Марк вздохнул и вызвал зама по финансам. Выслушал отчет о текущих доходах и расходах. Попросил принести сводку по остаткам денежных средств в оффшорных компаниях. Собрав бумаги, выпроводил финансиста, разложил отчеты по столу и… снова взялся за отцовскую скрипку.
На этот раз свет в кабинете Марка Фрида не гас, а печальная музыка Шопена не стихала до поздней ночи.
Йон
Соломин позвонил Павлову, едва тот въехал в Москву.
– Привет, Артем. Есть новость: твой Спирский на Петровке.
Павлов улыбнулся:
– Я уже в курсе. Меня назначили его защищать. Если успею, то увижу Петра Петровича уже сегодня.
Соломин тихонько охнул.
– Ну, у тебя и профессия! Только вот что, Артем, сначала заскочи ко мне. Пропуск я заказал.
– А что случилось? – заинтересовался Павлов.
– Ты попал в десятку, – прямо ответил Соломин, – ну, и Пахомыч, царство ему небесное, конечно, тоже все правильно оценил.
– Документы НИИ! – выдохнул Павлов.
– Точно. Но есть и то, что по телефону обычно не говорят.
– Еду! – мгновенно принял «приглашение» Артем и на первом же перекрестке поменял направление пути. А еще через полчаса он уже сидел напротив Соломина. – Рассказывай.
Соломин принялся выкладывать то, на что имел право, а Павлов превратился в слух. Собственно, он уже догадывался, что Колесов не тот человек, чтобы слепо следовать указаниям босса, но, чтобы совершить такое масштабное «кидалово», нужно было обладать чертами настоящего пирата! Но куда как более опасной фигурой виделся покупатель бумаг Ной, он же, по сведениям из других источников, Йон. Уже скупивший кое-какие секреты нашей оборонки, он, похоже, останавливаться не собирался.
– И что ты намерен делать? – уже ближе к финалу разговора поинтересовался Павлов.
– Выпускать Колесова из страны, – посмотрел ему в глаза Соломин, – как наживку. Ключевых бумаг у него нет – Пахомыч все заблаговременно выдернул и тебе передал, а главное, этот Ион – фигура более масштабная. У нас другая проблема…
Павлов сосредоточенно сдвинул брови:
– И какая?
– Формально этот Йон чист. Да, мы знаем, что он поставил скупку наших оборонных секретов на поток, но формально большинство из них теперь и не секреты, а так… коммерческое ноу-хау…
Павлов прикусил губу. Приватизация изменила статус огромного количества технологических тайн.
– Это здесь его закрыть – раз плюнуть, а там, в Европе, этот Ион не интересен никому, – подытожил Соломин.
Павлов кивнул. Он лучше, чем кто-либо, понимал и силу, и слабость закона. Даже если кому-то в Европе удастся взять Йона с поличным на покупке документов НИИ, чтобы собрать всю доказательную базу, понадобятся месяцы. А никто в Евросоюзе держать человека под стражей столько времени не будет: или – в суд, или – на свободу. И значит, Йон уйдет.
– И что вы хотите от меня?
Соломин напрягся.
– Ты имеешь право отказаться…
– Ближе к делу, Юра, – насторожился Павлов.
– У тебя же есть контакты во Франции… личные контакты. Дай им знать. Может, у них что-то подходящее для иска найдется. Не может быть, чтобы такой персонаж, как этот Йон, нигде не нарушил закона.
Артем откинулся на спинку стула и на секунду прикрыл глаза. Да, у него были друзья, в частности Вольдемар, но их исполненные такта взаимоотношения не предполагали своекорыстное использование друг друга.
– Нет, – решительно сказал он и поднялся, чтобы уйти. – У вас тоже есть «дружественные организации»… Вот и обращайтесь.
Соломин недовольно крякнул.
– Это только называется красиво, а на деле мне ого сколько времени понадобится, чтобы система заработала. А Колесов уже через три часа в самолет сядет!
– Все-все, Юра, – замотал головой Павлов, – и речи быть не может.
И тогда Соломин задумался и вдруг сделал останавливающий жест рукой:
– Подожди. Я тебе еще кое-что покажу.
Павлов приостановился: там, среди раскладываемых бумаг, мелькнуло что-то очень знакомое.
– Вот, – Соломин встал и сунул ему один из документов, – смотри, из какого гнезда этот «птенец» выпал.
Павлов пригляделся. Это была ксерокопия какого-то документа на испанском языке, вот только на самом верху архивной «единицы хранения» властно и пристально смотрел на восток орел – тот самый, из 41-го года.
– Если приглядишься, то увидишь: бланк старый, оригинальный, а текст на нем относительно недавний.
– Интересно… – взял в руки необычную ксерокопию Павлов. – А что это?
