Володя молчал.
Она спросила:
— Что, Михаил Иванович — на даче? Мы на дачу едем…
— Да, — односложно ответил Володя.
— Тогда я должна заехать домой. Надо предупредить Полю, что мы уехали, переодеться.
Но дома Поля сказала, что звонил Волков. Что он просил приготовить ей черное платье, что ни о чем не надо хлопотать. Только пусть Мария Сергеевна едет скорей. И пусть возьмет девочек. Поля не произнесла этого слова «девочек». Она сказала «Наталью», «пусть возьмет Наталью». И можно было подумать, что Волков знал об уходе Ольги. Но он не мог этого знать, просто у Поли не повернулся язык. Мария Сергеевна долго и с удовольствием принимала ванну. Потом она, растирая плечи и грудь махровым полотенцем, вдруг загляделась на себя в зеркало, рассматривала платье — то самое, черное, открывающее шею, с тонким норковым мехом на манжетиках. И не надела его. Она вспомнила, что там, на даче, есть одежда. Там есть английский черно-серый костюм. И она надела спортивные брюки и замшевую куртку. А к тому времени волосы ее, подстриженные коротко, по-мальчишески, высохли. Причесываясь, Мария Сергеевна заметила сединки. Помедлила, усмехнулась: когда Волков уезжал, их не было. И какая-то спокойная просторная тишина входила в ее душу, словно свет от желтой листвы тополей, что едва слышно шуршали за распахнутым окном ее комнаты.
Сбегая к машине, она подумала: еще несколько дней назад надела бы то, что просил Волков — было бы кстати, а сейчас — нет. И он, наверно, обидится. Обидится, пока не поймет.
— А как же Наташа? — торопливо спросила Поля вдогонку.
— Если захочет, пусть на автобусе приезжает, — сказала Мария Сергеевна. — Он останавливается в ста метрах от ворот.
…Маршал, поцеловав руку Марии Сергеевны и еще держа ее сухими энергичными пальцами, с коротким изумлением и с явным удовольствием поглядел на нее своими строгими прозрачными глазами.
— Постарела я, Алексей Семенович?
— Вы меня обижаете — добродушно и чуть сухо сказал он. — Что я вам сделал, Мария Сергеевна?
Она не поняла. И тогда он сказал:
— Если вы считаете себя постаревшей, каким же я кажусь вам?
Он шутил. Но шутка у него не получилась: он всегда, насколько она помнила его и насколько знала по рассказам иных людей, знавших его ближе, чем она, не умел шутить. И потом, краешком души, волнуясь под взглядом темных глаз мужа, ухватила, что маршал очень не весел и что ему совсем не хочется шутить.
Волков сильными руками взял ее за плечи и не поцеловал, а только прикоснулся к ее холодному, пахнущему осенью лицу твердой своей щекой, и она на краткое мгновение ощутила на губах его дыхание, точно вздохнула вместе с ним. И под натиском нежности к нему и желания, возникшего молниеносно, словно приступ, и захватившего все ее существо, она преодолела слабость и сказала спокойно и тихо:
— Здравствуй, милый… Как тебе леталось?
Волков повел ее в дом, осторожно обнимая за плечи одной рукой, точно парень девушку вдоль деревни. И хотя руку можно было уже убрать, он ее не убирал. И сказал:
— Ни черта я не летал, Машенька. Другие летали, И это, видимо, надолго.
— Знаете, Алексей Семенович, будь я на вашем месте, я бы оставила для каждого заслуженного генерала по самолетику — такому неторопливому — они от этого молодеют, — сказала Мария Сергеевна маршалу, идущему следом за ними.
— Мы сами мечтаем о таком самолетике, — буркнул сзади маршал.
Она чувствовала, что и Волков волнуется и рад встрече с ней, но когда, дыша ей в самую шею, он спросил: «А что же дочки наши?» — Мария Сергеевна поняла, что не тревога за них, не желание действительно знать, как они были без него, руководит им, а совсем иное: просто для полноты ощущения себя дома ему не хватает сейчас Наташки и Ольги. И вдруг то, как он шел сейчас рядом, по-хозяйски держа руку на ее плече, как бархатно звучал его баритон, натолкнуло ее на мысль, что ее Волков тщеславен самым элементарным образом. Она еще подумала, что так было всегда, сколько она помнит себя рядом с ним, начиная с самого первого мгновения, когда встретила его, полковника, уверенного в себе, сильного и красивого. Тогда в первое мгновение он заинтересовал ее, но что-то оставалось от этой встречи холодное в душе, чужое. К ней и прежде набивались летчики — и женатые, и совсем молодые ребятишки — ее ровесники, пилоты из штурмовой дивизии, но делали они это как-то иначе — проще, что ли, ни один из них не рассчитывал на свое особое, пришедшее сверху, право на нее. А у Волкова — это было, было! Она тогда еще по дороге в часть, сидя рядом с водителем в открытом «джипе», подумала об этом, а ночью он ее отыскал, поднял, разбудил весь госпиталь. И это было все. Никогда она не думала о нем так вот до сегодняшней встречи.
