— А кстати, где же он? — спросил Глебов, открывая ставни.
Яркий солнечный свет брызнул снаружи. В комнате никого не было. Мы побежали во вторую. Там тоже было пусто. Мы пробежали еще одну комнату — дальше была стена.
— Куда же он мог деваться? — воскликнул Глебов.
— Рассыпаться по комнатам! Он где-то здесь, никуда уйти он не может, дом оцеплен! — крикнул я.
Распахивая шифоньерки, заглядывая под диваны, столы и кушетки, мы стали «прочесывать» комнату за комнатой. Солдаты торопливо срывали занавески и портьеры, валили шкафы, переворачивали диваны, отодвинули трюмо, заглянули в ванную — шпиона не было. Я распахнул настежь створки огромного гардероба, набитого мужскими и дамскими платьями. Их было много, и они мешали мне. Я поспешно сорвал с вешалок и выкинул под ноги солдат несколько костюмов; стало свободнее. Моя рука наткнулась внутри шкафа на выключатель, и я повернул его. Вспыхнул свет, и одновременно с ним половина стенки повернулась и отошла назад, образовав проход. Свет сейчас же потух, и стенка снова стала на свое место. Так вот оно в чем дело, потайная дверь! Я своими собственными глазами видел ее, и не только я, но и ошеломленные лейтенант, Глебов и автоматчики. Я снова повернул выключатель и бросился в открывшийся проход. Со двора раздались крики, выстрелы, шум. Сбегая пр узкой лесенке вниз, я очутился в густых кустах акации, облепившей этот уголок сада.
— Стой! Стрелять буду! — раздалось за кустами, и, тыча мне автоматами в лицо, выбежало несколько наших солдат.
Узнав меня, они остановились.
— Что вы, очумели, что ли! — закричал появившийся за моей спиной Глебов. — А это кто, немец?
Тут только я увидел, что под кустами, запрокинув назад голову, сидел человек. Из его простреленной ноги сочилась кровь.
Старшина стал обыскивать немца.
С улицы, привлеченные выстрелами, заглядывали сквозь ограду перепуганные горожане.
Солдаты осторожно положили раненого в машину. Глебов сел за руль, и автомобиль понесся к комендатуре.
Захваченный фашист молчал. Сжав побледневшие губы, он угрюмо глядел в сторону. Было уже около 13 часов. В 13.45 мы должны были связаться с германским центром, как говорилось в инструкции.
— Ну ничего. Пока обойдемся и без вас. Пароль — Страус, — глядя в упор на немца, медленно сказал я, — волна 19,73, час передачи 9.30 утра, час приема 13.45, позывные…
Фашист повернул голову и злобно посмотрел на меня.
— …четыре длинных и один короткий, за ними замедленное «а». Как видите, все в порядке.
— Сомневаюсь, — тяжело дыша, проговорил немец.
Это были его первые слова. Несмотря на боль от раны, лицо его скривилось в наглой и самодовольной усмешке.
— Почему?
— Я уверен в этом. Мой центр предупрежден о вашем налете. Я успел вовремя это сделать.
— И притом не прибегая к шифру. Мы слышали, как вы оповещали весь мир о своем провале. Вы только не учли, что и мы приняли свои предосторожности.
— Что вы хотите этим сказать?
— Просто то, что, когда мы врывались в ваш дом, наша станция помех уже заглушала передачи на волне 19,73. Могу вам даже продемонстрировать, как это звучало.
Я позвонил по телефону на армейскую радиопередаточную станцию и, попросив возобновить на несколько минут помехи, включил находившийся в комнате радиоприемник, настроив его на соответствующую волну. Тотчас же в комнату ворвался оглушительный барабанный бой, перемешанный с хором Пятницкого и лихой пляской Красноармейского ансамбля. Все вместе это составляло целый водопад невообразимо диких звуков. Подмигнув немцу, Глебов заткнул уши. Шпион ошалело смотрел на нас. Я выключил радиоприемник.
— Теперь вы сами убедились, что зря вопили в эфир. Могу еще добавить вам, что ваши друзья С-41 и С-50 уже арестованы и оказались более словоохотливыми, чем вы. Мы отложим покамест допрос. Побудьте наедине с самим собой и хорошенько подумайте над тем, что вас ожидает. Вы пойманы на месте преступления и должны понимать, как поступают в военное время с теми, кто занимается радиопередачами в тылу армии противника. Только чистосердечное признание и выдача всех ваших сообщников могут дать вам шанс на смягчение вашей участи.
При этих словах по лицу немца прошла тень.
— Отведите его вниз, старшина, поставьте усиленный караул, и чтобы ни одна посторонняя душа не знала, что он здесь находится.
— Есть, товарищ гвардии подполковник! А ну, фриц, давай поехали, — сказал Глебов и вместе с автоматчиками вынес из комнаты раненого немца.
Ровно в 13.45 лейтенант, закончив последние приготовления для выхода в эфир, повернул ручку радиопередатчика. Я положил перед ним лист бумаги с записью позывных. Лейтенант надел телефонные наушники и, взявшись за головку телеграфного ключа, начал выстукивать вызов фашистской радиостанции. Он трижды повторил его и замолчал.
— Жду подтверждения, что меня услышали, а затем перейду на прием, — пояснил он.
Я с удовольствием смотрел на него. Несколько неуклюжий и мешковатый в те минуты, когда мы ломились в дом, где скрывалась радиостанция, теперь, находясь в своей стихии, он был совершенно иным. Смелым, спокойным, решительным. Я наблюдал, как он осторожно вращал ручку настройки приемника. Вдруг лицо его расплылось в улыбке.
— Услыхали! — И, щелкнув переключателем, он перешел на прием.
Я терпеливо ожидал окончания приема. Наконец лейтенант откинулся назад, вытер лоб и весело улыбнулся.
— Вам шифровка. Не иначе как от самого фюрера, кол ему в… брюхо.
Он выключил передатчик и пошел к двери.
— Как вас зовут? — спросил я.
— Иван Иванович. А вы зовите просто Ваней, — засмеялся он.
— Вот что, Ваня, не уходи далеко, скоро еще пригодишься.
— Я только вниз, товарищ подполковник, покурить пойду, — сказал лейтенант, закрывая за собой дверь.
Повозившись с полчаса, я расшифровал с помощью ключа, найденного у арестованного фашиста, радиограмму. В ней говорилось:
«Ваша утренняя передача принята, за исключением конца, забитого русской радиостанцией. Сообщите, где С-41. Почему не было сигналов для посадки самолета? Из-за этого пришлось опустить С-50 на парашюте. Подтвердите его благополучное приземление. Требую немедленного выполнения данного вам задания. Присланное вами — лишь часть целого, причем менее важная. Основное, что имеет величайшую ценность для Германии, все еще остается в Шагарте. Если не сможете вывезти, уничтожьте во что бы то ни стало. Ни в коем случае не допускайте, чтобы им завладели русские. Не только вы, но и все ваши близкие ответите жизнью за такую оплошность. К уничтожению приступайте только в крайнем случае. Строжайше запрещаю заниматься военной разведкой. Посвятите все силы делу, ради которого вы посланы. Принимаем все меры для облегчения вашей работы. Получите помощь не только с запада, но и с востока. Учитывая утренние помехи в эфире, переносим вашу передачу на 18.25. Приготовьте точные ответы. Генрих».
