, распускающим про Дорошенка
клеветы, приказал бы Демьяну быть с ним в дружбе, не мешать
ему, Дорошенку, пользоваться купленными мельницами на
Днепре под Чигирином и позволять приезжать в Киев богомольцам с
правой стороны Днепра. <Пусть государь, - присовокупил
Дорошенко, - изволит только прислать мне указ; я Стеньку Разина
к его царскому величеству в подданство и послушание наговорю
и приворочу!>
Гетман дал ему письмо, адресованное к царю. Архиепископ
Манассия из Чигирина поехал в Канев и там увиделся с
митрополитом Тукальским. Этот архиерей показался ему совершенно
одинаковых мыслей с гетманом. Сначала митрополит хотел было
на время удержать архиепископа и говорил: <пошлем вместе гонца
к государю; когда государь изволит нас принять под свою
государ скую высбкую руку, тогда и я поеду с тобою в Москву>.
Однако, митрополит вскоре передумал и отпустил архиепископа
одного с его причетом, поручивши ему передать на словах то же, что-Дорошенко. <Писать не смею, - говорил он, - прежние мои
письма, что я посылал в Москву, объявились у поляков>.
В письме, которое Манассия привез в Москву от Дорошенка, гетман уверял, что он, <как соборной православной церкви уд и
благожелатель всему православному христианству, хочет иметь
православного царя за главу себе>, просил не поставить ему в
грех того, что он принял от турского султана санджаки (знаки
власти). <Я сделал это, - выражался Дорошенко, - щадя целость
