немного бы стал мне другом, Егор.
Глава 7. И какой он, этот Рай?
— Разрешите с Машей проститься, Шериф, — Кира сидела перед ним на маленьком стульчике и дергала себя за редкие волосенки на голове, — я последний раз хочу посмотреть на нее.
— Кира, сейчас отсюда опасно тебе выходить.
— Я только перед тем как ее заберут. На улицу не пойду! Пустите в Клинику на нее посмотреть.
Шериф стоял над девушкой и, скрестив руки на дробовике, висящем на груди, смотрел на нее сверху. Некрасивая. Скулы кривые, волосы редкие. Ноги короткие. За что такую может полюбить красивый парень? Анатолий был ничего так с виду, если я его помню, конечно. Высокий, плечистый. Или просто вариантов не было. Что было рядом, то и полюбил? Романтик, без того чтобы не опекать хоть кого-то не мог дышать. Или от одиночества, от страха остаться одному. И она тоже. И ко мне липнут тетки не потому, что красавец или умен как стадо бобров. Просто выбор небогат. Чувствуют, что нет подлости во мне, вот и липнут. Даже сейчас попробуй, найди своего человека среди остатков людей. А раньше еще хуже было. Ведь восемь миллиардов на планете жили, попробуй, высмотри среди толпы народа, того, кто именно твой человек. Нравилась мне девчонка во втором классе. Как сейчас помню, Юлькой звали. Курносая. Так на меня даже не смотрела, не видела вообще. А я в кровати по ночам грезил, как ее спасаю от кого-то, уж и не помню от кого. Все спасал, и спасал, а она мне в награду ноги свои показывала. Что было такого в детском мозгу, почему ноги? Эх, Машунька, наверное, хороший ты была человек. А сейчас разлагаешься от меня неподалеку. А эта — прям чучелко постапокалиптическое. Но ведь и ей хочется любви и ласки. А кому не хочется?
— Кира, давай так. Ты мне подробно все расскажешь. Без вранья. И я тебя под охраной свожу Машу похоронить. Парни уже могилы копают сейчас.
— Хорошо. Только вы садитесь рядом, а то мне неудобно, когда вы надо мной нависаете. Рассказывать я не очень умею.
— Давай, как сможешь. Хуже чем у Бориски вашего точно не получится.
Кира помолчала минуты три, кусая губы, резко выдохнула и начала говорить, глядя в пол:
— Старого мира я не знала. Взрослые все время о нем рассказывали, жалели себя, что все потеряли. Комфорт, удобства, медицина, вкусная еда. Для меня это были пустые звуки. Жили сначала в остатках какого-то поселка. Взрослые говорили, что дачный поселок. Мы не понимали, что это значит. Маленькие прятались в каком-то туннеле. Голодные были. Все время хотелось есть. Темнота душила. Взрослые все паниковали из-за радиации. Мама и папа со мной были. Еще несколько взрослых и Толик со своими родителями. Детей двое было — я и он. Мы все время вместе с ним сидели на досках в темноте. Время тянулось очень долго, играли с ним в «Такой далекий мир». Игру такую мы сами придумали. Каждый по очереди пытался вспомнить, что он видел: какое дерево, какой камень, ручей, листья, вещи и так далее. Больше выдумывали. Родители часто уходили наверх. Потом многие заболели и умерли. Остался с нами один Иваныч. У него нога была сломана, и он не ходил наверх с остальными взрослыми. Когда никто не вернулся, он плакал. Нога не сгибалась, и колено было распухшее. Ему пришлось ползком лазить вверх. Потом он вывел нас на свет. Это было страшно. Стали жить в доме и началась зима. Зато появилась еда. Мы ели консервы. Много консервов. Иваныч откуда-то целыми мешками таскал их. Рыбные, каша с мясом, сладкие. Мы играли банками и игрушками, что нашли в доме. Так и жили вдвоем с Толиком. Сколько лет не знаю. Были как брат и сестра, наверное. Иваныч однажды не вернулся. Когда консервы закончились, Толя хотел сам начать ходить. Ему Иваныч объяснял, где консервы. Но я не пустила одного и стали ходить вдвоем. Так и выросли, парочкой. Одежды много было в домиках вокруг. Когда стали идти дожди после зимы, поселок залило по окна, домики стали разрушаться. Толя пытался ремонтировать, да не очень у него получалось. Он все мечтал сам построить дом-лодку, чтобы и плыть по воде и жить в ней. В какой-то момент решили уходить. Набрали полные мешки вещей, из оружия только ножи были и топор. Толя копье сделал из палки и железки, на случай волков. Волки тогда уже начали ходить стаями. Шли через сгоревший лес, холмы черные. Потом нашли какой-то городок. Дома еще целые там были, высотой в пять этажей. Забаррикадировали проходы, печку сделали. Потом и это место стало топить от дождей. Примерно два раза холода наступали. Все в черный лед превращалось. Опять шли дальше. Людей не было. Даже следов людей не находили. Шли по железной дороге. Темно было. Каждый день темно. Потом начало светлеть. Дошли до леса, где деревья были высокие и зеленые. Елки и сосны. Пригорки или, как вы их зовете, сопки. Не так давно ночевали мы в лесу. Как обычно сделали стенку из валенных деревьев, накидали над головой веток и мха, костры по бокам разводили. Так месяц, наверное, в этом месте жили. Толик все хотел дом построить. Говорил что на верхушке горы безопаснее. Однажды ночью слышим треск страшный над головой. Сначала решили, что молнии бьют, как раньше. Высунулись, и тут что-то огромное пронеслось, с грохотом, в пламени, дым из этого валит. Перепугаться не успели, как упало оно на землю. Мы сначала боялись, но решили пойти посмотреть. Взрослые нам рассказывали о летающих машинах старого мира. Решили — а вдруг люди. Перешли через один пригорок, зашли на другой, дым валит из одного места черный. Вышли на эту сопку и там горит машина. И люди стоят вокруг нее. Старик с Машей. Стариком его называла сама Маша, имя я не знаю. Это были первые люди после нашего Иваныча, что мы увидели. Страшно было. Толик сначала не хотел выходить, да Старик нам рукой махнул и крикнул, чтоб не боялись. Я других девочек и не видела в своей жизни. Мы с Машей сразу друг другу понравились. Потом еще двое парней вышли. Длинный и Борис. Длинного звали Семен, не успели мы с ним толком познакомиться. Молчал он все время и глаза так странно бегали. Борис его младше был и боялся этого Семена, все жался к Старику. Мы потом от него
