Мифы и легенды, Священное Писание, что они передают нам, если не эту трагическую Одиссею?
«Ответ – в вопросе»
1Мы спрашивали: «Как готовить ребенка? Может быть, тонкими электродами?..» Мы растеряны.
Но не ребенка, а себя нам надо готовить. Это наши глаза надо открыть. Это наше ослепление должно кончиться. Просто нужно немного понимания, и все окажется чрезвычайно просто.
2В общем, все начинается с парадокса. Ребенок был в тюрьме, и вот свободен, а он горланит!
Это, говорят, случается с заключенными.
Им открывают камеру, и свобода их опьяняет. Они не прекращают ни на минуту искать ту перекладину, которую проклинали. Как будто им не хватает тюрьмы.
Этому младенцу, которого сводит с ума свобода, хочется сказать: «Ну же, несчастный, прекрати орать! Ты в тоске, а должен ликовать, пойми, что с тобой произошло, наслаждайся своей свободой. Посмотри, как ты можешь резвиться, потягиваться. И как ты при этом можешь плакать?» Какой стыд.
Как это прекратить? Как понять этого малыша?
Очень просто.
Надо говорить с ребенком на его языке. На том всеобщем языке, на котором говорят везде; он не имеет слов, его понимают в любом возрасте – это любовь.
Говорить с любовью… с новорожденным!
Без сомнения.
Надо говорить с ним так, как беседуют влюбленные.
А что говорят друг другу влюбленные?
Они не говорят, они касаются друг друга. Чтобы сделать это, они гасят свет. Или просто закрывают глаза. Они создают темноту вокруг себя. И в сумраке, слегка касаясь друг друга, они ведут разговор. Они заключают друг друга в объятия, эту старую темницу, охраняющую от окружающего мира. Говорят их руки, понимают друг друга сердца.
Только так и нужно разговаривать с новорожденным, руками легкими, но – любящими, которые медленно-медленно привыкают к ритму «его» дыхания.
Но не будем торопиться! Шаг за шагом, чувство за чувством.
3Начнем с глаз.
Сделаем, как влюбленные, – погасим свет.
Что может совершить любовь, освещенная прожектором?
Как умиротворяет темнота! Сама мать наслаждается сумраком. Не закрываем ли мы глаза, чтобы лучше слышать?
4Теперь уши. Ничего нет проще: создадим тишину.
Просто?
Это менее просто, чем кажется. Мы настолько болтливы! В общем, остаться в молчании с кем-либо – эксперимент настолько волнующий, вряд ли кто-то осмелится на него. Создать тишину, быть внимательным к «другому», выслушать, почувствовать без «если». К этому нужно готовиться. Тренироваться. И понять, зачем это нужно.
Первые женщины, родившие в тишине, были настолько взволнованы, что об этом необходимо рассказать.
Уже в конце родов, перед изгнанием плода, мы говорили мало затем, чтобы не нарушить мира и приготовиться к принятию ребенка. Но как только ребенок появляется, мы не произносим больше ни слова.
Если нужно было иногда сказать что-либо, отдать какие-либо распоряжения, это проделывалось еле слышным голосом, почти без звука. Чтобы не смущать первые мгновения жизни младенца.
Этот способ ведения родов, совершенно естественный, но все же удивляющий многих, заставал женщин врасплох настолько, что они довольно быстро впадали в панику!
Вместо того чтобы кричать, как обычно, ребенок успокаивается после двух-трех мощных вскриков. И в наступившей тишине женщины слышат… что они не слышат плачущего ребенка!
Их глаза быстро наполняются удивлением и тревогой. Перебегая с одного ассистента на другого, они вопрошают о непонятном. Затем, не в силах более ждать: «Почему мой ребенок не кричит?» Это было ошеломляюще, душераздирающая сцена.
«Почему же он не кричит, мой ребенок?!» В этом восклицании столько удивления, столько сожаления и требования, что мы застыли, пораженные. Настолько привыкли, что надо, чтобы младенец кричал. Настолько бессознательно отпечатано в мозгу, что «рождение – это страдание».
Что сказать? Что ответить?
Эти женщины не были предупреждены, подготовлены, потому что для нас эта тишина разумелась сама собой. Мы настолько развращены, что вещь вполне обычная и простая застает нас врасплох, ошеломляет.
«Он неживой, мой ребенок!» – продолжает обеспокоенный голос.
Это было странно, жалко.
«Ваш ребенок в полном порядке», – говорили мы, жестами приглашая женщину говорить тише. Только для того, чтобы пощадить уши малыша. Но несчастную наши тихие голоса пугали еще больше! «Он умер! Мой малыш умер!» – восклицала она, заводя старую песню.
