Черт с ним! Это была песня о том, что любовь может сделать все вокруг лучше и что мир становится куда более тусклым, когда любимого в нем нет.
Как будто она без песни этого не знала.
К счастью, Элайза была не единственной, кто начал всхлипывать.
Порыв холодного ветра сообщил о том, что дверь вновь открылась. Интуиция заставила Элайзу повернуться – ее подозрения подтвердились: Ла Вей ушел.
Когда через мгновение Шеймус вышел из паба, чтобы покурить и прийти в себя от чувств, которые он вложил в песню о Робине Адэре, он увидел ла Вея, прислонившегося к стене и смотревшего на звезды. И, возможно, раздумывающего о том, стоит ли ему вернуться в трактир.
Хотя, быть может, Ла Вей ждал, что Шеймус выйдет на улицу, и тогда он сможет его убить.
– Так вот он, лорд Ла Вей, – промолвил Шеймус, засовывая сигару в рот.
Филипп ничего не сказал.
Шеймус протянул ему сигару.
Ла Вей взял ее.
Шеймус разжег сигару принца.
В полном молчании двое мужчин, объединенных лишь разрушительной тягой к женщине, посасывали сигары.
– Вообще-то борьба мне по нраву, лорд Ла Вей, – наконец признался Шеймус, нарушая долгое, напряженное и кажущееся почти смертельным молчание. – Я говорю правду. Подозреваю, что и вам нравится борьба. Однако мне кажется, что побеждать вам нравится больше, чем мне бороться.
– Никакой борьбы не будет, – ленивым тоном ответил Ла Вей. – Потому что никакого удовольствия от столь легкого убийства я не получу.
Шеймус просто кивнул.
Мужчины снова закурили.
– Нет ничего плохого в желании получить то, что вы хотите. Но разве вам не будет жаль таким образом обидеть женщину? Женщину, которая уже пострадала?
Шеймус произнес это на своем ритмичном ирландском диалекте, придававшем всем его словам немного ироничное, легкомысленное звучание.
Ла Вей повернулся к нему. Он бы предпочел избавиться от Шеймуса Даггана как от развязного слабака.
Дверь трактира распахнулась.
– Дагган! Неси сюда свою задницу!
Не сказав ни слова, Шеймус так и сделал.
Ла Вей же понес свою задницу домой, причем весь путь он проделал пешком.
Дом был погружен в сон и тишину, когда незадолго до полуночи преподобный Силвейн и его жена привезли домой Элайзу. Слуги уже ушли спать, и, взглянув на безмятежно спящего Джека, Элайза спустилась вниз, чтобы еще раз проверить замки на шкафах и взглянуть на состояние кухни. Нигде не было ни пятнышка, все стояло на своих местах, а еда была убрана в кладовые.
Еще совсем недавно Элайзе и в голову бы не пришло, что она будет испытывать гордость за такие вещи, однако сейчас, поддавшись порыву, возликовала. Это был нешуточный подвиг.
У нее появилось чувство, что ей подвластно все.
Элайза шла по проходу между кухней и кладовой, как вдруг в конце коридора перед ней появилась тень, загородившая свет.
Удивившись, она остановилась.
– Филипп!.. – выдохнула Элайза.
Это точно был Ла Вей.
Несколько мгновений они казались друг другу застывшими в коридоре тенями.
Наконец он двумя размеренными шагами преодолел расстояние между ними.
– Ты… ты ищешь пирог? – тихо спросила она.
И тут же покраснела, поняв, каким нелепым было ее предположение.
Ла Вей слабо улыбнулся, хотя его мысли явно были заняты чем-то другим.
– Могу я задать тебе один вопрос, Элайза? – спросил он.
Он говорил каким-то странным тоном – необычным и очень напряженным.
– Конечно, – ответила она.
– Как ты относишься к… тому мужчине?
– К какому мужчине? – удивилась Элайза.
– К мужчине со скрипкой, – пояснил Филипп.
Он поднес воображаемую скрипку к плечу и «заиграл», мотнув головой. Забавно, но когда он вскинул голову, то действительно немного напоминал Шеймуса.
– Ты спрашиваешь о Шеймусе Даггане?
– Да. Ты любишь его?
– Я… что? Господи, да как же только…
– Он тебя любит.
– Да нет, не любит, – возразила Элайза. – Хотя правильнее было бы сказать, что Шеймус любит всех. В особенности себя самого.
– Я видел, как он на тебя смотрит. И как поет тебе. Этот человек влюблен.
– Возможно, ты перепутал его с человеком, которого видишь в зеркале.
Эти слова так резко остановили ла Вея, как будто он налетел на каменную стену.
Они не отрываясь смотрели друг на друга.
А потом он двинулся вперед, пугая Элайзу, заставляя ее отступать к стене. Наконец его ладони легли на стену по бокам от лица Элайзы, загоняя ее в ловушку и лишая возможности убежать.
– Какие чувства ты испытываешь к Шеймусу Даггану? – настаивал он.
– Думаю, к Шеймусу Даггану я испытываю такие же чувства, какие ты испытываешь к леди Придо.
Этим замечанием она выиграла улыбку, которая не имела ничего общего с юмором.
– Так какие же чувства ты испытываешь к Шеймусу Даггану? – тихо повторил свой вопрос Ла Вей.
– Шеймус очарователен, – пробормотала Элайза, голова которой находилась в дюйме от Филиппа.
– О!
– Ты заметил, как мерцают его зеленые глаза?
– Заметил, – угрюмо ответил принц.
– И еще у него чудесный певческий голос, – продолжала она.
– Если человеку нравится лягушачье кваканье, то я понимаю, что ему может понравится и этот голос.
Эти слова Ла Вей прошептал почти на ухо Элайзе, отчего все ее тело затрепетало в ожидании наслаждения.
Неожиданно руки Филиппа с шокировавшей Элайзу уверенностью легли ей на грудь, как будто она принадлежала ему. Впрочем, это было недалеко от истины.
– Думаю, мы сейчас доведем друг друга до пика удовольствия, даже не сняв одежды, – заявил он.
Ла Вей произнес эти слова таким безучастным, грубым, но абсолютно эротичным голосом, что кровь зашумела в голове у Элайзы. Ей показалось, что она может упасть в обморок.
– А сейчас ты о ком думаешь, Элайза? – тихо спросил Филипп.
Она вопросительно смотрела на него, ее мысли путались, а тело уже было готово подчиниться ему.
– О ком ты думаешь ночами, оставшись одна в комнате, Элайза? – спросил Ла Вей. – Я скажу тебе, о ком думаю я. Я лежу без сна и думаю о том, как бы мне хотелось сделать это… – Его пальцы осторожно пробежали по округлостям ее груди, прикрытых муслиновым лифом платья. – Потому что у тебя такая чудесная, налитая грудь… – В подтверждение своих слов он еще раз обвел ее грудь руками, а затем, остановившись, слегка приподнял. – А потом я думаю о том, что твои соски похожи на маленькие малинки и мне хотелось бы пососать их, поиграть с ними языком.
– Это… – Она с трудом сглотнула. – Какая-то сказка на ночь. Совсем не в духе Эзопа.
– А потом я бы хотел сделать еще и вот это… – прошептал Филипп ей прямо в ухо. Его язык толкнулся в ухо, обвел его контуры – медленно, ловко, умело и так греховно, что Элайза тихонько застонала. Тогда он слегка сжал ее соски и с усилием провел по ним большими пальцами. – Они станут твердыми, как маленькие камушки, а твое лоно увлажнится. Для меня. Оно ведь уже увлажнилось, да, Элайза? – шепотом спросил он.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
