На привалах, когда синий дым костра тянется к вершинам елей и похлебка булькает в большом котле, вокруг академика собирается тесный кружок. Одни лежат, подложив под голову руки, другие подбрасывают хворост, третьи, не дождавшись обеда, украдкой жуют хлеб.
— Эх, открыть бы что-нибудь такое, чтобы на всю страну прогреметь! — говорит студент-геолог, перебирая собранные с утра камни.
— И откроем, — поддерживает его Александр Евгеньевич. — Обязательно откроем! Но, может, не в этом году и не в следующем. Придется нам сюда не раз путешествовать! А хорошо путешествует тот, кто много знает и много размышляет.
Тут академик не забывает добавить, что самый острый и самый важный инструмент исследователя — его глаз, от которого ничего, решительно ничего не должно ускользать.
А ненадежный инструмент — память. На нее никогда нельзя полагаться. Разведчик должен записывать все сразу, точно и безошибочно. Его записная книжка — это «святая святых», которую нужно беречь пуще зеницы ока.
Внимательно слушают студенты: еще бы, ведь сам Александр Евгеньевич не только ученый, но и опытнейший путешественник, исколесивший полмира. Его советы чего-нибудь да стоят! Он побывал в Германии, Швейцарии, Франции, Италии, видел удивительные месторождения самоцветов на острове Эльба. Он жил много месяцев в тайге, среди уральских «горщиков» — искателей золотистых топазов и горящих холодным огнем аметистов. Его обдувал ветер ледников Алтая, укрывала пещера на берегу Байкала, палило солнце монгольских пустынь. Палатки его экспедиций стояли в сибирской тайге, на берегах залива Кара-Богаз-Гол, в горах северного Таджикистана. Это ведь об Александре Евгеньевиче и его спутниках сказал Алексей Максимович Горький: «…По Уралу, в непроходимых горах, бродят, составляют фантастические коллекции драгоценных камней для Академии наук, месяцами не видят куска хлеба. Спрашивается, чем живы? Охотой живы, как дикари, да-с. И это, знаете ли, не Калифорния, не золотая лихорадка. Бессребренники, а не добытчики в свой сундук. Гордиться надо таким народом».
…Дымит костер, булькает в котле похлебка.
— Александр Евгеньевич, а в чем же все-таки секрет поисков и находок? — спрашивает тот самый студент, который хочет прославиться на всю страну. — В чутье?
— В маленьком росте, — шутит академик. — Маленькому лучше видны камни на земле.
— Нет, серьезно…
— А серьезно — поискам надо учиться, учиться упорно и вдумчиво. Прежде всего учиться наблюдательности. Наблюдать — это значит подмечать сходство и различие, по одному мелкому факту находить более крупные явления, приучить себя вдумчиво относиться ко всему. Разведчик не должен разбрасываться. И, самое главное, — он должен увлекаться своим делом, гореть желанием найти для народа скрытые в недрах земли богатства, положить качало их использованию.
— А чутье?
— Если чутье — это тонкое понимание, подсознательный нюх, то и чутье. И вот еще — разведчик должен быть немного романтиком, человеком больших страстей. Право, я не знаю ни одного месторождения, открытого чиновником от науки…
* * *
Осенью 1922 года к бревенчатым домикам станции Имандра вышел заросший бородой человек в порыжевшей и разодранной куртке. Через плечо у него висела большая сумка, на поясе — жестяная кружка. В руках он держал самодельный суковатый посошок.
Прохожий присел отдохнуть на станционное крыльцо, снял потертую кепку, положил ее на колени и, закрыв глаза, глубоко задумался. Морщины на его лице обозначились резко, по-стариковски.
Вдруг что-то упало в кепку. Старик вздрогнул и приподнял веки: в кепке лежала монета.
Растерянный Александр Евгеньевич хотел уже окликом вернуть сердобольную женщину, но вдруг весело рассмеялся. Хорош же, должно быть, у него вид! Когда бродишь в горах, забыв о бритве, обдирая куртку о камни, когда сам латаешь дыры, прожженные отскочившим от костра сучком, — тогда не обижайся, если в тебе не сразу узнают академика!
Александр Евгеньевич бережно спрятал монетку в карман. Он сохранил ее и иногда показывал друзьям.
В тот день, когда Ферсман получил милостыню на станции Имандра, в его сумке лежал план, на котором значками были отмечены сказочно богатые клады земли.
Прошло еще немного времени — и об этих кладах заговорили всюду. Новые разведки, которые продолжили минералоги и геологи, дали ошеломляющие результаты. Оказалось, что уже в недрах только двух разведанных гор — Кукисвумчорра и Юкспора — находится баснословно много минерала плодородия.
