человек, который может за себя постоять, так это твоя мама. Мало кто осмелится задевать Элизабет Зотт. А она хочет быть уверенной, чтобы и до тебя никто не докапывался. Понимаешь? К вам это тоже относится, миссис Слоун. – Он посмотрел Гарриет прямо в лицо. – Вы проводите с Элизабет больше времени, чем кто-либо другой; уверен, что ваши подруги жаждут услышать от вас всю ее подноготную.
– Подруг у меня – раз-два и обчелся, – сказала Гарриет. – Да сколько ни есть: я ж головой думаю.
– Разумная вы женщина, – сказал Уолтер. – У меня тоже друзей мало.
На самом-то деле, подумал он, друг у него только один: Элизабет Зотт. Он никогда ей этого не говорил, но что правда, то правда. А ведь многие твердят, будто дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Но это ошибочное мнение. Они с Элизабет могут говорить обо всем, о самом сокровенном: о смерти, о сексе, о детях. Ко всему прочему каждый готов прикрыть другому спину, как водится у друзей, и даже вместе посмеяться, как водится у друзей. Правда, надо признать, что Элизабет не слишком смешлива. А с ростом популярности ее передачи и вовсе стала замыкаться в себе.
– Знаешь что, – сказал Уолтер, – пора нам уносить ноги. Если твоя мама нас застукает, жариться нам всем в желудочном соке.
– А как вы думаете, почему моя мама так популярна? – спросила Мадлен, все еще не желая ни с кем делиться своей матерью.
– Она говорит то, что думает, вот почему, – ответил Уолтер. – Это большая редкость. А также потому, что она очень-очень вкусно готовит. Ну и еще потому, что все вдруг кинулись изучать химию. Как ни странно.
– А разве говорить то, что думаешь, – большая редкость?
– От этого последствия бывают, – сказала Гарриет.
– Причем весьма значительные, – согласился Уолтер.
Из углового телевизора Элизабет говорила:
– Похоже, сегодня у нас осталось время, и можно ответить на вопрос из студии. Да, пожалуйста, вот вы, в лавандовом платье.
Со своего места поднялась сияющая женщина:
– Всем привет, меня зовут Эдна Флэттистайн, живу в городе Чайна-Лейк. Я только хотела сказать, что обожаю эту передачу, а больше всего мне понравилось, как вы сказали, что приготовленные блюда нужно вкушать с благодарностью. Вот мне и захотелось узнать, какая у вас любимая молитва, ну, о чем вы каждый раз молитесь перед едой, чтобы поблагодарить Господа нашего Спасителя за Его дары! Очень хочется услышать! Спасибо!
Элизабет приложила ладонь козырьком, словно хотела получше рассмотреть Эдну.
– Привет, Эдна, – сказала она, – и спасибо за ваш вопрос. Мой ответ: ни о чем; у меня нет любимой молитвы. Если честно, я вообще не молюсь.
Застыв в кабинете, Уолтер и Гарриет побледнели.
– Прошу тебя, – зашептал Уолтер. – Не произноси таких слов.
– Потому что я атеистка, – попросту сказала Элизабет.
– Вожжа под хвост попала, – пробормотала Гарриет.
– Иными словами, я не верю в Бога, – добавила Элизабет под ропот зала.
– Погодите. Разве это такая уж большая редкость? – простонала Мадлен. – Разве не верить в Бога – такая огромная редкость?
– Но я благодарна тем, кто делает возможным приготовление пищи, – продолжала Элизабет. – Фермерам, сборщикам урожая, водителям, грузчикам. Но более всего я благодарна вам, Эдна. Потому что вы готовите пищу для своей семьи. Благодаря вам процветает молодое поколение. Благодаря вам живут другие. – Она выдержала паузу и, сверившись с часами, посмотрела в камеру. – Это все, о чем мы успели сегодня поговорить. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне завтра: мы будем исследовать увлекательный мир температур и их влияния на вкус блюд.
Потом она едва заметно склонила голову набок, словно прикидывая, зашла слишком далеко или недоговорила.
– Дети, накрывайте на стол, – сказала она, добавив голосу решимости. – Маме нужно немного побыть одной.
И в тот же миг у Уолтера в кабинете зазвонил телефон, который тем вечером больше не умолкал.
