Дело касается не только Белого дома и Капитолия; впервые массовый американский избиратель ощутил «холод измены» со стороны всегда прежде верных немцев. А как могло быть иначе? Молодое поколение немцев не помнит американского прорыва блокады Берлина, американского опекунства в период принятия ФРГ в Североатлантический союз, твердой поддержки Бушем–старшим процесса объединения Германии (в условиях, когда Миттеран и Маргарет Тэтчер противились этому).
Особенно отчетливо новая линия Берлина прозвучала во время европейского визита президента Буша–младшего в феврале 2005 г., когда германский канцлер заявил, что традиционные рамки Североатлантического союза «непригодны для обсуждения межатлантических противоречий». Это знамение новой эпохи в межатлантических отношениях. Эти слова стали знаковыми, как и оценка американского вторжения в Ирак как «авантюры».
Теперь американцы твердо знают, что под тонкой пленкой внешней приязни кроется жесткое неприятие системы американской опеки, американского одностороннего всевластия. «Ирак или другая причина, но связи между европейцами и американцами уже не являются ни особыми, ни неколебимыми. Враждебность новой политики по обе стороны Атлантики будет препятствовать любым попыткам восстановить старые связи, укрепить новое партнерство»[333].
Ирак воспламенил европейскую обеспокоенность безрассудством Соединенных Штатов; он же укрепил американских неоконсерваторов в убеждении, что европейские союзники ненадежны. Образ неготовой оказать поддержку Европы стал в Америке общеупотребимым. Несопоставимое военное могущество Америки сделало ее гораздо менее чувствительной к пожеланиям европейцев, среди которых возросла нервозность относительно нечувствительности янки.
К тому же европейцы не разделяют американского тезиса о «неразделимости угрозы», как далеко она ни находилась бы. Для европейских столиц Ирак находится слишком далеко, и происходящее здесь никак не воспринимается в качестве неминуемой актуальной опасности. Азиатские угрозы не воспринимаются как европейские угрозы. Так стало не так уж давно. Из войн последних пятнадцати лет европейцы принимали участие в столкновениях в Кувейте, Боснии, Косове, Афганистане, Ираке — европейцы (разумеется, не все) отвергли лишь последнюю. У европейцев нет экспедиционных сил по всему миру, которые могли бы быть мишенью и своего рода заложниками.
Опрос депутатов британской палаты общин показал, что 87 % ее членов проголосовали бы за Джона Керри и лишь 2 % были довольны переизбранием президента Буша. Почти общепринятой стала точка зрения, что Европа и Америка стали просто слишком различны для продолжения сохранения их союза времен «холодной войны».
АМЕРИКАНСКОЕ ВИДЕНИЕ
Многое в поведении американцев объясняет (и объяснит в будущем) простое историческое везение. Россия сама обрушила свою мощь. Япония, казавшаяся всемогущей в 1980‑е годы, погасила свой порыв. Китай еще не встал на собственные ноги. Европейский союз пока занят сугубо внутренними проблемами, в решении которых они видят предпосылки своего мирового возвышения. Руководимое американцами НАТО было занято преимущественно приемом новых членов, а не выработкой новой — мировой роли. Американцев воодушевляло то обстоятельство, что в пяти конфликтах после окончания «холодной войны» (война в Заливе, Босния, Косово, Афганистан, Ирак) американские вооруженные силы потеряли менее 1 % своих потерь во Вьетнаме — 500 против 50 000). Относительная незначительность потерь как бы подсказала Пентагону, что союзники относительно не важны.
Америка осознает, что изоляционистское прошлое осталось позади, что глобализация и резко выросшие американские интересы делают мировую роль Америки практически неизбежной. Появление в стране некоего американского Горбачева немыслимо. Как традиционный истеблишмент, так и мощное движение неоконсерваторов преследуют интернационалистские цели. И — ради своего внешнеполитического могущества — Америка нуждается в Европе, причем в открытой Европе. Только так Соединенные Штаты могут совладать в растущим миром Азии, где многое обещает борьбу: ядерный статус КНДР, неясность дальнейшей эволюции Японии, сепаратизм огромной Индонезии, террористическая инфильтрация Юго — Восточной Азии, спор между КНР и Тайванем. Главное: если будущее во многом определится ростом континентального Китая, а США будут продолжать свою ближневосточную увлеченность, то только кумулятивная мощь солидарной Европы может сохранить общее преобладание Запада в мире, где миллиарды людей живут в состоянии исключительной бедности. Обе политические партии в США и неоконсервативное движение ныне признают, что неразвитость, коррупция и правительственное насилие в бедных странах создают среду, порождающую столь пугающий американцев терроризм.
