Ла Вей не двигался. Эта правда была к нему безжалостна, как смерть. Наконец, вздохнув, он начал писать:
«Уважаемые мистер и миссис Фонтейн.
Ранение руки требует краткости, поэтому я прошу прощения за отсутствие подробностей. Ваша дочь Элайза работает в моем доме в Пеннироял-Грине, Суссекс. Она не просила меня написать вам, поэтому я нижайше молю вас никогда не говорить ей об этом письме. Она – одна из самых лучших людей, каких я когда-либо встречал. Ее сын Джек – красивый, умный, очаровательный ребенок, и любой человек должен гордиться знакомством с ними и почитать это знакомство за честь.
Элайза очень скучает по вам и по своему дому, хоть и не говорит об этом вслух. Поскольку вы наверняка хорошо знаете свою дочь, то вы согласитесь со мной: она горда, и мысли о том, что она вас опозорила, не перестают преследовать ее.
В годы революции я потерял половину своей семьи и бóльшую часть собственности, поэтому я могу заверить вас, что знаю цену потери близкого и любимого человека и никому не пожелаю узнать, что каково это.
Я счел возможным написать вам, потому что у вас все еще есть выбор. Вы не должны терять дочь навсегда. Если соединиться с нею вам мешает гордость, то заверяю вас: она будет рада вновь встретиться с вами. Все что вам нужно сделать, – это написать Элайзе по моему адресу.
Я много ходил по морям, участвовал в войнах, зарабатывал и терял состояния, и я точно знаю две вещи: жизнь коротка, любовь в ней – самое главное.
Искренне ваш,
Филипп Ла Вей».
Он отправит это письмо с посыльным. Лакеи могут подбросить монетку, чтобы выиграть эту честь.
Откинувшись на спинку стула, Ла Вей замер, все еще держа в руках перо. Никогда несколько слов на бумаге не давались ему с таким трудом.
А потом он снова окунул перо в чернила и написал еще одно письмо, которое следовало доставить в Лондон.
«Я с большим сожалением вынужден отклонить предложенное задание. Я еще не полностью оправился после предыдущего дела».
Он не стал подписывать письмо, понимая, что это все равно, что подписать себе приговор.
Глава 22
Дни, оставшиеся до дня подарков и рождественской пантомимы, прошли в суматошном шитье костюмов, поскольку Элайза, как и обещала, отдавала почти все свободное время миссис Снид в обмен на разрешение оставить готовые ливреи лакеям лорда ла Вея.
Рождественские пудинги были приготовлены задолго до праздника. А еще она планировала порадовать слуг жареным гусем.
Ла Вей собирался провести Рождество с графиней и графом Ардмей.
В последнее время Элайза почти не видела его. Звонок для вызова экономки молчал.
В веселый праздничный день слуги украсили дом зелеными ветками, а вечер провели в кухне за неспешной беседой и вкусными угощениями. Каждый выпил по бокалу горячего вина.
Элайза разрешила слугам пораньше отправиться спать, поскольку Ла Вей уехал на всю ночь, а сама она с нетерпением ждала вечера, чтобы почитать Джеку. Потом и она почитает что-нибудь увлекательное.
Она пришла в свою комнату, испытывая приятную сытость и раскрасневшись от вина. Ей так хотелось спать, что она могла задремать, не пересчитывая ла Веев вместо овец, поэтому решила просто расчесать волосы, подоткнуть Джеку одеяло и спеть ему на ночь.
Элайза медленно направилась к письменному столу.
И вдруг, словно наблюдая за происходящим откуда-то со стороны, она увидела, как ее рука берет щетку для волос…
Щетка не исчезла и не снилась ей. Более того, щетка была перевязана красивой красной шелковой лентой.
Элайза упала на стул, ее сердце засияло в груди, как солнце.
– Откуда он узнал? – прошептала она и тихо и удивленно засмеялась.
Она бережно подняла знакомую и такую любимую щетку, держа ее в руке так, словно это была его рука. Вскоре инициалы на ручке щетки оказались залитыми слезами.
Она провела рукой по глазам. И только сейчас увидела маленькую коробку с надписью: «Для Джека».
Элайза шмыгнула носом.
– Джек, любовь моя, тут для тебя подарок от лорда ла Вея! – крикнула она.
– Для меня?! Ура-а-а! – Мальчик схватил коробку и плюхнулся в постель, собираясь открыть подарок. Элайза повернулась, улыбаясь сыну, но тут краем глаза заметила еще что-то необычное.
Она едва не пропустила мимо внимания адресованное ей письмо.
Элайза узнала почерк – ее сердце замерло, конечности обмякли.
Несколько мгновений она пребывала в уверенности, что у нее недостанет сил распечатать письмо. Она боялась того, что может прочитать в нем. Боялась неприятного известия или новых обвинений.
«Будь смелее, Элайза!» – сказала себе она и глубоко вздохнула.
Бумага зашуршала, когда Элайза сломала печать.
«Дорогая Элайза.
Мы любим тебя и скучали по тебе каждую минуту каждого дня с тех пор, как ты уехала. Мы уже давно простили тебя за поразившую нас новость, но, как тебе известно, Фонтейны – гордое и упрямое семейство, мы бываем импульсивны и вспыльчивы. Это наши лучшие и в то же время худшие качества. Надеемся, что ты найдешь прощение для нас в своем сердце. Пожалуйста, возвращайся домой и привози с собой Джека. Мы его тоже полюбим.
С любовью,
мама и папа Фонтейны».
– Лев! Великан подарил мне льва! У меня есть лев! Р-р-р-р! – Джеку наконец удалось открыть коробочку. – Мы можем сегодня же вечером сыграть в Андрокла и льва? Мама! Мама!
Элайза не могла говорить. Повернувшись, она попыталась ради сына улыбнуться коварному деревянному льву с крашеной шерстяной гривой.
– Да. Конечно, Джек, – сквозь слезы проговорила Элайза.
Подскочив к матери, Джек обхватил ее за плечи и прислонился к ней.
– Почему ты плачешь, мама? – спросил он.
Элайза заключила его в долгие крепкие объятия.
– Я просто очень-очень-очень рада подаркам, полученным в праздник, Джек, вот и все. Я чуть позднее расскажу тебе, почему. Быть может, после твоей пантомимы.
В Рождество Филипп проскользнул в церковь как раз вовремя, чтобы стать свидетелем удивительного чуда рождественской пантомимы, в которой его собственные лакеи с серьезным видом сопровождали трех очень невысоких мудрецов к яслям, в которых лежал младенец Иисус, окруженный добрыми животными. Одним из них был резвый барашек по имени Джек. На него надели висящие ушки, голова его была окружена нимбом пушистой шерсти.
Стайка миниатюрных непоседливых ангелочков, щеголяющих нимбами на палочках, суетилась вокруг. У большинства из ангелочков не хватало зубов, один во время пения чесал себе попку, и они все время носились, как бильярдные шары, хотя должны были выстроиться в аккуратную линейку и петь.
Шеймус Дагган играл «Пока пастухи смотрели свои стада ночью», а дети пели своими чудесными высокими голосами. И хотя Джеку велели не размахивать руками, он помахал лорду ла Вею.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
