то спросил, не хочет ли он прокатиться. Мы проговорили четыре с половиной часа. Боуи был знатоком искусства и столь же фанатичным коллекционером, как и я; мы обсуждали впечатляющую коллекцию Чарльза Саатчи[97]. Он сказал мне, что плохо помнит 1970-е годы. В то время он жил в Нью-Йорке, в основном сидел в квартире, работая над музыкальными проектами. Он сказал, что почти не выходил на улицу, и это имело основания: Дэвид Боуи на улицах Нью-Йорка в середине 1970-х вызвал бы такое же столпотворение, как Майкл Джексон, прогуливающийся по Лос-Анджелесу спустя несколько десятилетий.
Его мечтой, по собственному признанию, было собрать невероятных музыкантов и создать музыку, которую они никогда не репетировали и даже не видели нот, — они просто соберутся в студии и сыграют что-то впервые и запишут это в таком сыром виде. Я нашел эту идею захватывающей.
Я знал, что его настоящее имя Дэвид Джонс, и он рассказал мне, как назвал себя Дэвидом Боуи. В начале 1970-х годов, по его словам, лондонские газеты называли Мика Джаггера «Джаггер Даггер», т. е. «Джаггер Кинжал». Ему понравилась идея ножей, и остроты, и американского исторического наследия. Поэтому он решил стать Дэвидом Боуи[98].
Мне было очень грустно, когда Боуи умер в начале 2016 года. Эта новость заставила меня плакать. Он оказал огромное влияние на стиль и музыку в моей жизни. Все время ломал стереотипы. Прокладывал путь новаторским начинаниям. Невероятное вдохновение. Тогда я заплакал впервые после смерти моей мамы.
Лоуренс позвонил мне со своей 60-метровой яхты с острова Сент-Барт и спросил:
— Что за место этот Мюстик?
— Приезжай в гости! — пригласил я.
— Сколько времени понадобится, чтобы добраться?
— Не знаю. Спроси своего капитана — это не займет больше полутора дней.
Через два дня он позвонил и сказал:
— Надеюсь, это чертово место окажется стоящим, потому что море штормит, и мою семью качает на этой гребаной лодке, и всех тошнит!
— Лоуренс, вернись обратно, не приезжай, — сказал я ему. — Пожалуйста, вернись. Если тебе здесь не понравится, не хочу, чтобы ты расстраивался из-за меня. Это не какое-то райское место. Это обычный остров, это…
— Я уже на полпути и не буду возвращаться.
«Черт, — подумал я, — Лоуренсу наверняка остров не понравится. Здесь нет магазинов, только единственный бар на пляже и в лучшем случае — ресторан в отеле. О боже, что мне делать?»
Я несколько раз перезванивал ему, но он не отвечал. Я сказал Сюзи: «Ты увидишь, как у Лоуренса крышу сносит. Он будет злиться на меня, как мне быть?» Мой дом строился; это был котлован со строительным оборудованием, лежащим вокруг. Я снимал, наверное, худший дом на Мюстике. Мне нравился этот остров, но я был уверен, что Лоуренс возненавидит его.
Лоуренс вошел в порт; на самом деле это была просто пристань. Он бросил якорь возле бара «Бэзилз», позвонил и сказал: «Я здесь, заходи ко мне». Я спустился на пристань, и он сказал: «Покажи мне окрестности». Мы сели в мой маленький квадроцикл Mule и поехали.
Это «Бэзилз», бамбуковый пляжный бар, построенный на сваях на берегу. Это «Коттон Хаус», небольшой отель на пятнадцать номеров. Это фиолетовый бутик, где продают лосьон для загара и купальники. Это розовый бутик, здесь можно купить соломенные шляпы и сувениры. За десять минут мы объехали все местные достопримечательности. На всем острове было около пятидесяти домов. Он сказал: «Покажи мне, где вы остановились». Я отвез его к арендованному нами дому и по выражению его лица мог судить, что впечатление было так себе. Он предложил: «Давайте сегодня поужинаем на моей лодке. Пригласи несколько человек».
Так мы и сделали: позвали Мика Джаггера и Джерри Холл; исполнительного директора острова[99]; Брайана Александера[100] и его жену Джоанну; и еще несколько человек. Яхта, конечно, произвела впечатление. В конце вечера Лоуренс сказал: «Завтра я буду осматривать дома с Брайаном».
— Значит, тебе здесь понравилось?
— Все в порядке, — сказал Лоуренс. — Просто хочу посмотреть дома.
В итоге он внес существенный задаток за огромную, красивую «Виллу Роза деи Венти» стоимостью более двадцати миллионов долларов, которая располагалась на скале с видом на Атлантический океан. Он послал своих ребят для проверки сделки. Они наметили длинный список необходимых ремонтных работ, а тем временем Лоуренс арендовал «Большой Дом». Это была настоящая жемчужина острова, один из оригинальных домов, реплика Тадж-Махала, построенная основателем Мюстика. Спустя короткое время Лоуренс приобрел «Большой Дом» за сумму, оставшуюся тайной, и махнул рукой на свой задаток, внесенный за «Виллу Роза деи Венти».
Лоуренс делает все с размахом, поэтому, конечно, он захотел купить «Большой Дом», ведь он был самый большой и лучший. Лоуренс нанял потомков ремесленников, которые построили оригинальный Тадж-Махал, чтобы они приехали из Агры и преобразили внешний вид места — классический Лоуренс! В конечном счете это место было на самом деле изысканным.
Глава четырнадцатая
Сыновья и дочери
Следующее поколение
Сюзи, дети и я пять лет провели в таунхаусе на 80-й улице, когда строился мой бизнес. Мы давали званые обеды для друзей, приглашали редакторов журналов пропустить бокальчик-другой и много времени посвящали моде. Летом 1992 года мы арендовали дом в Коннектикуте и так полюбили его, что, когда Сюзи снова забеременела в том году, решили вернуться туда на постоянное жительство. Нашли дом в стиле поздней английской готики на величественной Мейфэр-лейн в Гринвиче.
Я проводил публичное выступление в магазине Woodward & Lothrop в Вашингтоне, округ Колумбия, когда мне позвонили: «Сюзи едет в больницу». Я выскочил из магазина, прыгнул в частный самолет и полетел в аэропорт Уайт-Плейнс. Мне удалось вовремя добрался до Гринвичской больницы. Моя дочь Элизабет родилась в мае 1993 года.
Элизабет была интересным маленьким персонажем. Она все время хихикала и улыбалась. Сюзи читала ей детский стишок «Маленький зайчик Foo Foo, прыгающий через лес», и каждый раз, когда Сюзи произносила «фу-фу», Элизабет хохотала. И конечно, мы начали произносить «фу-фу» только для того, чтобы услышать ее смех. Детский смех просто замечательный! Мы начали называть ее Фу-Фу, и с тех пор это имя за ней закрепилось.
Когда она подросла, какой бы разговор мы ни вели, где бы ни были, Фу-Фу своим тонким голоском всегда высказывала свое мнение. Ее замечания были непочтительными, остроумными и забавными, она могла рассмешить кого угодно. Она демонстрировала такую властность и острый ум, что Сюзи стала называть ее «маленький директор». И при этом она беспрекословно слушалась своего старшего брата. Ричард, бывало, скажет:
