устроила на танцполе, я просто не рискнула с ней тягаться. Да и ради чего? Поражений с меня и так достаточно.
Из плюсов этого вечера: узнала что-то новое о Кирилле и о том, как он ведет бизнес – жестко и напористо, но честно. По крайней мере, из того, что я уловила, у меня создалось именно такое впечатление. Удивилась ли я? Нет. В его порядочности я никогда не сомневалась. Разве что позавчера, когда мы заключили безумный пакт о трех неделях. Но он за прошедшее с тех пор время не сделал ничего такого, что могло бы изменить мое мнение о его принципах. Тот поцелуй и последовавшая за ним сцена не в счет – сорвались мы оба.
Пока я выхожу из-за стола, Гордеев крепко жмет руки своим приятелям и договаривается о новой встрече. Я тоже бормочу скупые прощания и без сожаления направляюсь к выходу, но Кирилл перехватывает меня где-то на полпути. Обвивает руку вокруг моей талии и прижимает к своему боку. Меня в тот же миг с ног до головы простреливает высоковольтный разряд электрошокера и накрывает инстинктивный порыв отодвинуться. Не потому, что неприятно – неожиданно. За пять лет я превратилась в неврастеничку, которая к любому тактильному контакту относится с осторожностью. Беспомощно поднимаю на него глаза, Кирилл лишь вызывающе вскидывает брови и жжет взглядом, будто с предостережением: «Только попробуй».
Внезапное подозрение заставляет меня оглянуться через плечо на тройку, которую мы оставили за столом. Так и есть. Кристина провожает нас завистливым взглядом, а значит, этот спектакль устроен для нее. Всем плевать, что я при этом чувствую.
Стоит нам оказаться за пределами «Кайзера», Гордеев, будто в подтверждение моих мыслей, тут же меня отпускает. Жар исчезает вместе с его рукой. Я вроде бы снова могу дышать. Не хочу только анализировать странное ощущение потери, которое быстро вспыхивает, но мучительно медленно гаснет в груди.
Дорога обратно проходит в звенящей тишине, которую не спасают даже негромкие звуки музыки из автомобильных динамиков. На этот раз Гордеев сам за рулем. Может быть, потому, что уже поздно и пробки не такие, как в час пик. Наверное, эта поездка ему в удовольствие.
Ведет машину он, как всегда, уверенно. Не гонит, не суетится, не сигналит, даже когда нас на перекрестке подрезает громадный внедорожник. Задумчиво смотрит на дорогу. Лениво крутит руль. На автомате переключает коробку передач.
Такая ирония, что мне с ним спокойно. После той аварии, в которую я много лет назад попала со своим бывшим мужем, я долго боролась с фобией снова сесть не то что за руль, я даже просто на пассажирское сиденье забиралась с трясущимися поджилками. А с Кириллом нет. Никогда не боялась. Возможно, потому, что другие, более сильные чувства, которые я испытывала рядом с ним, перекрывали все остальное. Даже страх. Вот и сейчас, несмотря на всю странность ситуации, в которой мы оказались, я неожиданно для себя расслабляюсь.
Удобнее устраиваюсь на сиденье, откидываю голову на спинку и смотрю. Сначала за окно, за которым расстилается темная летняя ночь, потом, поддавшись какому-то внутреннему любопытству, перевожу взгляд на Гордеева. Нет, не на него, конечно. Смотрю на его колени, обтянутые брюками. На крупные ладони, которые небрежно лежат на кожаном руле. Дальше поднять взгляд не решаюсь – и без того сердце надувается, как шарик, грозящий разорвать грудную клетку.
Когда я ехала в Москву, я обещала себе, что не буду терзать себя прошлым. Не буду ни о чем сожалеть. Кирилл давно шагнул дальше, я тоже должна. Нельзя жить постоянными сожалениями. Просто нельзя. Да, я сама все разрушила. Да, чувствовала, что тогда он меня по-настоящему любил. Да, знаю, что никогда не простит. Я себя тоже не прощу. Но разве в этом сейчас есть какой-то смысл?
С губ срывается шумный вздох, который я не успеваю запереть внутри. Не вижу, но чувствую, что Гордеев поворачивает голову в мою сторону. Молчит. Я тоже молчу, но ощущаю, как с каждой секундой напряжение между нами усиливается. Как гроза, которая набирает силу, чтобы рвануть мощными раскатами позднее.
Наши глаза встречаются. Прочитать хоть что-то в темной глубине его зрачков нереально. О чем он думает? Раньше понимать его было сложно. Сейчас – просто за гранью моих возможностей. И все же…
Я не знаю, как это объяснить. Я просто не знаю. Но я вдруг чувствую в себе эту потребность. Сказать ему, как сильно я сожалею. Пять лет назад мне не хватило смелости сделать это глаза в глаза, как он заслуживал. Сейчас, конечно, поздно. Для него поздно. Но для меня это незакрытый гештальт, который, как бы я ни барахталась, тянет меня ко дну.
– Кирилл, – начинаю осторожно, но испуганно замолкаю, стоит ему припечатать меня мрачным взглядом. С ним всегда так. Я вообще не робкого десятка, но с Гордеевым все мое красноречие летит в трубу.
Тишина между нами так и гудит. Сейчас даже уши закладывает, словно резко на высоту поднимаюсь.
– Говори. – Голос низкий, отрывистый. Звучит как приказ, но я ведь сама начала разговор, не он меня принуждает.
– Я хотела сказать, что мне жаль. Я… – Перевожу дыхание, неосознанно комкаю шелковую ткань брюк. – Тогда… пять лет назад… Я совершила ошибку.
В его глазах мелькает что-то, как одинокий язык пламени, который Гордеев быстро тушит взмахом ресниц.
– Не имеет значения, – отвечает таким жестким тоном, что у меня мурашки бегут по коже. – Сейчас не имеет. Мне это неинтересно. Поняла? Больше ничего подобного чтобы не слышал.
– Хорошо. – Я нахожу в себе силы кивнуть. Сердце тарахтит, как старенький грузовик. Зрение мутится, потому что на глазах выступают предательские слезы. – Просто хотела, чтобы ты знал. Мне это важно.
Сердито стиснув челюсти и одарив меня еще одним яростным взглядом, Кирилл отворачивается к окну. И больше до самого дома не говорит мне ни слова.
Глава 16
Зачем я все это сказала? Ну зачем? Кто меня за язык тянул? Выговорилась, называется. А чего добилась? Гордееву на мои извинения наплевать. И без того хрупкое перемирие между нами безвозвратно разрушено. А сама я вместо желанного освобождения испытываю лишь стыд, горечь и отчаянную потребность исчезнуть.
От Кирилла, пока мы ждем лифт, чтобы подняться в квартиру, исходят такие мощные волны ярости, что я не решаюсь даже взгляд оторвать от пола. Что его так взбесило? Почему сейчас он даже злее, чем был вчера, когда мы с ним схлестнулись из-за моего отсутствия и выключенного телефона?
Хмурюсь, разглядывая ноги в босоножках на немыслимом