Явит ли Европа собой в будущем геополитического соперника или союзника США? Прежде американцы были убеждены, что европейская интеграция гарантирует возобладание в Брюсселе дружественных проатлантических элементов, ныне эта уверенность несколько увяла. После окончания «холодной войны» американцы предпочитают «углублению» интеграции ее «расширение», распространение на центральноевропейские и восточноевропейские страны. Вместо прежней «слепой поддержки» возникает обусловленная поддержка.
В дальнейшем на прежнее геополитическое везение американцам полагаться не следует, оно не вечно. Даже сугубо проатлантические круги признают, что «величайшей угрозой американской поддержке углубления европейской интеграции являются заявления европейских лидеров относительно того, что главной миссией Европы является создание контрбаланса мощи Америки»[334].
В Соединенных Штатах видят сложности интеграционного процесса, несомненные трудности гармонизации увеличившейся единой Европы. Америку определенно радует то обстоятельство, что военная интеграция ЕС затормозилась, а восточноевропейские государства оказались проатлантическими неофитами. Совокупные военные расходы в Европейском союзе составляют 432 долл. в год на человека; а в США — в три раза больше — 1271 долл.[335]. И в дальнейшем Вашингтон, вне всяких сомнений, будет использовать свое военное превосходство. Но США пока продолжают оказывать поддержку европейской интеграции, уже почти автоматически — и надеясь на новый атлантизм свежеприбывших членов интеграционного процесса, таких, как Польша, Венгрия и др. И все же: партнер или противовес? Не являемся ли мы свидетелями формирования нового, более агрессивного европеизма? Не станет ли союз с Америкой вовсе не обязательной альтернативой?
Надежды американцев покоятся на том, что США и ЕС вместе живут в «золотом миллиарде» и на порядок превосходят все другие регионы по уровню благосостояния и комфорта. Вместе им не страшны Япония и Китай. Эмбрион европейских сил быстрого развертывания замедлил свое развитие, что вызвало несомненное облегчение в США. Интеграция ослабила свой порыв тоже. Жесты Соланы, Паттена и других «спешащих» европейцев оказались фактически несоответствующими замедленному ритму европейской интеграции.
Отдавая дань реализму, следует отметить, что будущее американо–европейских отношений будет зависеть (в американском видении) от степени способности помочь Соединенным Штатам в продвижении своих имперских интересов. В Вашингтоне уже осознали, что они не могут рассчитывать на автоматическую солидарность европейских стран просто как выражение некой благодарности за «план Маршалла» и т. п.
Нельзя сказать, что в Соединенных Штатах не видят этой новой неприязни европейцев, особенно после Ирака. Влиятельный американский журнал пишет: «Редко бывает, чтобы европейское общественное мнение было столь монолитно негативным в отношении не только американской политики, но и американского характера, особенно представленного президентом Дж. Бушем–младшим»[336].
Но черный сентябрь усугубил американское своеволие и, соответственно, отличие во взглядах с европейцами. Основное отличие американского видения от европейского заключается в представлении о «неделимости» основных угроз, о глобальном характере опасности — откуда бы ни исходили угрозы — из Азии, Ближнего Востока или Европы. Прежние угрозы — со стороны Советского Союза — были согласованы и взаимоприемлемы; новые служат могучим разделяющим фактором. Стороны согласны, что средства массового поражения опасны, но там, где американцы явственно обеспокоены, европейцы не испытывают опасений. В широком смысле это понятно: европейцы не имеют глобальных обязательств, а Соединенные Штаты сознательно берут их на себя. США же зависят от представления своих потенциальных противников о готовности Вашингтона всеми доступными средствами защитить свои заграничные легионы. Европейцы, может быть, и опасаются создаваемого в других регионах ОМП, но спокойны до той поры, пока это оружие не угрожает непосредственно Европе.
