— Вы имеете в виду, как мы сможем защитить наши родовые гнезда, чтобы они в свою очередь не ринулись к прогрессу и не были им проглочены?
— Да, — сказала Будур Пери, — это мне представляется необыкновенным, как чудо.
— Необыкновенным, да, но опять же и простым для того, кто не дал сбить себя с толку. Дух времени овладевает только движением, но не субстанциями; он забирает мужчин, но не весь пласт, от которого они отделились, не их потаенный, незримый оплот.
— Это мне понятно, но, если мужчины падут, родина обезлюдеет. У нее не будет больше продолжателей рода. Силы, собранные Ландфогтом, привыкли принуждать и подчинять; можно опасаться, что вы не выдержите долгой осады. Он нацелен на господство над безликим и нивелированным миром. Отклонения от нормы и традиции преемственности должны быть вытравлены в людях — так в нападении на парсов я вижу сигнал того, что любая самобытность под угрозой.
— Не надо переоценивать силу Ландфогта; она в основе своей технического свойства и потому разрушительна по природе. Ему не хватает его доли в участии владения миром, где он выступает как противная сторона. Ведь даже своей победой он обнажит свое ничтожество. Он просуществует еще какое-то время, ликвидируя своих врагов, но потом захлебнется, как насос, оставшийся без воды.
* * *
Во Дворце было тихо, только раздавались приглушенные крики охраны, производившей смену караула. Луций молчал. Он слушал, как мурлычет Аламут да потрескивает аэроионизатор. Беседа подняла ему настроение. Все вещи предстали как бы в новом видении, словно разговор возвысил их из тьмы и придал им свет свободы. Он опять подхватил нить разговора.
— Страна замков сильнее любого потенциального движения, даже сильнее самой реальности. Временами действительность вплотную подступает к ней. Но потом чей-то сильный дух вновь открывает ее, как откапывает мифические города гениальный археолог.
— Именно поэтому складывается такое впечатление, что ваш Проконсул живет в замке, мимо которого течет время, обходя его стороной.
— Он может себе это позволить, потому что уходит корнями на недосягаемую глубину. Внутри масс еще живо, словно золото в наносном слое, знание этого, и оно неподвластно исчезновению. Вопрос, над которым размышляет Проконсул, заключается в том, можно ли опять массы превратить в народ.
— Подобные проблемы вряд ли волнуют мавретанцев.
— Нет, они скорее приветствуют возникновение толпы, массами можно манипулировать.
— Одно обстоятельство еще не до конца ясно для меня, — расспрашивала Будур Пери дальше, — я имею в виду то, что мавретанцы обязаны производить свой рекрутский набор в Бургляндии.
— Ответ надо искать в том, что дух только до известной степени можно обратить в силу. Прикидка обоюдная — бургляндцы пытаются привлечь к себе мавретанцев, чтобы привнести вековое наследие Страны замков в духовные сферы Гелиополя, как валюту, курс которой не должен падать. Они традиционно передают им более утонченные манеры, в первую очередь в понимании государственного права и теоретических основ норм хозяйственной практики. Мавретанцы в свою очередь стремятся оттеснить бургляндцев в чисто исполнительные органы, чтобы использовать себе на благо их унаследованное чувство такта, особенно в командовании войсками, консульском управлении и дипломатии. Благодаря им в высших эшелонах власти наступает равновесие.
Будур Пери слушала с явным неудовольствием.
— Все это кажется мне слишком запутанным и выдуманным лишь для того, чтобы запугивать людей. Я опасаюсь, что вы слишком углубились в эти лабиринты.
Луций выключил аэроионизатор.
— Возможно, вы правы. Я это особенно чувствую в часы, проведенные тут. Вы появились как раз вовремя.
Потом он продолжил:
— Я, конечно, нагоняю на вас скуку. Все это жалкие партии, что разыгрываются на здешней шахматной доске. Одними только рассуждениями невинность не вернуть. Можно подумать, что Бог способствует продвижению только тех, кто спит и видит, как бы взорвать весь мир: только в одном этом видят они свое торжество, презрение к смерти, абсолютную волю, которая рождает великое назначение. Может, все дело в том, что Он, как тогда перед всемирным потопом, планирует создание Своего нового творения? В таком случае Регент, возможно, будет играть роль нового Ноя.
Будур Пери поднялась, она слушала с возрастающим напряжением.
— Вы коснулись очень важных вещей. Кто это может лучше прочувствовать, чем парсы? Мы с давних пор верим, что во времена тьмы готовится новая победа сил света. Но тут вы пошли даже дальше. Что толку осужденному, если ему подробно опишут устройство машины, гениально придуманной для его казни? Лучше бы вам обратиться к более симпатичным вещам.