Умер? Ребенок лежал у нее на животе, шевелящийся, двигающийся.
«Ну же, – говорили мы, – мертвые не двигаются. Вы хорошо чувствуете, что ваш ребенок двигается, что он доволен».
Все это произносится опять же тихо. Как же сделать, чтобы они были счастливы оба, мать и дитя?..
Позднее, конечно, мы пытались объяснить женщинам причину этой тишины, необходимость уважать ребенка, защитить его уши, позаботиться о том, чтобы не напугать его раскатами своего голоса. Мы старались объяснить им, что больше нет необходимости страдать и плакать, приходя в этот мир, что совсем не обязательно мучиться при рождении. Напрасный труд.
Слишком поздно.
Наши объяснения не достигали их. Их глаза были полны сомнения. И сожаления.
В конце концов они все же начинали успокаиваться.
«Ваш ребенок чувствует себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно», – повторяли мы вновь, чтобы их ободрить.
«Вы считаете?» – говорили они тоном, полным недоверия.
По правде говоря, действительно поразителен ребенок, который тут же после рождения, испустив один-два крика, принимается лепетать, зевать, потягиваться и входить в эту жизнь, как будто он очнулся от приятного сна. Это так же удивляет и пугает не имеющих к этому привычки, как и женщина, рожающая с улыбкой, без единого крика, с сияющим лицом.
Все вышесказанное – для того, чтобы сказать, что женщины должны быть подготовлены.
Не поставлены перед фактом! Напротив.
Необходимо, чтобы они участвовали в этом сознательно, все понимая. Нужно, чтобы они знали, что ребенок слышит, что его уши очень чувствительны. Их легко ранить.
Короче, нужно, чтобы они с первых мгновений научились любить ребенка ради него самого, а не ради себя.
Ребенок – это не игрушка, не украшение. Это существо, которое им доверили. Пусть женщины поймут, почувствуют: «Я его мать», а не: «Это мой ребенок».
5Это обучение тишине необходимо в такой же мере тем, кто помогает во время родов, – акушерам и акушеркам.
В родильной комнате слишком много и громко говорят. Восклицания: «Тужьтесь! Да тужьтесь же, наконец!» – очень редко произносятся шепотом. К большому сожалению.
Громкие, гулкие звуки и возгласы гораздо больше пугают женщин, чем помогают им.
Говоря с ними тихими голосами, мы умиротворяем их. И гораздо больше это помогает им, чем крики. Пусть помощники тоже пройдут школу тишины. Пусть они подготовятся достойно встретить ребенка.
6Темнота или полумрак, тишина…
И воцаряется необыкновенный мир.
И уважение, с каким подобает встретить прибывающего путешественника, младенца.
В церкви никто не кричит. Инстинктивно все снижают голос. Если есть еще столь же святое место, то оно здесь.
Полумрак, тишина, что еще необходимо? Терпение. Или, вернее, обучение необыкновенной медлительности. Почти неподвижности. Без согласия на это внутреннее спокойствие нельзя надеяться на успех. Невозможно будет понять ребенка. Согласие на эту медлительность, проникновение в нее – это еще одно упражнение, требующее подготовки. Как для женщины, так и для присутствующих.
Чтобы достигнуть успеха, надо еще вспомнить, из какого странного мира приходит малыш.
Сантиметр за сантиметром, или еще меньше, он приближается к падению в ад. Двигаясь все медленнее и медленнее, он собирал силы, накапливал значительную энергию. Не испытав на своем собственном теле этой крайней медлительности, невозможно понять и рождение. Невозможно встретить новорожденного. Чтобы это принимание, эта встреча произошли, нужно выйти из времени. Выйти из «нашего» времени, из привычек, личных вкусов, из всего, стремительно протекающего.
Наше время и время новорожденного практически непримиримы.
Одно обладает медлительностью, близкой к неподвижности. Другое, наше, – суета, граничащая с исступлением.
Впрочем, мы никогда не находимся «здесь». Мы всегда где-то там, в прошлом, в наших воспоминаниях. В будущем, наших проектах. Мы всегда находимся либо до, либо после. «Сейчас» – никогда.
Чтобы встретить новорожденного, нужно отрешиться от нашего времени, бешено текущего.
Вот что кажется тоже невозможным. Как выйти из времени, этой сумасшедшей войны?
Очень просто.
Достаточно быть здесь.
«Быть здесь», как будто нет больше будущего и прошлого. Нужно «быть здесь», как будто дальше времени не существует. И это «конец» времени. Потому что это начало. Все очень просто. А кажется невозможно.
