– Совсем, – подумав, призналась Дарья. – А что ты хотела? Рекламщик. Тем более что я ему нравлюсь. Наверное, решил отомстить мне. Думаешь, он просто так гадости про Дюймовочку тут трепал?
– Мне показалось, что просто так, – наивно хлопнула глазами Сима.
– Ага, сейчас! На меня намекал. Небось видел себя кротом.
– Да брось ты, все мужики считают себя сказочными эльфами, которые выбирают, какую бы дуру осчастливить. Так и порхают от одной к другой, пока крылья носят, – запечалилась Сима.
– А ты его за крылья цапни, обломай – и не улетит, – предложила Даша в качестве креатива.
– Обломай, – скептически хмыкнула Серафима. – Обломать не сложно, а зачем мне инвалид по крыльям? Надо, чтобы добровольно остался.
– Тогда жди. Не угодишь на тебя. Пошли, обсудим подлецов за рюмкой чая.
Обсуждать мужчин в общем и целом – занятие приятное. Особенно это приятно, когда в запасе у тебя все же есть тщательно оберегаемое от соперниц приятное исключение. Это как обсуждать возможный дефолт, предварительно вложив немалые средства в недвижимость. Теория теорией, а когда на практике никаких глобальных катастроф не планируется – заниматься демагогией одно удовольствие.
У Серафимы никакого надежного тыла не было, поэтому она клеймила мужчин позором и заливала желчью, а Даша без особого энтузиазма поддакивала. Через два часа и четыре коктейля стало ясно, что перемывать кости сильной половине человечества надо в компании подруг по несчастью, пребывающих в одинаковой степени разочарования мифом о любви. Дарья периодически выпадала из общения, глупо бессмысленно глядя вдаль. Конечно, ведь у нее был Харитон.
– Это даже интересно. Меня окружают люди с необычными именами, – весьма нелогично завершила она беседу с Симой, прощаясь с ней в метро. – Серафима, Тимофей, Харитон. Что бы это значило?
Ничего особенного в этом не было. Просто родители решили соригинальничать, вот и вся странность. Называли же когда-то сыновей Тракторами, а дочерей Даздрапермами. По этим меркам Симе еще и повезло. Но Дарья была настроена романтично, поэтому Серафима ушла, не поделившись своим банальным мнением.
Когда она подходила к дому, на трубку неожиданно позвонил Саша:
– Симочка, как твои дела?
– Мои? – глупо переспросила она. Звонок не то обрадовал, не то взволновал, но после осознания того, что у всех мужчины есть, а у нее нет, даже сомнительный потомок не менее сомнительных дворян был кстати. – Хорошо мои дела. Лучше всех.
Саша мялся, вздыхал и наконец озвучил причину звонка:
– Может быть, мне пора познакомиться с твоей бабушкой?
И тут Сима, во-первых, вспомнила, что бабушку хорошо бы предупредить о своем возвращении, а то кто его знает, что эти пенсионеры там устроили. А во-вторых, она поняла, что Саша уверенно и неуклонно движется к цели. Поэтапное выполнение продуманного плана сквозило во всех его словах и намерениях. Жуть. Терминатор, уперто и жестко преследующий жертву. Она уже видела, как он навинчивает на палец обручальное кольцо… Никогда!
– Симочка, почему ты молчишь? – забеспокоился кавалер.
– Думаю, в какой день это было бы удобнее, – выдавила Серафима, ненавидя себя за слабохарактерность. И дело было даже не в том, что она боялась обидеть Сашу. Его тонкая душевная организация волновала девушку на выданье меньше всего. Нет, Сима боялась промахнуться с выбором, боялась оказаться провыбиравшейся и остаться как старуха у разбитого корыта. Она даже представляла себе это корыто – старое, потемневшее, с трещинами. Жаль, но, видимо, Саша – это все, что отпущено ей крохоборкой– судьбой. Пугало лишь одно: а вдруг Серафима выбрала еще не весь лимит. Сделать выбор не так уж сложно, а вот сделать правильный выбор – практически невозможно. Каким бы он ни был, рано или поздно в душе, как в пивной бочке, начнут бродить сомнения, будоража и подталкивая к плохо обдуманным действиям. Человеку свойственно не ценить то, что дано, и стремиться прочь от достигнутых результатов. Зачастую вектор этого стремления направлен вовсе не вверх.
– Давай не будем тянуть. Я могу прийти завтра вечером, – застенчиво прервал ее раздумья забытый кавалер.
– Ладно, приходи.
– Нет, если тебе неудобно или это неловко…
– Приходи завтра к восьми! – рыкнула Сима.
– А почему к восьми?
– Тогда к девяти.
– Давай лучше к семи. А то где мне после работы болтаться? Раньше приду, раньше уйду. Бабушка, наверное, рано ложится спать. Я же понимаю, она человек пожилой.
Серафима задрала голову и с интересом понаблюдала за пляшущими тенями в окнах своей квартиры. Тощая тень махала руками и неловко подпрыгивала, а полная, явно принадлежащая Анфисе Макаровне, исполняла нечто зажигательное. Будущая пожилая родственница могла оказаться для Саши шкатулкой с сюрпризом. Как железный рубль в пирожке. Повезет тому, кто не сломает о сюрприз зубы.
У подъезда на лавочке скучала Инга.
– Ты чего тут? – сочувственно поинтересовалась Сима.
– Гуляю. Для цвета лица полезно.
– Ты аккуратнее по ночам гуляй, а то тебе тут кто-нибудь по пьяни еще и перманентный макияж нарисует.
– А хоть бы нарисовал, – неожиданно всхлипнула Бартышкина. – Хоть какое-то разнообразие.
– Не реви, – Серафима села рядом. – Все еще наладится. Юрка сам не знает, чего хочет, молодой еще. Мужики позже взрослеют, у них инфантилизм перевешивает все инстинкты, в том числе и инстинкт продолжения рода.
– Все. – Инга сложила руки крестом. – Юра – пройденный этап. Я думала, он не как все, а он мочалку крашеную, грудастую привел.
– «Не как все» – это как? – заинтересовалась Серафима.
– Это когда постель не главное, когда в женщине видят человека, друга, собеседника, а потом уже мать детей и тренажер для выполнения супружеского долга, – пояснила свою позицию Инга.
В ее мировоззрении наметилось бросающееся в глаза противоречие. Еще недавно Бартышкина ненавидела Юру именно за то, что он норовил увидеть в ней друга и собеседника, трусливо зажмуриваясь при попытке Инги преподнести себя именно как женщину.
– На Юре свет клином не сошелся, – мудро изрекла Серафима. Более ей ничего умного в голову не пришло, а утешить подругу хотелось.
– А на ком сошелся? – поинтересовалась Инга.
– Да ни на ком. Не надо зацикливаться на своем одиночестве.
– Одиночество – не сопли, само не пройдет, – возразила Бартышкина. Ей хотелось спорить и страдать. А Серафиме хотелось домой, спать. Тем более что завтра в гости должен был заявиться то ли жених, то ли без пяти минут отставной кавалер. Поэтому она ободряюще треснула Бартышкину по сгорбленному позвоночнику и жизнерадостно пообещала:
