— Кто еще? — поинтересовался Гамаш.
— Бен Хедли, — предположила Лакост. — Он тоже прекрасный лучник, кроме того, имеет доступ к оружию. И мисс Нил ему доверяла.
— Но мотива у него не было, — заметил Гамаш.
— Во всяком случае, это не деньги, — вынуждена была признать Лакост. — Его состояние исчисляется несколькими миллионами. Он унаследовал их от матери. А до этого она выплачивала ему щедрое содержание.
Николь презрительно фыркнула. Она ненавидела этих деток с «доверительными фондами», которые ничего не умели в жизни, кроме как ждать, когда же наконец мамочка и папочка откинут копыта.
Бювуар предпочел проигнорировать ее фырканье.
— Можем ли мы предположить наличие иного мотива, кроме денег? Лакост, вы ничего не обнаружили в бумагах, найденных в доме Джейн Нил?
— Ничего.
— Ни дневника, ни какого-нибудь еженедельника?
— Ну, если только не считать записной книжки, в которой она хранила список людей, желающих ее смерти.
— Во всяком случае, вы могли бы хотя бы упомянуть о ней, — Бювуар улыбнулся.
Гамаш посмотрел на список подозреваемых. Иоланда и Андрэ, Питер и Клара, Бен Хедли.
— Кто-нибудь еще? — Бювуар закрывал свою записную книжку.
— Руфь Зардо, — неожиданно произнес Гамаш и объяснил ход своих мыслей.
— В таком случае, — начала Лакост, — ее мотив заключался в том, чтобы не дать Джейн рассказать всем о том, что она сделала. А не легче было просто убить Тиммер, чтобы заставить ее замолчать?
— Вообще-то да, и это не дает мне покоя. Мы с вами не знаем наверняка, что Руфь Зардо не убила Тиммер Хедли.
— И Джейн узнала об этом? — поинтересовалась Лакост.
— Или заподозрила. Полагаю, в ее характере было бы отправиться прямо к Руфи и рассказать о своих подозрениях. Она, вероятно, решила, что это было нечто вроде милосердного убийства, когда один друг избавляет другого от боли и страданий.
— Но ведь Руфь Зардо не могла сама выстрелить из лука, — возразил Бювуар.
— Правильно. Зато она могла прибегнуть к помощи кого-то, кто мог выстрелить и выстрелил. За деньги.
— Маленфан, — произнес Бювуар с мрачной ухмылкой.
Клара сидела в своей студии с кружкой утреннего кофе в руках и глядела на коробку. Только теперь она стояла на четырех ножках, вырезанных из ветвей дерева. Первоначально она видела ее только на одной опорной ноге, подобно стволу дерева. Или засидке. Именно этот образ возник перед ее мысленным взором во время проводимого в лесу ритуала, когда она подняла голову и увидела засидку. Это был прекрасный и подходящий образ. Образ слепоты и укрытия. Воплощение людей, которые используют потайную засидку для того, чтобы не видеть жестокости совершаемого ими действа, не видеть красоту того, кого они намереваются убить. В сущности, это был вполне подходящий мир для этого насеста. Засидки. Тайного укрытия. Слепоты. Именно так и чувствовала себя Клара в последние дни. Убийца Джейн находился среди них, в этом уже не было никакого сомнения. Но кто он? Кого она не видела?
Но идея со стволом дерева не сработала. Коробка по-прежнему выглядела несбалансированной и неустойчивой. Поэтому она добавила еще три ноги, и то, что раньше было насестом, засидкой, теперь стало походить на домик на курьих ножках. Но что-то все равно было не так. А если всмотреться пристальнее, подойти поближе? Было и еще кое-что, что она хотела увидеть. Как обычно, столкнувшись с подобной проблемой, Клара попыталась ни о чем не думать, прогнать все мысли и позволить себе раствориться в работе.
Бювуар и Лакост проводили обыск в доме Маленфанов. Лакост внутренне была готова к грязи и запустению, к вони, такой сильной, что ее, казалось, можно было видеть и осязать. Но подобное… Она стояла в спальне Бернара и чувствовала, что ее тошнит. Это была безупречная и милая комната, в которой не валялись грязные носки и не стояли тарелки с засохшими остатками еды. Ее детям еще не исполнилось пяти лет, но их комнаты уже выглядели и пахли так, как выглядит и пахнет пляж в конце дня в разгар курортного сезона. А этому парнишке было сколько? Четырнадцать? И его комната пахла чистящим средством с ароматом лимона! Лакост затошнило еще сильнее. Надевая перчатки и приступая к обыску, она мельком подумала о том, а не стоит ли в подвале гроб, в котором он спит.
Десять минут спустя она обнаружила кое-что, хотя и не то, что искала. Она вышла из комнаты Бернара и направилась в гостиную, удостоверившись при этом, что подросток ее заметил. Свернув найденное в трубочку, она незаметно и благоразумно сунула его в пакет для вещественных доказательств. Впрочем, не настолько незаметно, чтобы Бернар не разглядел его. И тогда она впервые увидела страх у него на лице.
