– Какое это имеет отношение к фестивалю, и кто тебе рассказал про ограниченный круг, – не сдержался и выкрикнул с места Пырьев.
– Иван Александрович, мы с вами на брудершафт не пили, поэтому давайте не будем тыкать, – с чувством искреннего наслаждения наблюдаю, как старый козёл покраснел, заодно кто‑то из режиссёров искренне захохотал, но быстро замолк, – Что касается второго, то есть такая наука – статистика. Вы тоже можете обратиться в Госкинопрокат и уточнить, какое количество билетов было продано на мой фильм и на творение товарищей Шапиро с Шостаковичем. Если вы не согласны с утверждением Владимира Ильича, то имеете на это право. Но народ голосует рублём. И за первый месяц проката «Брака по расчёту» было продано более четырёх миллионов билетов. Это притом, что картина демонстрируется не по всей территории страны. Не буду говорить сколько билетов было продано на «Катерину Измайлову», можете спросить у авторов.
Мне кажется, что Пырьева сейчас хватит инфаркт, отчего я точно не расстроюсь. Он ослабил узел галстука и достал какую‑то таблетку. Зато хоть заткнулся, уже хлеб. Между тем среди режиссёров началось какое‑то шевеление и тихое обсуждение. Слово же взял очередной тяжеловес Григорий Чухрай, который сейчас является секретарём Союза кинематографистов СССР и членом Коллегии Госкино.
– То есть вы оцениваете любой фильм исключительно с финансовой точки зрения? Чем больше зрителей купило билеты, тем лучше фильм.
Эк завернул этот хохол. Кстати, отличный режиссёр и брал какой‑то приз в Каннах. А за «Балладу о солдате» ему вообще при жизни надо памятник ставить. Но сейчас дяденька явно настроен весьма агрессивно.
– Вы меня не совсем верно поняли, Григорий Наумович, – отвечаю мэтру максимально благожелательно, – Зрительские симпатии являются высшим критерием оценки работы съёмочной группы. Но при этом никто не отменял авторского кино, нуар и прочие направления, которые всё‑таки понятны меньшей части публики. Но именно массовое кино тянет за собой авторские работы, которые дополняют друг друга. Авторское же кино даёт новые ориентиры, какие‑то интересные решения в том числе технику съёмок и много всего иного. Но мы сейчас говорим о самом престижном в мире фестивале, где советский режиссёр брал Гран‑при 10 лет назад, а далее наши успехи шли по нисходящей. Понятно, что у меня личный интерес. Только за мной такая наука, как статистика. В Каннах не побеждают разного рода эксперименты и авторские фильмы. Там жюри более приземлённое и отдаёт предпочтение жизненным фильмам. Советскому кино нужно возвращаться свои позиции, и я постараюсь это сделать.
– А вы очень самоуверенный молодой человек, – ответил Чухрай и почему‑то посмотрел на Данелия, – Но в чём‑то вынужден с вами согласиться.
– Стиль съёмок взят у итальянцев или это что‑то от французов? – вдруг подключился к беседе Бондарчук.
– Французы стали базой для итальянского реализма. Наши режиссёры взяли многое у итальянских коллег и адаптировали их идеи под советские реалии. Пожалуй, соглашусь, что фильм ближе к итальянским с нашими местными вкраплениями.
– Вы же у нас чуть ли не классик советского неореализма, – хрипло вставил Пырьев.
Но вижу, что его ехидная реплика не нашла никакого понимания у коллег. Я же делаю последнюю попытку убедить комиссию.
– Если фильм понравился простым советским людям, особенно зацепил женскую аудиторию, то есть все шансы, что это произойдёт с европейским зрителем. Председатель жюри итальянец, а значит, человек эмоциональный. Большая часть жюри будет состоять из французов, они народ тоже весьма падкий на сентиментальные любовные истории. Плюс буржуи совершенно не ждут, что в СССР могут снимать подобные мелодрамы. Мы просто обязаны сыграть и на этом противоречии.
