Вошел Харченко и, сонно глядя на меня, доложил:
— Товарищ гвардии подполковник, до вас пришли.
— Кто?
— Та той, шо вчора виньцо з вами пив та все про Россию балакав.
— Тулубьев?
— Так точно, вроде как вин.
Было уже восемь минут восьмого. Надобно спешить. Черт побери! Опять как-то некстати пришел этот человек. Впрочем, я же сам вчера сказал, чтобы он зашел.
— Зови его! — приказал я Харченко.
Дверь отворилась, и бывший гусар вошел в комнату.
— Привет, Александр Аркадьевич! — сказал я, глядя в его открытое квадратное лицо и бесхитростные глаза.
Конечно, с точки зрения настоящего контрразведчика, я поступал безрассудно, даже глупо, но тем не менее я задержал в своей руке его крепкую, шершавую ладонь и спросил:
— Какая ваша самая заветная, великая мечта?
Тулубьев пожал руку и тихо произнес:
— Умереть на своей земле.
— Едем, Александр Аркадьевич, едем, — беря его под руку, сказал я. — У вас, может быть, появится шанс к этому.
Мне сейчас мог очень пригодиться еще один русский человек.
Тулубьев поднял голову и, ни о чем не расспрашивая, пошел за мной.
Я сел в машину, посадив Глебова рядом с собой, а гусара с шофером. Машина быстро понеслась вперед.
— Ну, что нового, старшина? — спросил я.
— Пока ничего. После вашего отъезда беседовал с Эльфридой, насчет фрицев интересовался, — сказал Глебов.
— С кем, с кем? — переспросил я.
— С новой переводчицей. Ее Эльфридой зовут, ничего, хорошая особа, — одобрительно отозвался старшина.
— Да, красивая женщина. Только за ней, старшина, приглядывать надо.
— А я и так глаз с нее не спускаю, — сказал Глебов.
— Я и вижу, что глаз не спускаете, а это уж последнее дело. Понимаете?
— Понятное дело, — согласился старшина. — Не беспокойтесь, товарищ гвардии подполковник.
Машина, делая крутые повороты мимо разрушенных домов, наконец выбралась за город. Спустя некоторое время мы подъехали к заставе. У самого здания нас встретил младший лейтенант Рябцев. Мы зашли в сторожку, уселись возле пылавшей печурки и стали ждать ночи.
К вечеру засвежело, стал моросить мелкий дождь, затем он перешел в ливень. Холодные порывы ветра качали деревья, тяжелые струи дождя шуршали о стекла окон и глухо барабанили в крышу. Время от времени грохотали в небе раскаты ранней весенней грозы и острые, ломаные зигзаги молний прорезали ночь. На секунду черная поляна и мокрые деревья озарялись резким, мгновенным светом, и потом все снова окутывала черная грохочущая темнота.
Я взглянул на часы. Было уже около десяти часов.
— Пора. Надо идти занимать поляну, — сказал я лейтенанту, но ему, разогревшемуся крепким сладким чаем, видимо, не очень-то хотелось идти в эту холодную, мокрую ночь.
— Я так думаю, товарищ гвардии подполковник, навряд в такую погоду фрицы самолет сюда направят. Разве ему сесть в эту темень? Во-он как ветер гудит! — прислушавшись к вою ветра, сказал младший лейтенант.
— А вот мы это и проверим, — ответил я. — Работа диверсантов и шпионов тем и отличается от работы остальных людей, что такая погода очень удобна для их дел. Итак, лейтенант, берите плащ-палатки — и на поляну. Время не ждет.
— Александр Аркадьевич, — обратился я к Тулубьеву, — вы намного старше всех нас. Мне кажется, вам лучше было бы переждать здесь, в тепле, чем болтаться с нами без сна в непогоду.
— Вы мне оказали доверие и честь, привезя сюда. Я, конечно, догадываюсь, о целях ночной экспедиции. Нет меры моей благодарности, — волнуясь, заговорил Тулубьев. — Но если вы продолжаете верить мне, то не гоните. Куда вы, туда и я! Всю свою кровь, всю жизнь, весь остаток моей жизни я с радостью готов отдать за ту секунду, когда вы позвали за собой Александра Тулубьева, хоть и нелепого, но русского, до последней своей кровинки русского человека. И — видит бог, в которого верю, — не лгу.
Голос его сорвался. Я молча взял его за руку и повел к дверям. Спустя минуту я, Глебов, Тулубьев, лейтенант и трое сопровождавших нас солдат цепочкой, следуя друг за другом, шлепая по грязи и лужам, медленно побрели к лесу, озаряемые вспышками беснующихся молний. Наконец мы добрались до канавы, вышли по ней к перелеску и очутились на поляне.
— Не зажигать огня! — приказал я.
Лейтенант развел бойцов по местам и затем вернулся к нам. Мы расположились под большим деревом, хотя оно вовсе не защищало нас от потоков дождя. Дождь лил не переставая, но молнии уже реже озаряли темноту. Раскаты грома стали затихать. Было без двадцати двенадцать. Скоро полночь, но ожидаемого нами гула мотора не было слышно. Монотонный шум дождя и шелест листьев навевали дрему. Слипались глаза, и сильно хотелось спать. Возле себя я услышал сочный, продолжительный зевок Глебова. Старшину, прикрытого плащ-палаткой, по-видимому, тоже одолевал сон. Еще одна запоздалая молния прострочила темноту, громыхнул гром, и снова стало темно и тихо. Я полуоткинулся назад, чувствуя, что касаюсь широкой теплой спины гусара. Вдруг вдалеке послышалось какое-то жужжание. Оно ослаблялось, пропадало и снова усиливалось, пробиваясь сквозь мерный шум дождя.
— Самолет, — сказал Тулубьев.
Задремавший было старшина вскочил на ноги, и мы, сжимая автоматы, притаились под деревом, словно боясь, что с кружившего где-то над нами самолета смогут нас увидеть.
Я взглянул на фосфоресцирующий циферблат своих часов. Было ровно двадцать четыре часа. Далеко в стороне слабо блеснула молния, отдаленно прогремел гром, и в нем на мгновение потонул рокот кружившего над поляной самолета. Я терпеливо ждал. Так снова и снова в черной высоте пролетал над нами невидимый самолет, но он даже ни разу и не снизился над поляной. Быть может, он ждал условного сигнала с земли, но, не зная ни цвета, ни количества сигналов, я не пускал в ход электрический фонарь. Самолет, пройдя еще один круг на большой высоте, пошел обратно на запад, и вскоре рокот его моторов слился с шумом затихавшего дождя.
— Ушел, гад! Наверно, побоялся сесть, — недовольно сказал старшина.
— Надо идти до дому. Я же говорил, что в такую погоду ему не сесть на полянку, — пробурчал лейтенант.
Я снова взглянул на часы. Сорок две минуты первого. Вражеский самолет покружил над нами свыше сорока минут. Ясно, что он не случайно залетел сюда. По-видимому, это был небольшой, типа нашего По-2, связной самолет. Что же помешало ему приземлиться? Вероятнее всего, отсутствие условных сигналов с земли напугало пилота, и он повернул обратно. Во всяком случае, надо было дождаться утра, тем более что дождь уже затих и только мокрые ветви стряхивали на нас тяжелые капли.