— Эй, только взгляните, что я нашла.
Из соседней спальни появился Бювуар, держа в руках большой манильский конверт.
— Странно, но этот конверт, — проговорил он, обращаясь к Иоланде, на лице у которой появилось такое выражение, словно она взяла в рот кислый-прекислый лимон, и к Андрэ, который злобно ухмыльнулся ему в ответ, — был прикреплен скотчем к обратной стороне картины в вашей спальне.
Бювуар открыл конверт и пробежал глазами его содержимое. Это были незаконченные наброски окружной ярмарки, нарисованные рукой Джейн Нил и датированные еще сорок третьим годом.
— Зачем вы взяли их?
— Взяли? Кто говорит о том, будто мы что-то взяли? Тетя Джейн отдала их нам, — заявила Иоланда тоном, каким наверняка убеждала клиента в том, что «крыша дома почти новая».
Но Бювуар не купился на ее уловку, его вообще трудно было обмануть.
— И вы прикрепили его скотчем на обороте картины, на которой нарисован маяк?
— Она посоветовала нам держать рисунки в темном месте, — продолжала Иоланда тоном, каким наверняка утверждала, что «водопроводные и канализационные трубы сделаны не из свинца».
— А почему бы попросту не заклеить их обоями?
Андрэ коротко хохотнул, но под взглядом Иоланды умолк.
— Ну, хорошо, вы пойдете с нами, — распорядился Бювуар. Время близилось к обеду, и он с удовольствием предвкушал, как выпьет бутылочку пива и съест бутерброд.
— А мальчик? — спросила Лакост, подыгрывая ему. — Он же, в сущности, еще ребенок. Как он будет один, без родителей?
— Вызовите инспектора по делам несовершеннолетних.
— Нет!
Иоланда вцепилась в Бернара и попыталась обнять его. У нее ничего не получилось. Самого Бернара, похоже, не слишком огорчила мысль о воспитательном доме. Андрэ выглядел так, словно эта мысль пришлась ему по вкусу. А Иоланду едва не хватил апоплексический удар.
— Или, — продолжал Бювуар, — предлагаю вам еще раз хорошенько подумать и рассказать нам всю правду до того, как настоящие владельцы решат подать на вас в суд.
Он помахал в воздухе конвертом. Какая-то его часть сопротивлялась необходимости использовать Бернара в качестве наживки, но он решил, что как-нибудь переживет это.
Наступил момент истины. По словам Иоланды, она нашла конверт на кофейном столике в доме тети Джейн. Он лежал на самом видном месте. Иоланда говорила об этом так, словно на глаза ей попалось наглядное пособие по садомазохизму. Она уже собралась швырнуть его в огонь, но потом решила сохранить рисунки из любви и уважения к тете Джейн.
— Для чего вы взяли их с собой? — повторил вопрос Бювуар, направляясь к дверям.
— Хорошо, хорошо. Я подумала, что, может быть, они чего-нибудь стоят.
— Мне казалось, вам ненавистны работы вашей тетки.
— Не в качестве произведения искусства, ты, кусок дерьма, — подал голос Андрэ. — Я подумал, что их можно будет продать кому-нибудь из ее друзей. Например, Бену Хедли.
— А почему он должен был купить их?
— Потому что у него куча денег, а ещё потому, что я пригрозил бы сжечь их, а он бы пожелал их спасти.
— Но для чего выносить их из дома? Почему не оставить на месте?
— Потому что они мне отвратительны!
Иоланда уже пришла в себя. Весь макияж мира моды — а она вполне созрела для того, чтобы нанести его на себя за один присест, — не смог бы скрыть ее омерзительную сущность. В мгновение ока она превратилась в озлобленную женщину средних лет, гротескную и похожую на скульптуру из металлоконструкций. Сплошная ржавчина и острые углы. Даже Бернар почел за лучшее отодвинуться от нее.
— Я должна была спрятать рисунки так, чтобы их не увидел никто другой.
Бювуар написал расписку об изъятии конверта и отдал Иоланде. Она взяла ее своими наманикюренными пальчиками с таким видом, словно он предложил ей кусок туалетной бумаги.
Клара решила не дожидаться, пока с нею заговорит домик на дереве, и отправилась к Джейн, чтобы продолжить работу. Она уже начала осознавать, что рисунки Джейн представляют собой шедевр изобразительного искусства. Гигантская стенная роспись, подобно Сикстинской капелле или «Тайной вечере» да Винчи. Она не колеблясь проводила между ними параллели. Джейн сумела подчинить себе те же эмоции и чувства, что и признанные мастера этого жанра. Благоговейный трепет. Созидание. Изумление. Желание. Даже лесозаготовка, как в случае с самой Джейн.