Далее меня более получаса бомбардировали вопросами про сценарий, кто придумал сюжет, интересные операторские решения. В общем, коллеги вытаскивали из молодого выскочки как можно больше информации. Про ленинградцев совсем забыли, что было не очень тактично. Наконец Романов прекратил этот междусобойчик и предложил голосовать. Претендентов попросили покинуть помещение и подождать в коридоре. Шапиро и Шостакович смотрели на меня как на пустое место, тихо обсуждая какие‑то свои вопросы. Я же предвкушал решительную победу, мол опять гость из будущего утрёт нос этим пейзанам. Только я совсем не учёл фактора, что никому не нужен новый, и такой активный конкурент. А то понимаешь, снимает оригинальное кино, книги пишет, ещё и в документалистику полез.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Когда нас снова пригласили в зал, Романов объявил итоги голосования, которые повергли меня в шок. За меня голоса отдали девять человек, за Шапиро восемь и один воздержался. Нехилую такую я получил оплеуху по своему самолюбию. Это ещё мягко сказано. Нет, костьми лягу, но у нас будет своё творческое объединение. И ещё сделаю всё, чтобы заинтересовать кого‑то из европейских продюсеров. Слово «валюта» просто магически действует на наших чиновников, которое делает их сразу сговорчивыми и учтивыми. А если удастся продать фильм европейцам, то мои планы могут осуществиться уже в ближайшее время.
Пока же я в самом разобранном состоянии брёл по майской Москве, совершенно не обращая внимания на красоты города. С одной стороны, наш проект победил. Но с другой мне откровенно указали на место, которое я сейчас занимаю в иерархии советского кино. То есть никакое. Если бы не Фурцева, то думаю, в Канны поехала эта чудовищная опера. Неприятно ощущать себя букашкой, которую в любой момент могут раздавить.
Только товарищи не учли одного нюанса. Я не прежний ручной и добродушный Лёша Мещерский. В этом теле сидит хищник, вернее, скользкая рептилия. Мы рептилоиды существа неблагодарные, опасные и злопамятные. А ещё мы сами себе на уме и не поддаёмся дрессировке. Пусть чинуши и режиссёры думают, что первый раунд остался за ними и ними удалось поставить на место зарвавшегося наглеца.
Глава 3
– Спустили тебя с небес на землю, Алексей? – с улыбкой, но без издёвки произнесла Фурцева.
На второй день после заседания комиссии, меня вызвали к министру. Вот сидим, пьём чай, заедаем его сушками и пряниками. Прямо‑таки добрая тётушка пригласила в гости ершистого племянника.
– Поблагодари отдельно Данелия, – вдруг добавила Екатерина Алексеевна, – Если бы он не попросил своего дружка Таланкина поддержать тебя, то результат мог быть совсем иным. За тебя единогласно проголосовали только чиновники, и я в том числе. Вы же, киношники, ругаете нас за ретроградство, цензуру, и что творческим людям мешают выражать идеи. Только оно вон как получается.
Я же прокручиваю в голове полученную информацию и понимаю, что третьим режиссёром, кто проголосовал за меня или воздержался, является Тарковский. Интересный расклад.
– А чего я Бондарчуку плохого сделал, если он тоже против? Сергей Фёдорович – режиссёр прогрессивный. Уж ему точно не могло понравиться это ленфильмовское убожество. Или тоже обиделся, как Пырьев, на мои слова про кумовство?
– Опять твоя категоричность! Ты ещё побеги отношения выяснять, – начала злиться министр, – Бондарчук воздержался, так как будет в составе жюри фестиваля. И я считаю его поступок правильным. Опять не следишь за языком. Хочешь ещё и со всеми ленинградцами переругаться? Так говори почаще про их «убожество». Ты начинаешь меня разочаровывать, Алексей. Реакция завистников вполне понятна. Кому нужен молодой, энергичный и непонятный режиссёр? Ты совершенно по‑иному подходишь к съёмкам, даже музыка у тебя своеобразная. Они прекрасно помнят статью про советский неореализм, который ассоциируется с твоим именем, и завидуют. А главное – заслуженные товарищи до дрожи в коленках боятся, что им придётся перестраиваться. Ведь их работы могут начать оценивать на фоне твоих фильмов, и молодых режиссёров, которые начнут брать с тебя пример. Это никому не нужно, когда у людей и так всё хорошо. Но ты сам выроешь яму своей карьере, если опять продолжишь высказываться в подобном тоне. Более я к этой теме возвращаться не буду. Но если что‑то натворишь, то на защиту в моём лице не рассчитывай.