Глава 33
Вера
В 1960 году невозможно было заявить с телеэкрана, что ты не веришь в Бога, и после этого рассчитывать еще сколько-нибудь продержаться на телевидении. В качестве доказательства: телефон Уолтера вскоре раскалился от угроз со стороны спонсоров и зрителей, требовавших уволить Элизабет Зотт, бросить ее за решетку или, как вариант, забить камнями. Последнее требование исходило от самоназначенных слуг Божьих, которые проповедовали терпимость и всепрощение.
– Черт побери, Элизабет! – кипятился Уолтер, десять минут назад скрытно выпустивший Гарриет и Мадлен через дверь черного хода. – Неужели нельзя придержать язык?!
Они сидели в гримерной Элизабет – та еще не успела развязать тесемки желтого в клетку фартука на своей тонкой талии.
– Ты имеешь полное право верить во что угодно, только не навязывай свою веру другим, особенно по национальному телевидению!
– Каким, интересно, образом я навязываю свою веру другим? – удивилась она.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я.
– Эдна Флэттистайн спросила меня в лоб, и я ответила. Рада, что она считает себя вправе открыто выражать свою веру в Бога, и могу только приветствовать это право. Но оно должно распространяться и на меня. Есть масса людей, которые не верят в Бога. Некоторые верят в астрологию или карты Таро. Гарриет верит, что, подув на игральные кости, можно набрать больше очков.
– Смею предположить, мы с тобой оба знаем, – с зубовным скрежетом выговорил Уолтер, – что Бог – не совсем то же самое, что игра в кости.
– Согласна, – подтвердила Элизабет. – Игра в кости веселее.
– Нам это дорого обойдется, – предупредил Уолтер.
– Да ладно тебе, Уолтер, – сказала она. – Побойся Бога.
Вера – вот что составляло область профессиональных интересов преподобного Уэйкли, но сегодня утром ему было непросто в нее погрузиться. Не один час он успокаивал слезливую прихожанку, которая обвиняла всех и вся во всех тяжких грехах, а потом вернулся к себе в кабинет, чтобы побыть наедине с собой. Но не тут-то было: там уже обосновалась приходящая машинистка мисс Фраск, которая печатала ни шатко ни валко со скоростью тридцать слов в минуту, не отрывая глаз от комнатного телевизора.
– Взгляните на этот помидор, – донесся до него смутно знакомый голос некой теледивы, у которой из затылка вечно торчал карандаш, скреплявший ее стянутые в узел волосы. – Вы не поверите, но у вас есть кое-что общее с этим плодом. И это ДНК. Совпадение – до шестидесяти процентов. А теперь посмотрите на свою соседку. Она вам знакома? Быть может, знакома, быть может, нет. И при этом вас с нею объединяет нечто еще более значительное: девяносто девять и девять десятых процента ДНК, и не только с ней, но и с каждым жителем нашей планеты. – Опустив помидор на столешницу, она взяла фотографию Розы Паркс. – Потому-то я и проявляю солидарность с лидерами движения за гражданские права, включая бесстрашную Розу Паркс[28]. Дискриминация по цвету кожи не только смехотворна с научной точки зрения, но и служит признаком глубокого невежества.
– Мисс Фраск? – окликнул Уэйкли.
– Погодите, преподобный. – Она подняла указательный палец, требуя тишины. – Я почти закончила. Вот ваша проповедь, держите. – Она выдернула из каретки лист бумаги.
– Некоторые склонны думать, что невежды вымрут быстрее, – продолжала Элизабет. – Но Дарвин не учел одного: невежды редко забывают набить живот.
– Это еще что?
– «Ужин в шесть». Неужели вы не слышали про такую программу, «Ужин в шесть»?
– У меня еще остается время для ответа на один вопрос, – продолжала Элизабет. – Да, пожалуйста, вот вы…
– Здравствуйте, меня зовут Франсин Лафтсон, и я из Сан-Диего! Я просто хочу сказать: хотя вы и не верите в Бога, но я очень большая ваша поклонница! А вопрос у меня такой: не могли бы вы порекомендовать какую-нибудь диету? Я знаю, мне нужно сбросить вес, но голодной ходить совсем уж неохота. Покамест я ежедневно пью таблетки для похудения. Спасибо!
– Спасибо за ваш вопрос, Франсин, – сказала Элизабет. – Но я в упор не наблюдаю у вас лишнего веса. Поэтому вынуждена констатировать, что вы совершенно напрасно поддаетесь давлению образа костлявой женщины, который неустанно пропагандируют журналы, подрывая ваш жизненный тонус и снижая самооценку. Вместо диет и таблеток для похудения… – Она сделала паузу. – Можно спросить? Кто