— Он пришел сюда из жерл хибинских вулканов, чтобы помочь мирным труженикам, — говорил академик в своих докладах. — Дайте миллионы тонн порошка, приготовленного из апатита, нашим полям и лугам — и удвоятся урожаи, увеличатся размеры свеклы, разрастутся белоснежные коробочки хлопка, нальется зерно…
Но странное дело: Геологический комитет, которому поручены разведки полезных ископаемых в стране, весьма холодно относится к открытию в Хибинах. Ферсман просит денег для продолжения работ — ему отказывают. Деньги? Слава богу, в комитете сидят люди, умеющие беречь государственную копейку. Зачем искать то, что все равно нельзя использовать? Ведь для добычи апатита за Полярным кругом надо строить города, рудники, заводы. Во что это обойдется? Право, дорогой Александр Евгеньевич, дешевле привозить удобрение из-за границы!
Ферсман колеблется: действительно, добывать апатит в Хибинах трудно. Страна еще так бедна. Машин мало. В апатите много ненужных примесей, и отделять их сложно.
Если бы в часы этих раздумий и колебаний Ферсман почаще вспоминал о красном треугольнике на скале! Но доверчивый академик даже мысли не допускал о том, что горные инженеры из Геологического комитета советовали ему не связываться с хибинским апатитом из каких-то темных побуждений. Мог ли он думать, что ночами, при закрытых дверях и спущенных шторах, ненавидя и боясь друг друга, они делят пачки хрустящих долларов…
Но вредителям, которым их иностранные хозяева поручили всячески мешать использованию богатств Мурмана, удалось лишь ненадолго оттянуть разработку хибинских апатитов.
На залежи минерала плодородия обратила внимание партия.
Темной ночью, в конце декабря 1929 года, в дверь барака, построенного для геологов недалеко от Кукисвумчорра, вбежал взволнованный человек:
— Киров приехал! Киров!
На улице мела пурга. Сергей Миронович, отряхивая снег, поднялся из саней-розвальней. Он сильно продрог.
Наскоро выпив чаю, Киров собрал геологов. Ферсман коротко рассказал о работе четырнадцати разведочных отрядов, работавших в гот год. Сергей Миронович внимательно слушал, задавал вопросы. Он был в курсе дела: в Ленинграде, в его кабинете, имелась полная коллекция всех хибинских минералов. Оставалось только решить, как надо тряхнуть эту старую землю, чтобы она отдала все свои богатства советскому народу.
Киров вместе с учеными отправился выбирать место для будущего города. Засыпанная снегами долина Умптэк, что на саамском языке означает «трижды замкнутая», лежала перед небольшой группой людей. Сергей Миронович долго любовался одетой снегом верхушкой горы Кукисвумчорр.
— Крутая гора, как наука, — сказал он. — Посмотришь со стороны — не взять, а осмелеешь, подойдешь ближе да начнешь взбираться — то в одном, то в другом месте сыщешь тропинку.
С этого дня началась борьба за обладание хибинскими апатитами. Взрывы кромсали склоны Кукисвумчорра. Взлетела на воздух скала с выцветшим красным треугольником. От маленького разъезда протянулась в горы железнодорожная колея. Там, где бродил без троп академик Ферсман, строители заложили новый город…
И вот уже вагоны с апатитом побежали по всем железным дорогам страны. Апатитовую муку повезли морские суда. Камень плодородия, попав из Заполярья на поля и в сады, дал жизнь и силу колосу пшеницы, наполнил соком апельсины и лимоны, ускорил рост листиков чайного куста.
Апатит повезли и на заводы — он ведь не только удобрение, но и важное техническое сырье.
А началось все с находки обломка камня с зеленоватыми прожилками…
* * *
Апатит разведан. Но сколько других кладов еще хранит древняя северная земля! И Александр Евгеньевич снова идет по следу, заметному лишь человеку, любящему и знающему камень.
Большая лодка пересекает озеро Имандру. Академик налегает на весла. Озеро отделяет Хибины от закутанного в кисею тумана хребта Монча. Уже видны его вершины, его каменистые кручи, его леса, где, как рассказывают охотники, бродят лоси и дикие олени.
Пусть пока бродят! Но если не обманывают куски камня, привезенные оттуда одним из географов, лосям вскоре придется поискать другие места. Сами по себе камни не представляют интереса, но они иногда сопутствуют очень нужным полезным ископаемым. Надо будет походить по отрогам Мончи, посмотреть камень, «поговорить с ним наедине» где-нибудь в глухом ущелье.