Луций засмеялся:
— Я не отрицаю, что несколько подпал под влияние определенных страстей. Но разве достаточно было бы одной лишь симпатии, чтобы вырвать вас из когтей доктора Беккера? И с Антонио будет точно так же.
* * *
Время перевалило уже за полночь. Вошел Костар, чтобы приглядеть за чайником.
— Где вы покупали чай? — спросил его Луций.
— Донна Эмилия купила его у Зербони, еще до разгрома лавки. Это черный китайский чай, самый лучший, у нас его еще много.
— Это как нельзя кстати, — обратился Луций к Будур Пери, — у нас, следовательно, есть самый лучший исходный материал для эликсира.
— Выбросьте это из головы, Луций. Антонио знал, почему держит его в тайнике.
— Я освобожу его и спрошу у него совета.
— Он не может лишить вас права на риск.
— А мне он только наполовину представляется столь опасным и кажется вдвойне заманчивым, после того как племянница Антонио обещала принять в нем участие. Иначе мы нарушим данное друг другу слово.
Он остановил Костара и попросил принести «веккьо». Наполнив бокалы вином, он опять включил аэроионизатор, заполнивший комнату звуками, которые, вызывая в душе приятные картины и мелодии, без труда уводили в мир неизведанных ощущений.
Операция на Кастельмарино
Главное слово для нападения на Кастельмарино было произнесено. Луций вошел в бронированную комнату, чтобы доложить о своем отъезде. Патрон поднялся; на его столе лежала развернутая карта острова. Пылал букет тигровых лилий, отражаясь в темной полированной крышке стола. День был солнечным, метеослужба на Пагосе предсказывала мягкую и почти безоблачную ночь. Наступило полнолуние.
Генерал не стал вникать в подробности операции. С тактической точки зрения она почти не имела никакого значения, это был вопрос престижа. Однако она нацеливалась на очень чувствительное место в системе Ландфогта и могла вызвать новые беспорядки. По этой причине под предлогом подготовки были предусмотрены многочисленные упреждающие меры. Патрон, не любивший сантиментов, напутствовал Луция шутками.
Луций поднялся к себе в вольер, чтобы переодеться. Он намеревался переправиться на судне, отходившем в полдень, на Виньо-дель-Мар и выбрал поэтому костюм как для увеселительной прогулки. Костар тоже переоделся.
— Надеюсь, что завтра я подам вам весточку от Антонио, а может, даже и привезу его с собой, — сказал Луций Будур Пери, прощаясь с ней. Они обнялись. Он почувствовал, что она легкая, как перышко, словно неземное создание. Он все еще думал об этом, уже находясь на борту. Что это? Ведь красота сестры сродни красоте звезд — она не волнует.
Солнце уже коснулось холмов на Виньо-дель-Мар, когда они столкнули в воду большую лодку. Главный пиротехник распорядился поставить еще и мотор, рассчитанный на быстрый отход. Во второй половине дня он еще раз обговорил все возможные варианты и проводил команду до берега. Там он попрощался, собираясь провести ночь на сторожевой башне, где находился и усиленный отряд береговой охраны, готовый выступить по сигналу тревоги. Он помахал, когда киль, проскрипев по гальке, поднялся на легких волнах и погрузился в воду; они еще долго видели на берегу его рыжую бороду.
Луций сидел у руля и правил лодкой на манер рыбаков, объезжающих свои угодья. Все снаряжение было надежно уложено между шпангоутами, оружие, однако, они держали под рукой. Морская синева темнела в вечернем освещении и разбрасывала золотые круги там, где весла опускались в воду. Загорелые бронзовые тела прекрасно смотрелись на этом красочном фоне. Потом все берега растаяли в сумерках. Задрожали первые звезды, отражаясь в темной глубине, ожившей, словно морское чудовище. На сторожевой башне на Виньо-дель-Мар и напротив, в темницах Кастельмарино, засветились огоньки. На севере, над портовым городом, горизонт пылал заревом пожара; опознавательные огни аэропорта и морской гавани пульсировали в красном тумане.
Легко ударяя веслами по воде, они пересекли пролив Кастельмарино и приблизились к острову. Слышались мягкие удары волн о скалистые берега. Ночь была душной, вода фосфоресцировала вокруг киля и лопастей весел, время от времени под лодкой проплывала большая рыба, словно очерченная серебряным карандашом. Слух обострился, дыхание участилось.
