– Мне так стыдно, – пробормотала она. – Мне стыдно, и я напугана. Я забыла лицо моего отца и… и…
И я никогда не смогу его найти, хотела сказать она, но говорить ей не пришлось вовсе. Он закрыл ей рот поцелуями. Поначалу она только позволяла себя целовать… а потом уже целовала сама, яростно и отчаянно. Большими пальцами осторожно стирала влагу из-под его глаз, потом, как и хотела, прикоснулась к щекам ладонями. И испытала ни с чем не сравнимые ощущения: еще мягкая, не знающая бритвы щетина наэлектризовала все ее тело. Она обхватила его шею руками, их губы слились, они целовались и целовались меж двух лошадей, которые переглянулись и опять принялись щипать траву.
9
То были лучшие поцелуи в его жизни, не забывающиеся никогда: мягкая податливость ее губ, подпирающие их изнутри ровные и твердые зубы. Страстные поцелуи, без тени застенчивости. Остались в памяти и аромат ее дыхания, и упругость тела. Его рука скользнула к ее левой груди, легонько сжала, почувствовала, как бьется ее сердце. Вторая рука поднялась выше и зарылась в волосы. Их шелковистость он запомнил навсегда.
А потом она отпрянула, с горящим от страсти лицом, одна рука коснулась губ, которые распухли от его поцелуев. Из уголка нижней текла маленькая струйка крови. Ее глаза, широко раскрытые, не отрывались от его глаз. Грудь вздымалась и опадала, словно после долгого забега. А между ними пробегали волны, которых ему больше не довелось испытать.
– Хватит. – Голос ее дрожал. – Пожалуйста, хватит. Если ты действительно любишь меня, не дай мне потерять честь. Я дала слово. Потом может быть что угодно, после выполнения обещания… если ты все еще захочешь меня…
– Я готов ждать вечно, – ответил он, – и сделать для тебя что угодно, но не отойду в сторону, чтобы смотреть, как ты уходишь с другим мужчиной.
– Тогда, если ты меня любишь, держись от меня подальше. Пожалуйста, Уилл!
– Еще один поцелуй.
Она тут же шагнула к нему, доверчиво подняла голову, и он понял, что может делать с ней все, что хочет. Она, по крайней мере в тот момент, не принадлежала себе, она признавала его власть над ней. Он мог сделать то, что Мартен сделал с его матерью, возникни у него такое желание.
Мысль эта охладила страсть, превратила жаркий костер в раскиданные угли, едва тлеющие в темноте. Смирение его отца,
(Я знаю об этом два года)
пожалуй, более потрясло Роланда. Как он мог влюбиться в эту девушку (любую девушку!) в мире, где выживают только жестокие сердца? Как он мог пойти по пути Мартена?
Однако он любил ее.
И вместо страстного поцелуя он легонько коснулся уголка рта, откуда вытекала струйка крови, почувствовал губами соль, по вкусу не отличимую от его слез, закрыл глаза и задрожал, когда ее рука погладила ему волосы на затылке.
– Я не хотела причинять боль Олив Торин, – прошептала Сюзан. – Так же, как и тебе, Уилл. Я многого не понимала, но теперь поздно что-либо исправлять. Но благодарю тебя… ты не взял то, что мог бы. И я всегда буду тебя помнить. Твои поцелуи. Ничего лучше я не знала. Словно небо и земля слились воедино.
– Я тоже запомню. – Он наблюдал, как она садится на лошадь, вспомнил ее обнаженные ноги, мелькнувшие в темноте в ту ночь, когда они впервые встретились. И внезапно понял, что не может отпустить ее. Протянул руку, коснулся ее сапога.
– Сюзан…
– Нет, – покачала она головой. – Пожалуйста.
Он отступил. Не зная, как ему это удалось.
– Это наша тайна. Да?
– Да.
Она улыбнулась… но очень уж грустно.
– Держись от меня подальше, Уилл. Пожалуйста. И я буду держаться подальше от тебя.
Он обдумал ее слова.
– Если сможем.
– Мы должны, Уилл. Должны.
Умчалась она галопом. Роланд стоял рядом с Быстрым, провожая ее взглядом. Стоял и когда она скрылась из виду.
10
Шериф Эвери и его помощники Дейв и Джордж Риггинс сидели на крыльце дома, в котором разместились кабинет шерифа и тюрьма, когда мистер Стокуорт и мистер Хит (у последнего на седле по-прежнему торчал этот идиотский птичий череп) проехали мимо. Колокол только пятнадцать минут как отбил полдень, и шериф решил, что юноши отправились на ленч, может, в «Молочный берег», может, в «Приют», где днем предлагали легкую закуску. Сам Эвери отдавал предпочтение более плотной трапезе: половине курицы или хорошему куску мяса.
Мистер Хит помахал им рукой и улыбнулся:
– Доброго дня, джентльмены! Долгой жизни! Прохладного бриза! Приятной сиесты!
Молодые люди помахали руками и поулыбались в ответ.