– Это список учеников одной очень закрытой школы в Латинской Америке, – прищурился Соломин, – и некто с оперативной кличкой Ион в этом списке есть.
Павлов думал. Он помнил, как относится к нацизму Вольдемар.
– Не надо ничего делать, – умоляюще посмотрел на него Соломин, – просто сообщи; пусть твои французы хотя бы на него посмотрят…
Артем с усилием потер лицо и вздохнул:
– Ничего не обещаю, но попрошу. Посмотрю, что ответят.
Соломин счастливо улыбнулся, а Павлов двинулся к выходу, но в дверях обернулся:
– А Спирский… он в чем-нибудь виновен?
– По нашей линии нет, – покачал головой Соломин. – Не успел он туда по-настоящему голову сунуть… Повезло твоему новому подзащитному, сильно повезло…
Каприз
Когда Павлов вышел от Соломина, цейтнот уже приобретал катастрофические размеры. Прежде чем ехать на Петровку, 38 к Спирскому, он просто обязан был заехать в офис и взять бумаги, в частности, по Тригорску. Однако первое, с чем он столкнулся, были пробки, – народные избранники, с мигалками и достойным их статуса сопровождением, как назло, ехали теми же маршрутами. И даже в своем офисе он столкнулся с той же проблемой: один-единственный лифт был занят охраной владельца здания.
Артем не взялся бы сказать, зачем, но владелец обставлял свой приезд массой внешне эффектных, но вряд ли действительно эффективных оборонительных мероприятий вроде перекрытия Ильинки и блокирования лифта. Так произошло и в этот раз, а когда Павлов, потеряв уйму времени, забрал-таки бумаги, ему позвонили:
– Тарем Дранеевич?
Это был Фрид, и он звонил несколько не вовремя.
– Что случилось, Марк Минаевич?
– Загляни ко мне, если не трудно, Тарем Дранеевич… есть вопрос.
Павлов удивился, затем вздохнул и глянул на часы. Добраться на Петровку, 38 он еще успевал, но вот поработать с подзащитным… вряд ли.
– Еду.
Он понятия не имел, что понадобилось от него олигарху, но, когда адвокат оказался в приемной, стало ясно, что дело серьезнее, чем он мог предположить.
Фрид ждал Павлова в кабинете, пожал ему руку и сразу же провел в комнату переговоров со звуконепроницаемыми стенами и особым, защищающим от сканирования, экраном.
– У меня есть свои интересы в Тригорске, – первым делом поставил его в известность Фрид.
Павлов ждал: он понимал, что это лишь прелюдия.
– Но я хочу просить там, – поднял глаза в небо Фрид, – чтобы мне позволили не только завершить Тригорскую историю, но и поучаствовать в судьбе Спирского.
Адвокат удивился.
– А зачем вам Спирский?
– Талантлив, бестия, – пожал плечами Фрид, но поймал взгляд Павлова и понял, что ему не верят. – Ну, хорошо-хорошо… может старый, заслуженный миллиардер иметь свои капризы?
Павлов пожал плечами. Он понятия не имел, что задумал Фрид. Он даже не хотел говорить Фриду, что назначен защищать Спирского.
– Ваши планы – это только ваши планы.
Фрид, соглашаясь, кивнул.
– Мне может помешать лишь одно: если он по части ФСБ что-нибудь натворил… Я слышал, его только поэтому… на самом деле, и закрыли.
Павлов быстро перебрал в голове разговор с Соломиным и решил, что кое-что сказать можно.
– Не беспокойтесь, – успокаивающе сказал он, – не успел ваш подзащитный по-настоящему туда голову сунуть. Просто не успел…
* * *
По здравом размышлении, Петр Петрович был даже рад, что у него не вышла операция с тригорскими бумагами до конца. Меньше работы прокурору, а ему ближе назад, к работе. А если эту адвокатессу – Любарскую или Любомирскую – он точно не помнил, все-таки уговорят его защищать…
«Да и этот Йон…» – Спирский крякнул и повернулся на койке на другой бок.
Когда они прощались и Йон, уважительно склонившись, сказал какой-то комплимент, обдав его свежим дыханием только что рассосанной таблеточки, Петр Петрович сделал глупость.
– Вы знаете, мистер Йон… Мне неудобно просить вас…
Йон усмехнулся, по-своему истолковав замешательство Петра.
– Просите, что хотите, компаньон.
Петя набрался решимости и попросил:
– Снимите очки!
Йон на мгновенье замер, а затем расхохотался в голос, и этот смех был резким, колючим и неприятным. А затем «компаньон и заказчик» легко и ловко снял голубые очки, и Спирский пожалел обо всем. На него смотрели абсолютно белые, безжизненные рыбьи глаза.
