была классическая такая семья с двумя детьми и собакой. Ну и, наверно, они в своём праве, что ожидают от меня чего-то подобного, и, наверно, так действительно разумно и правильно, если по-человечески. Но как же от всего этого тошно.
Она сглотнула часть дыма и дёрганным движением ссыпала пепел за окно.
— Сойдёт за тёмную тайну? На фоне того, сколько людей могут убивать или пытать где-то прямо сейчас, это довольно мелко и тупо, я знаю.
Она закашлялась и вскинула руку. Судорожно сжав пальцы, постаралась уложить обратно на руль.
— У меня есть анальгетик, — сказала Алиса. — Дать?
— Какой?
Алиса достала пачку из сумки и показала.
— Его вроде нельзя за рулём.
— Совсем нельзя? — Алиса разочарованно оглядела коробок.
— Не знаю. Я не пробовала. Мне норм пока что. Если что, я у тебя попрошу, оки?
Алиса кивнула.
— А чего бы ты всё-таки хотела сама? — спросила она через какое-то время. — На самом деле?
— Мм. Даже не… — протянула Агнешка, снова прикрывая наполовину глаза. — Когда-то хотелось стать такой… знаешь, героиней — вроде Маты Хари или там Жанны д'Арк… Ну или хотя бы просто красиво закончиться ради какой-нибудь симпатичной идеи. Банальненько, да?
Она затянулась последний раз и смяла сигарету.
— А потом, с возрастом, и этого перестаёт хотеться на самом деле и ничего другого на смену не появляется. Знаешь, когда только началась война… У меня тогда была мысль, порыв какой-то, что можно же сейчас что-то устроить — не митинг или пикет, как обычно, что-то более эффектное, что привлекло бы внимание — чтобы, может быть, действительно самопожертвоваться, а за этим уже поднимется какая-то общественная волна. Ну, как бы… если мне моя жизнь всё равно не особо нужна, почему бы не разменять её таким образом? Если от этого кому-то станет лучше?
— Тебя бы вряд ли убили, — заметила Алиса. — Так бывает тоже, но обычно всё-таки просто сажают.
— В том-то и дело, — усмехнулась Агнешка. Она мельком перехватила взгляд Алисы и быстро отвернулась обратно к дороге. — То есть нет, пойми правильно: я была бы готова и на тюрьму, если б точно знала, что это на что-то повлияет и что-то всерьёз изменит. Но это ничего не изменит. Я уже видела кучу раз, как это происходит — когда закрывают разных людей, иногда и куда более известных… Об этом шумят какое-то время, а потом все успокаиваются и не меняется ничего. А я ведь даже не кто-то известный — просто ещё один ноунейм, каких дофига среди арестованных и присевших. Я же за всем этим следила — иногда вписывалась за кого-нибудь, когда получалось, иногда так… И — честно? — я сейчас не смогу назвать ни одного имени и про большинство даже не вспомню, что с ними случилось в итоге. Почему бы со мной было как-то по-другому?
Голос её почти сорвался на крик. Она выдохнула и немного помолчала. Когда Алиса ничего не вставила, завершила уже спокойно:
— Ну, и тогда я решила — раз мой последний шанс сдохнуть с пользой утрачен, то меня устроит сдохнуть и просто так, без спецэффектов.
Алиса поглядела в светящуюся приборную панель.
— А теперь так же думаешь или нет? Если доберёмся?
— Если доберёмся, — откликнулась, подчеркнув, Агнешка. — Это ещё сначала надо добраться. А там поглядим.
— Считаешь…
— Ну, вот смотри. У нас скоро начнёт кончаться топливо. Может быть, нам попадётся что-нибудь по дороге до того, как оно закончится. Но, может, и нет, и тогда, согласись, на твой вопрос отвечать будет необязательно.
Губы её слегка гнулись, будто её это развеселило, будто ей было как-то неловко от этого, но слишком радостно, чтоб достаточно хорошо скрывать.
— Я постараюсь нас вывезти, Лис. Если это будет от меня зависеть. Но тут не так уж всё зависит от меня, и ты знаешь.
— Знаю, — Алиса кивнула, глядя на всполохи теней за окном. Они там пряли что-то, плели, плелись, иногда перебегая вдруг от края к краю, натыкались друг на друга и будто решали, что дальше делать с этой белой машиной, такой наглой и неуместной на их дороге.
Сбоку, пустое и закрытое, проплыло длинное кафе, чуть облупившееся в своём лёгком летнем сне. Тойота на минуту задержалась у него, сбросив скорость. Длинные изогнутые буквы — «Shvali» — на крыше лишь слегка подсвечивались несколькими недогоревшими лампочками. Внизу, в пыльном стекле входной двери, кто-то вывесил табличку — «Sorry, we're dead».
— Ха. Весело у них там, — Агнешка снова набрала скорость. Кафе быстро исчезло из виду и затерялось в потёмках.
Алиса проводила его взглядом. Подумав над чем-то — сначала так и собираясь, казалось, оставить при себе и никуда не пустить больше — она спросила всё же:
— Агнешка?
— Мм?
— А, нет, ничего… Просто интересно стало.
— Ну?
— А ты считаешь, что после смерти есть ещё что-нибудь? Какая-то другая жизнь или что-нибудь такое?
— Надеюсь, что нет, — Агнешка мотнула головой. — Если вдруг выяснится, что там что-то ещё, я это точно не вывезу.
От дождя разбухли мокрые комья земли, разбух влажный воздух, разбухла голова, пропуская воду через уши, сквозь губы и в нос. Нос, по крайней мере, лучше было убрать немного в сторону. Заливать в него перестало.
Тучи наверху тяжело цеплялись друг за друга и почти не могли сдвинуться с места. Им, наверно, тоже снился сон — дремотный предрассветный сон, из которого никак не вынырнешь, пусть тут и совсем мелководье, но только ни встать, ни поднять даже голову… Интересно, есть ли что-то ещё, кроме головы.
Лана, чуть шевельнувшись, попробовала. Что-то ещё, похоже, было, но перемешалось, перепуталось и сложно делалось его разобрать теперь. Определённо был хребет вместе с несколькими траками шеи, которыми к нему крепилась голова. Он гнулся, тянулся, цеплялся за землю и всё вокруг и почти не мог сдвинуться с места. Где-то далеко как будто начинались руки и исчезали концами в дождевом растворе. Ног, видимо, не было — вероятно, они валялись ещё где-то поодаль, и их ничего не интересовало.
С поворотом в шее легко вернулась кисть правой руки: она лежала тут же, куда ближе, чем можно было представить, и даже могла пошевелиться, но как-то сама по себе. Пальцы перебрали в воздухе аккорд. Их было сколько-то — сколько точно, неясно, в голове, за глазами, поломалось что-то, нужное для счёта. Всё правильно, во сне так и бывает, и лучшее, что можно сделать, это закрыться обратно и подождать внутри, пока не заснёшь и не проснёшься снова, уже в своей стихии.
Кто-то спросил Лану,
