Но город — это не только дома, не только машины и дороги, но и люди. Жаль, что об обычной, повседневной жизни простых корейцев мне удалось узнать очень мало, ведь власти делали все, чтобы не допустить каких-либо серьезных контактов между иностранцами и населением страны.
Пхеньян просыпается рано. Рабочие большинства предприятий должны быть на месте к семи, а служащие — к восьми часам утра. В восемь начинаются также занятия в школах и вузах, так что уже в седьмом часу вся улица заполнена людьми. Среди них немало школьников, которые идут в школу строем, с песнями. По заведенному в Северной Корее порядку дети не могут идти в школу сами по себе. Все ученики одной школы, живущие по соседству, в назначенное время должны собраться на специальном «сборном пункте» и уже оттуда под командой назначенного из числа самих школьников командира, строем и, обязательно, с песней, они идут к школе. Не нужно объяснять, что в песнях, разумеется, поется о Великом Вожде (Ким Ир Сене) и о Любимом Руководителе (Ким Чжон Ире). Считается, что подобные строевые упражнения «воспитывают в детях социалистический дух коллективизма». Надо сказать, что беспрерывные тренировки приводят к тому, что выправке группы пхеньянских школьниц может позавидовать рота Советской Армии.
Одеты жители Пхеньяна в середине восьмидесятых были весьма скромно, хотя откровенную нищету увидеть было трудно. Летом большинство женщин носило простую белую блузку и юбку, хотя некоторые пхеньянки помоложе, однако, предпочитали довольно замысловатые платьица европейского покроя, с окантовками и оборочками, чем-то похожие на те, что носили наши матери в середине пятидесятых годов. Традиционную же национальную одежду кореянки носили редко: только в особо торжественных случаях, да во время беременности, да еще на фотографиях в журнале «Корея». Надевали женщины и брюки, но эта одежда была сугубо рабочей: в брюках кореянки убирают дворы, возятся вокруг домов, ходят на завод, сажают рис и работают на полях, но вот представить женщину в брюках в театре или просто в парке воскресным днем — невозможно.
Мужчины летом ходили чаще всего в белых рубашках и брюках. «Джентльменский набор» северокорейского франта состоял из трех предметов: часов, зонтика и японских цветных очков. Каждая из этих вещей стоила своему владельцу не только немалых денег, но и трудов, ведь ничего из этого списка, кроме часов, в магазинах нельзя было купить даже по ордерам и карточкам. В более холодную погоду мужчины одевались в костюмы и френчи. В 1985 г. френчи еще преобладали, но уже все более сдавали позиции «заморской одежде», как именуется по-корейски костюм европейского покроя. Особенно заметным наступление костюма на френч стало тогда, когда в 1984 г., после почти четвертьвекового перерыва, к этой одежде вернулся сам Ким Ир Сен. После того, как одежду сменил Ким Ир Сен, началось великое переодевание чиновничества, свидетелем которому я был в то время.
Вообще чиновники, «кадры» резко выделялись своей одеждой и поведением. Они носили френчи хорошего сукна, из кармана торчала авторучка, в руках — кожаная папка, на ногах — кожаные полуботинки вместо обычных матерчатых тапочек. Если добавить к этому упитанность и на редкость нагло-самодовольный вид, то можно представить себе типичного северокорейского номенклатурщика.
Зимой одежда, конечно, меняется, но не так сильно, как можно было бы ожидать. Дело в том, что для одних корейцев зимняя куртка или пальто — мечта просто недостижимая, а другие, хотя у них и есть зимняя одежда, очень берегут ее и надевают только в сильные морозы. Почти совсем нет пальто у школьников, иногда — и у некоторых студентов и студенток. Зимы в Корее морозные, так что порою бывало зябко даже смотреть на то, как в пятнадцатиградусный мороз по улице идут девушки в тоненьких синтетических костюмчиках и обычной корейской обуви — матерчатых тапочках на резиновой подошве. Даже в самые сильные морозы эту обувь носило около трети корейцев. Поэтому-то в самые холодные дни многим приходится передвигаться от метро до работы полубегом.
Кстати сказать, среди молодежи (студенческой, по крайней мере) был даже и своеобразный шик: не надевать пальто или куртки и в самый сильный мороз. В связи с этими вспоминается такой случай, произошедший зимой около нашего общежития. Как-то там собралась группа корейских студентов. Одним из них был новый начальник живущих вместе с иностранцами и присматривающих за ними студентов и студенток, а остальными — сами эти студентки. На улице было градусов пять мороза, но все девушки оделись в одни легкие форменные костюмчики, и лишь их шеф явился в тонком пальто, вроде нашего демисезонного. Что тут поднялось! Девицы начали издеваться над своим начальником:
— Холодно, а?