А у нее за плечами уже был Меньшенин, и его руки в операционном поле, она уже испытала на себе ту гордую тяжесть, когда мужчина в трудной работе со всей серьезностью опирается на дружеское плечо. Эти пять дней. И всерьез она впервые поняла первого в своей жизни человека — Ольгу, и впервые в жизни позавидовала чужой стати — стати Курашевой. И говорить сейчас или даже в ближайшее время Волкову об Ольге, видимо, не следовало.
И она ничего не ответила мужу. А он и не спросил сейчас больше ничего. Только за столом уже на секунду он глянул на нее умными, умеющими быть даже самое короткое мгновение внимательными глазами. Это умение на мгновенье сосредоточивать все внимание на одном она знала лишь за летчиками.
— Артемьева не будет? — спросила Мария Сергеевна.
— Анатолий приедет позже. Это мы сбежали раньше, — коротко отозвался Волков.
Здесь не было почти никого, кроме их троих. Только шуршал по лесу, по осенним листьям и траве Володька. Она увидела в широкое дачное окно за плечом маршала его тонкую, стянутую в поясе ремнем мальчишескую фигурку. Володька был без фуражки, постукивая прутиком по голенищу сапога, шел куда-то в глубь дачного леса.
На ужин, за которым они собрались, была рыба. Свежая кета. Но ни за ужином, ни после, когда пили кофе в маленькой гостиной, маршал не оттаял. Они вполголоса говорили с Волковым ни о чем. И всем троим было тягостно. Когда наступил вечер, появилась Наталья, — как была в колхозе, так и приехала, — с рюкзаком, в хорошеньких, но испачканных землей сапожках, в спортивных брюках и тяжелом свитере. Наталья явно была обижена тем, что за ней не послали машину. Обида так и горела в ее раскосых глазах. Но она кинулась на шею отцу:
— Папка! Прилетел.
И Волков, весь светясь гордостью и несколько смущенно, сказал маршалу:
— Моя младшая, Алексей Семенович…
Наташка становилась взрослой. Ведь она знала заранее, что у отца высокий гость, а сделала вид, что не знала этого.
Со стороны глядя на дочь спокойными глазами, Мария Сергеевна спокойно думала об этом. И она отметила, как мгновенно после слов отца, относящихся к маршалу, Наташа вроде бы смутилась и совершенной смиренницей подошла к маршалу и протянула ему руку тыльной стороной кисти вверх. И тот поддержал игру. Привстав, пожал руку и улыбнулся ей одними губами.
— Это та самая пичуга, что заснула на диване, когда мы встречали тебя? — спросил он.
— А вы тот самый маршал, которого все боятся?
— Ну, про твоего отца нельзя сказать этого.
— Мой отец никого не боится, — серьезно, сдвинув бровки над тонкой переносицей, сказала Наталья.
— А где Ольга? — спросил Волков.
— Ольга?.. — Наталья обернулась к отцу, потом посмотрела на мать. Закусила губу. И Марии Сергеевне показалось, что в глазах дочки мелькнуло злорадство: «Я говорила же, что ты не сможешь сказать отцу…»
— Мы еще не говорили с отцом, Наташа. Сегодня Оля занята в клинике.
Маршал, видимо, понял, что за этими словами кроется что-то важное для всех Волковых. Но он ничего не сказал.
— А вы были в нашей тайге… — начала было Наталья, помедлила и вдруг весело и звонко произнесла: — Ну, не называть же мне вас — дядя маршал или еще лучше — товарищ маршал!..
— Алексей Семенович… — сказал маршал.
Девочка действительно была хороша. Даже в этой своей игре. Она играла во взрослую, и хорошо было то, что она сама считала это игрой.
— Так вы же западный человек, Алексей Семенович! Где вам видеть тайгу!.. Я покажу ее вам. — Но тут же она поправилась: — Мы, Волковы, покажем вам тайгу. Хоть ту, что вокруг. И реку нашу. И жаль, что уже осень. Хотя наши мальчишки сегодня купались.
— Наташа, приведи себя в порядок и поешь. А потом уже все остальное.
Наталья от ворот еще увидела мерцающую на солнце черную «Волгу». И когда подходила к дому, помедлила — искала Володьку взглядом. Поднимаясь по широким ступеням особнячка, уже отразившись в темно-свинцовом стекле входной двери, почувствовала взгляд из леса. Помедлила, взявшись за ручку двери, закусила нижнюю губку и, сердито тряхнув головой, вошла в особнячок.