– Они провели все утро на пристанях, – заметил Дейв, когда юноши скрылись из виду. – Считали сети. Сети! Можете вы в это поверить?
– Да, сэр. – Шериф Эвери приподнял одну гигантскую ягодицу и пустил шумного «голубка». – Да, сэр, я могу. Да.
– Если бы не та история с парнями Джонаса, я бы подумал, что они болваны, – добавил Джордж.
– А они бы не возражали. – Эвери посмотрел на Дейва, который крутил в руке монокль и все смотрел вслед юношам. В городе прибывшую из Альянса троицу уже начали называть Маленькими охотниками за гробами. Эвери так и не решил для себя, как ему их воспринимать. Да, он загасил искры, вспыхнувшие между ними и телохранителями Торина, заработал похвалу и золотую монету от Раймера, но… как ему их воспринимать?
– Когда они появились здесь, – он смотрел на Дейва, – ты подумал, что они совсем мягкие. Что ты скажешь теперь?
– Теперь? – Дейв в последний раз крутанул монокль, потом вставил в глаз и уже через него посмотрел на шерифа. – Теперь я скажу, что они чуть покруче, чем я думал поначалу.
Пожалуй, так оно и есть, решил Эвери. Но крутые не значит умные, хвала богам. Да, восхвалим за это богов.
– Я голоден, как бык, вот что я вам скажу. – Шериф наклонился, уперся руками в колени, приподнимаясь, вновь громко пукнул. Дейв и Джордж переглянулись. Джордж помахал рукой перед лицом. Херкимер Эвери, шериф феода, выпрямился. – Вот и внутри место освободилось. Пошли, парни. Пора и подзаправиться.
11
Даже закат не мог улучшить вида, открывающегося с крыльца бункера на ранчо «Полоса К». Только этот наполовину врытый в землю домишко, если не считать летней кухни и конюшни, и остался на месте усадьбы, построенной буквой L, с крыльцом, примыкающим к внутренней стороне короткой части. Места на крыльце хватало как раз для троих: два деревянных кресла-качалки и ящик, к которому вместо спинки прибили доску.
В тот вечер Ален сидел в одном из кресел, а Катберт обосновался на ящике, который очень ему нравился. На парапете, вглядываясь в земляной двор и сгоревший остов дома Гарберов, лежал дозорный.
Ален вымотался донельзя. Они искупались в соседнем ручье, но ему казалось, что он по-прежнему благоухает запахами рыбы и водорослей. Целый день они считали сети. Он никогда не бегал от тяжелой работы, даже монотонной, но чего он терпеть не мог, так это работы бессмысленной. Которой им и приходилось заниматься. Хэмбри делился надвое: рыбаки и конезаводчики. У рыбаков они не могли найти ничего подозрительного, за три недели все трое в этом убедились. Ответы лежали на Спуске, на который они не смели даже взглянуть. По приказу Роланда.
Налетел порыв ветра и донес до них ноющий, дребезжащий «голос» червоточины.
– Как же я ненавижу этот звук, – вырвалось у Алена.
Катберт, непривычно молчаливый в этот вечер, кивнул:
– Да.
Слово это, да и многие другие, они произносили уже как местные. Ален подозревал, что хэмбрийский выговор останется с ними надолго после того, как они сотрут пыль Меджиса со своих сапог.
Из бункера до них доносился куда более приятный звук – воркование голубей. И тут же к ним из-за стены прибавился третий, который молодые люди пытались уловить, сидя на крыльце и наблюдая за закатом: топот копыт.
Роланд появился из-за угла, как всегда, легко и непринужденно, держась в седле, и в тот же момент произошло событие, которое Ален расценил… как дурной знак. Затрепыхались крылышки, темный объект возник в воздухе, и внезапно птица спикировала на плечо Роланда.
Он не подпрыгнул от неожиданности, просто повернул голову. Подъехал к коновязи, остановил Быстрого, вытянул руку.
– Алле, – мягко приказал он, и голубь перелетел на открытую ладонь.
Роланд увидел привязанную к лапке капсулу, взял ее, открыл, достал плотно свернутый листок бумаги. Вновь вытянул руку с сидящим на ней голубем.
Вытянул руку и Ален.
– Алле.
Голубь перелетел к нему. Пока Роланд спешивался, Ален унес голубя в бункер, где под раскрытым окном стояли клетки. Открыл центральную и поднес к дверце голубя. Голубь, который только что прилетел, нырнул в клетку. Голубь из клетки перебрался на ладонь Алена. Он закрыл дверку на задвижку, пересек комнату, сунул свободную руку под подушку Берта. Достал матерчатый конверт, в котором лежали полоски бумаги, и дорожную ручку. Взял одну полоску и ручку, в корпусе которой находилась емкость с чернилами и ее не приходилось всякий раз макать в чернильницу. Вышел на крыльцо. Роланд и Катберт изучали развернутую полоску бумаги, которую голубь доставил из Гилеада. Всю ее покрывали крохотные геометрические фигурки.