— Замерз наш начальник, простыть боится.
— Мне вот жарко, а мужчины мерзнут.
— Ай-ай-ай, ты же наш руководитель, пример нам должен показывать!
И так далее, и так далее. Не прошло и двух минут, как бедолага, покраснев, обратился в бегство и снова появился (спустя несколько минут) уже без пальто.
У многих женщин к спине был прикреплен ребенок. Как ни странно, но то, что кореянки носят детей на спине, почему-то возведено в КНДР в ранг самой настоящей государственной тайны. Женщину с ребенком на спине, равно как и с грузом на голове нельзя увидеть ни в одном северокорейском фильме, ни в одной книге или газете. То есть, когда речь идет о темном колониальном прошлом или об ужасах южнокорейской действительности, то в фильмах показывают женщин с детьми на спине, но вот если фильм посвящен КНДР и современности, то об этом не может быть и речи: малышей на экране возят в колясках (хотя за все время пребывания в Северной Корее я, так сказать, «живьем» видел только одну коляску) или носят на руках. У одной студентки из ГДР при мне сопровождающие нас корейцы даже засветили пленку именно потому, что она сняла малыша, уютно устроившегося на спине мамы. В чем причина этих строгостей — не совсем понятно, хотя, скорее всего, кто-то в северокорейском руководстве решил, что вид женщины с ребенком за спиной или с грузом на голове у западной аудитории вызывает ассоциации с «ориентальной» экзотичностью/отсталостью (хотя северокорейские боссы, скорее всего, и не читали Саида, эта точка зрения, отчасти, обоснована).
Школьники в Пхеньяне не могут идти в школу самостоятельно. В школу полагается идти организованно, строем, распевая бодрые, духоподъемные песни
Надо сказать, что корейцам свойственна удивительная любовь к детям, которая проявляется буквально во всем. На фоне всеобщей бедности дети, особенно маленькие, были довольно прилично одеты, и даже в трущобах детские сады были заботливо ухожены и оборудованы. Забавно видеть, какая суета начиналась в метро всякий раз, когда в вагон входила женщина с маленьким ребенком. Ей тут же уступали место, а малыш становится центром всеобщего восторженного внимания. Все соседи усаживали его, поправляли одежонку, разговаривали с ним или угощали чем-то вкусненьким. Дети — любимая тема разговоров, и самый неприступный или недоброжелательный кореец буквально тает, когда задаешь ему вопрос о его детях или внуках.
Много было в городе студентов в традиционной зеленоватой форме: девушки — в сарафанах и кофтах, юноши — в костюмах и кепках. Ношение формы на занятия — обязательно. В те времена в корейской столице располагалось полтора десятка высших учебных заведений: университет Ким Ир Сена, политехнический институт имени Ким Чхэка, педагогический институт, агрономический институт, строительный институт, институт легкой промышленности, железнодорожный институт, медицинский институт, институт иностранных языков, институт международных отношений, институт искусств, институт театра и кинематографии, консерватория (список, возможно, неполон).
Вообще в системе высшего образования КНДР столичные вузы занимают особое место. Даже право попытать счастья на экзаменах в пхеньянский вуз предоставляется далеко не каждому выпускнику средней школы. Кореец ведь не может сам, по своему желанию, уехать за пределы родного уезда, для этого необходимо специальное разрешение властей. Только лучшие выпускники провинциальных школ могут получить необходимое направление, разрешающее прибыть в Пхеньян и сдавать там экзамены, в то время как худшие должны довольствоваться провинциальными вузами или техникумами, а большинство — производством. Только несколько процентов выпускников получают право на то, чтобы поехать сдавать экзамены в Пхеньян (разумеется, только небольшая их часть поступает в какой-либо пхеньянский вуз). При выдаче разрешения обращали внимание не только на академические достижения, но и на «чистоту социального происхождения». Играли роль и связи родителей (двое знакомых студентов откровенно сказали мне, что они попали в Университет Ким Ир Сена благодаря тому, что их отцы — высокопоставленные чиновники — «могут все»). Впрочем, большинство студентов составляют те, кто попал в вуз, уже пройдя через многолетнюю службу в армии, в весьма солидном возрасте.
