казалось, что из них двоих он один ходит по острой гальке. Видать, не зря говорил Хванге о своем великом предке, который обучил внучку воинскому искусству.
Елень, увидев неуверенность ребенка, разозлилась:
— А ну, бей нормально!
Чжонку и рад бы, да понимал: с госпожой ему не совладать. Елень это тоже поняла и опустила клинок.
— Воин проигрывает не тогда, когда его убивают, а когда он сдается. В этот самый момент он умирает, — сказала она.
Чжонку поднял на нее глаза. У нее даже дыхание не сбилось. Смотрела холодно и так, будто и не она была, а кто-то другой. Незнакомый. Тот, кто только и делает, что обучает таких неумех, как Чжонку. Юноше стало стыдно.
— Ты даже не старался, — проговорила госпожа, и в ее голосе звучала досада.
Паренек готов был провалиться сквозь землю, сгорая от стыда.
— Чжонку! — вдруг позвала Елень и улыбнулась, и тот поднял глаза. — Мы с тобой еще сразимся. Сразимся, когда у тебя пройдет страх покалечить меня. Но обещай, что не станешь сдерживаться!
Юноша закивал, не в силах вымолвить и слово.
— Вы его хорошо обучили, господин капитан, — сказала Елень и усмехнулась.
Потом, когда уже вернулись в Ханян, Чжонку попросил отца объяснить слова госпожи, но тот лишь улыбнулся и похлопал ребенка по плечу. Как тот отражал удары, Соджун видел хорошо. И потому мог понять: Чжонку ни разу не напал сам, ни разу не ударил, боясь навредить слабой женщине. Откуда ребенку было знать о том, что произошло в поместье семьи Пак и что Елень убила восьмерых обученных матерых воинов? Слабой ее мог назвать только тот, кто привык видеть всех женщин слабыми.
— Госпожа, расскажите о вашем деде, — попросил Чжонку на обратном пути.
Елень улыбнулась:
— Отчего не рассказать? Первая жена и четверо сыновей деда умерли от чумы. Дедушка очень горевал. Свою жену, Сяомин, он очень любил. После ее смерти так и не женился.
— А как же ваша бабушка?
— Моя бабушка — подарок императора Мин за победу в страшной битве. Ее привезли по Великому Шелковому пути с Запада и преподнесли императору. Но тот по какой-то причине отказался принимать дар. Вот и передарили светловолосую зеленоглазую девицу тому, кто отказаться от такого подарка не смог...
Когда деду Елень, Сюй Вэю, было 16 лет, его удачно женили. Девушка была из очень богатой семьи, вот только ее лица никто никогда не видел. Из-за огромного родимого пятна, уродовавшего юное лицо, никто не спешил с брачным договором, (суеверный страх проклятия отбивал охотников). Были те, кто мечтал породниться с такой богатой семьей, но девушка отказывала алчным семьям, ищущим лишь выгоду. Вот и вышло так, что невеста была старше жениха аж на 6 лет! Сюй Вэй никогда не перечил отцу. Являясь самым младшим сыном, он смиренно принял решение семьи.
Сяомин стала присматриваться к юноше. Между ними завязалась дружба, а потом на смену дружбе пришла любовь. В этом союзе родилось четверо сыновей…
Но воинская клятва не позволяла подолгу задерживаться дома. И вот однажды, когда Сюй Вэй спустя полгода вернулся домой из военного похода, в живых он застал лишь старика-пестуна. Тот и отвел генерала на могилу всей семьи…
Горе генерала было несоизмеримым. После того, как его сестры одна за другой стали выходить замуж за членов королевской семьи[1], желающих породниться прибавилось. Бабушка говорила, что, если бы не увечье, дед с годами превзошел бы своего отца, великого Сюй Да. То ли император решил подшутить над сыном своего друга, то ли отец, которого всякий раз уязвляло сравнение с отпрыском, но на пиру в честь победы наградили Сюй Вэя наложницей-чужестранкой. Правда, забыли упомянуть, что девица эта страшна норовом, в постель не ложится и в руки не дается. Под веселый гомон пьяных гостей сопроводили увечного генерала в покои, где он впервые увидел девушку с Запада.
В опочивальне горела лишь одна свеча. На кровати сидела светловолосая девушка. Длинная коса лежала на груди. Генерал отметил про себя, что одежды минские, а вот волосы убраны не так, как положено (в Китае кос не плели). Насторожило его и поведение «подарка». При виде генерала девушка не поднялась, не стала прятаться, не бросилась на него, а осталась сидеть на кровати, буравя его тяжелым взглядом прекрасных зеленых глаз. Он сделал еще два шага по направлению к кровати, девушка поднялась, и он хмыкнул: в кулачке она сжимала шпильку, чье острие прятала в длинном рукаве.
Он спросил, понимает ли она по-мински. Девушка едва кивнула.
— Не смотри на то, что я увечный. Мне и одной руки хватит, чтоб свернуть тебе шею, как цыпленку. Устал очень, спать хочу.
Сказав это, он лег и проспал почти двое суток. У Елены было достаточно времени, чтобы насмотреться на него. Она люто ненавидела ордынцев, разорявших родную землю. Ненавидела всех, кто так или иначе был связан с ними. Участь женщины и на родине была незавидной: ее и украли по дороге к жениху, к которому везли для замирения между княжествами. Но здесь все пугало: чужая речь, чужие обычаи, но пуще всего — безбожие!
У человека, которому ее подарили, была обычная внешность безбожника. Волосы с проседью смотрелись почерневшим серебром. Кожа натянута на широких обветренных, прокаленных солнцем скулах была не светлее горбушки хлеба, да и наощупь не мягче! Левый рукав был полупустым — в своей последней битве генерал потерял руку выше локтя. Девушка готова была к худшему и думала продать свою жизнь подороже, но безбожник не торопился задирать ей подол. Усадил в паланкин и повез в свое поместье в горах. Елена подумывала сбежать дорогой, но ухмыляющиеся рожи следующих вместе с ними ее пугали больше, чем непроницаемое лицо хозяина. Тот вообще будто забыл о «подарке». Лишь раз заглянул в паланкин и то только для того, чтобы отдать теплое меховое покрывало (на дворе стояла глубокая осень).
А потом один молодой купец из каравана стал все больше разговаривать с ней, улыбаться, на привалах подсаживаться ближе. И говорил он о том, как уже пять раз ходил по Великому Шелковому пути, как был в ее заснеженной стране, как вел торговлю с купцами. И обмолвился, что может помочь ей вернуться домой. Елена смотрела на купца и
