И я не стал бы поддерживать интригана только затем, чтобы прятаться в его тени.
Амайя кивнула; нечто похожее она слышала от Дюпри на лестнице.
— И чем, по-вашему, сейчас занимается наш шеф? — осторожно спросила она, возможно, подавленная темнотой, которой боялась. — Вы, как и я, наверняка видели, как он шепчется с детективом Буллом.
— Заместитель инспектора Саласар, вы кое-что не понимаете. Дюпри всегда где-то еще, всегда на шаг или даже на два впереди остальных; вот почему у него всегда такой озабоченный вид. Он словно Атлант, держащий на плечах целый мир.
— Я заметил, что он редко улыбается… — вставил Шарбу.
— Да, он серьезный парень, но, по правде сказать, с тех пор как мы здесь, он стал еще мрачнее, чем обычно.
Амайя обратилась к невидимому в темноте Шарбу:
— А вы, Билл? Вы знаете, что на уме у вашего коллеги? Может, мне показалось, но я почти уверена, что Булл с Дюпри знали друг друга раньше, хотя в полицейском участке они вели себя так, будто никогда не встречались.
— Ах, заместитель инспектора, вы попали в яблочко, — сказал Шарбу, смеясь. — Уж я-то знаю, что такое верность.
— Я думала, что верность и искренность — две стороны одной медали. Вас не беспокоит, что ваш коллега что-то от вас скрывает? — настаивала Саласар.
— Мы — Билл и Булл, а не Том и Джерри. Преданность не значит, что ты обязан рассказывать все. Но это значит, что ты расскажешь все, что нужно рассказать.
Амайя улыбнулась Шарбу так, как ни за что не улыбнулась бы при свете.
Глава 29
Нана. Проклятый
Новый Орлеан, стадион «Супердоум»
03:00 утра, понедельник, 29 августа 2005 года
Несмотря на то что Нана не приняла снотворное, хотя всегда повторяла, что спать без него невозможно, она все равно уснула. Ее разбудил ропот десяти тысяч голосов — люди дышали или что-то шептали друг другу — и жалобный вой ветра, чье эхо разносилось в верхних этажах «Супердоума». Она подняла глаза. Музыка, звучавшая в течение всего дня из громкоговорителя, смолкла, и кто-то приглушил яркий свет прожекторов. Дети, которые в течение первых нескольких часов бегали по проходам, казалось, выбились из сил и теперь крепко спали, раскинувшись прямо поверх родителей или на полу, сбившись в кучку, как котята.
Нана почувствовала покалывания в животе: настало время справить нужду. Она сходила в туалет перед выходом из дома, но потом очень долго сидела не шелохнувшись — боялась, что кто-то займет ее место. Они выбрали первые два кресла в ряду, расположенном у прохода. Бобби поставил инвалидную коляску Селеты рядом со своим креслом, стараясь освободить место для людей, которые непрекращающимся потоком прибывали весь день до самого комендантского часа. Время от времени подъезжали патрульные машины, привозившие бездомных и бродяг, не желавших проследовать в убежище добровольно. В восемь часов им раздали бутерброды и бутылки с водой, а в десять тридцать — сахарный пончик и сок. Бобби принес из дома рюкзак с питьем и бутербродами, но в первую очередь они съели то, что раздавали власти.
— Нана, мы не знаем, сколько еще пробудем здесь и в котором часу завтра вернемся домой; эти бутерброды лучше съесть сейчас, а наши приберечь на всякий случай, на потом.
Было жарко, Нана выпила целую бутылку воды и больше половины пакетика сока, и ее мочевой пузырь был переполнен. Она встала, осторожно опираясь на палку. Нана много времени провела сидя, и хотя была готова к тому, что прооперированное бедро вот-вот заболит, ныли главным образом колени. Селета спала, уронив голову на грудь, несмотря на постоянный гул ветра и шушуканье тех, кто не спал. Нана слышала, как тяжело она дышит. Бобби вытянулся, сдвинувшись на край кресла; капюшон толстовки скрывал половину его лица. Он дремал, сложив руки на рюкзаке, висевшем на груди.
Нана попыталась перешагнуть через его ноги, не разбудив его, но потеряла равновесие, и Бобби открыл глаза.
— Куда ты, Нана? Ты не должна отсюда никуда уходить.
Сидевший позади них мужчина молча посмотрел на Нану. С ним было трое детей, которые занимали два кресла, а еще один малыш спал у него на руках. Нана почувствовала, как вспыхнули щеки. У нее болели почки, но она наклонилась и прошептала Бобби на ухо:
— Дорогой, мне нужно в туалет.
Обеспокоенный, тот выпрямился и перевел взгляд со спящей матери к освещенному входу, который вел во внутренние коридоры, где располагались туалеты.
— Ради бога, Нана! Что мне делать? Я не могу оставить Селету одну, а если я отправлюсь провожать тебя вместе с ней, кто-нибудь займет наши места, и придется потом торчать в конце коридора либо высадить маму из инвалидной коляски, а это невозможно.
— Не волнуйся, Бобби, я прекрасно схожу одна.
— Ты уверена?
Нана кивнула.
— Но что делать с Селетой? — Она снова наклонилась к нему. — Она ведь тоже хочет в туалет.
Бобби улыбнулся.
— Я надел на нее два подгузника, — сказал он, с нежностью глядя на мать. — Надеюсь, этого будет достаточно.
— Может быть, я потом тоже попрошу у тебя подгузник, — улыбнулась Нана и заковыляла к проходу.
* * *
Это явно был не ее день. На плакате, в самом конце душного зала, было указано, что ближайший туалет находится в пятидесяти метрах. Людей в коридоре было не так много — большинство выбрали относительный комфорт и устроились на трибуне. В отличие от сильной жары, стоявшей внутри стадиона, в коридоре, куда выходили двери, чувствовалось движение влажного воздуха, но этого было недостаточно, чтобы рассеять крепкий запах мочи и прочих свидетельств жизнедеятельности людей, который Нана почувствовала, проходя мимо мужского туалета, перед которым томилась очередь. Приблизившись к женскому туалету, она поблагодарила Бога: перед ним никого не было. В тот момент, когда Нана уже собиралась войти, изнутри выскочила женщина, чуть не сбив ее с ног.
— Не входите туда, мэм, — сказала она и заспешила в коридор.
Мгновение Нана смотрела ей вслед. Она не сомневалась, что в туалете наверняка творится кошмар: дамские уборные уже давно были не в лучшем состоянии, чем мужские. Она попыталась представить себе худшее: рвота, экскременты, обдолбанные наркоманы… Но ее мочевой пузырь разрывался, а за свою жизнь Нана повидала множество ужасных вещей. Она толкнула дверь и вошла.
Никакой вони не было — по крайней мере, пахло не сильнее, чем обычно; только на полу рядом с умывальниками виднелась пара подозрительных лужиц. Помимо этого, туалет на первый взгляд был пуст. Потом Нана услышала чей-то сдавленный стон, приглушенный голос, едва различимый плач, а затем прерывистое дыхание. Она миновала ряды умывальников, осторожно ставя
