каблуке. Убеждаю себя, что только в них причина того, как неустойчиво я ощущаю себя на ровном месте. Не нужно было мне их покупать. Не нужно было наряжаться. Пошла бы в джинсах – это ровным счетом ничего бы не изменило. Было бы даже честнее.
Металлические двери лифта захлопываются за нами, спустя минуту открываются снова. Пустынный холл, небрежное позвякивание связки ключей. Когда Гордеев открывает дверь в квартиру, я вздрагиваю. Ничего не могу с собой поделать. Это рефлекс, который срабатывает быстрее, чем я успеваю погасить его.
– Тебе, наверное, пора идти, – смущенно бормочу я, замирая на пороге.
Сейчас почти полночь. А он ни разу не задерживался со мной после девяти. Конечно, по двум вечерам делать выводы глупо, но… Он же не собирается остаться сегодня? Завтра ему на работу. Господи, какая же я идиотка, он босс – строгий график не для него. О чем я только думаю?
Словно прочитав мои мысли, Гордеев подталкивает меня вперед и бросает резкое:
– Когда мне будет пора, я дам тебе знать.
На ватных ногах захожу в прихожую, машинально щелкаю выключателем.
– Уже поздно. Я пойду спать, – делаю попытку обойти его, но он играючи блокирует мой порыв, сильно сжав предплечье, и толкает к стене.
От неожиданности из горла вырывается приглушенный вскрик, а сердце сбивается с ритма. В ту же секунду горячая ладонь ложится мне на затылок, сминает волосы, тянет их у корней. Мне не больно, скорее тревожно и волнительно.
– Что… что ты делаешь?
– Беру то, что мне нужно, – хрипит в лицо, твердым телом прижимая меня к стене. – Не твои жалкие извинения.
Заторможенно смотрю на него, не в силах оторвать взгляд. Он злой. Пугающий. И все равно красивый. На скулах проступили красные пятна. Глаза натурально безумные – зрачки так расширились, что поглотили стальную радужку. Никогда не видела его в таком бешенстве. Неужели все из-за слов, что я посмела сказать в машине?
– Я не хочу.
– Не помню, чтобы я сейчас спрашивал, – цедит с циничным смешком, резко наклоняется и захватывает зубами чувствительную кожу на шее. – Согласилась ты раньше.
Я потрясенно охаю и обеими руками упираюсь Гордееву в грудь в попытке оттолкнуть, но единственное, чего добиваюсь: он крепче стискивает ладонью мой затылок, вынуждая запрокинуть голову, и влажным языком проводит вниз по шее. В ту же секунду мое изголодавшееся по ласке тело простреливает мощный разряд возбуждения.
– Отпусти, – шепчу на выдохе.
На Кирилла мое требование не производит никакого впечатления. Губами, зубами и языком он продолжает терзать мою шею. Свободную руку кладет на грудь и умелыми движениями гладит твердеющий под тонкой тканью топа сосок. Я мелко дрожу, словно в лихорадке. Из горла вырывается рваный стон, пока Гордеев ведет руку вниз между нашими тесно прижатыми телами и резко накрывает ладонью промежность, надавливая пальцем прямо по центру.
Собственное тело предает меня, бурно реагируя на беспощадную сексуальную атаку. Колени становятся ватными. Желудок скручивает спазмом. Жар, который тлел в груди, стремительно несется вниз, опаляя бедра и живот.
– Расслабься, – советует он и резко задирает топ, обнажая полоску кожи на животе.
Расслабься. Он сказал «расслабься»? Думает, я могу?
Мое желание, бегущее по телу от макушки до пяток, вряд ли чем-нибудь уступает ярости Гордеева. Если бы он не держал меня в эту секунду, я бы просто рухнула на пол, как переспелый плод с дерева. Если это в его понимании значит «расслабиться» – что ж, я могу.
На горячее прикосновение его ладони к животу мое тело реагирует судорожным спазмом мышц, о существовании которых я даже не подозревала. С губ срывается глухой стон, отзывающийся бурным клокотанием в груди Гордеева.
Не теряя времени, он пробегается пальцами по животу и подцепляет бегунок молнии, на которой держатся мои брюки. Вжик. Шелковая ткань легко соскальзывает с бедер и мягким облаком ложится у ног.
Я жмурюсь, понимая, к чему все идет, но остановить его, остановиться сама не могу. Колени превращаются в желе, и единственное, за что я могу ухватиться, – это его плечи.
За годы одиночества я много раз представляла себе наш с Кириллом секс, вспоминала, как это было. Вряд ли я когда-то всерьез размышляла, как это будет снова, поэтому сейчас оказываюсь совершенно не подготовленной к взрыву эмоций внутри. Дело даже не в том, что мое глупое тело жаждет разрядки. Дело в том, что оно хочет разрядки именно с этим человеком. Словно не было этих пяти лет. Словно мы снова на заднем сиденье его «Доджа».
Пока внутри меня ведется этот бессмысленный диалог, Кирилл отодвигает трусики в сторону и, не встречая никакого сопротивления с моей стороны, скользит пальцами внутрь. Я всхлипываю и закрываю глаза. Меня лихорадит. В крови вспыхивают искры, сердце молотит в грудь, рот увлажняется слюной. Там внизу я тоже мокрая, чувствую, как влага стекает по внутренней поверхности бедра, позволяя его пальцам свободно двигаться там, где сосредоточено мое желание.
– Не хочешь, да? – рвано выдыхает в сгиб моей шеи Гордеев, продолжая бесстыдно трогать меня. – Какая же ты лгунья, Александрова. Всегда была.
Обидные слова проникают в сознание сквозь плотный слой возбуждения. Знаю, что должна оттолкнуть его. Но я слишком потрясена, чтобы сопротивляться его настойчивости и своему собственному желанию. Медленно схожу с ума. Под закрытыми веками раскручиваются огненные спирали удовольствия. Голос рассудка окончательно заглушают растрепанные чувства.
– В глаза, – требовательно рычит Гордеев. Его голос низкий, сиплый. Как бы он ни старался продемонстрировать свое превосходство, он тоже возбужден. Может быть, не меньше, чем я. И в этом его единственная слабость, которую он позволяет мне увидеть. – Открой и смотри мне в глаза.
Я слушаюсь. Распахиваю глаза, мутным взглядом обвожу его лицо, ловлю взгляд. Безумный. Мрачный. С тлеющими угольками похоти в глубокой черноте.
– Сука, – шипит он.
Его рот снова оказывается на моей шее. Зубы прикусывают ключицу. Тут же смягчают резкую боль влажным касанием языка. Пальцы у меня в трусиках легко проталкиваются внутрь. Потирают чувствительную плоть. Кружат по коже. Давят. Дразнят. Пока я не начинаю двигаться в такт их движению.
– Кончи для меня.
Три коротких слова. Мое тело, доведенное до предела, изголодавшееся по ласке, взрывается по его команде. Кожа становится липкой. Все нервные окончания пульсируют. Судорожно цепляюсь за его плечи, чтобы удержаться на ногах, пока по телу непрекращающимися волнами расходится ток наслаждения.
Это длится недолго. С хриплым смешком Гордеев отстраняется. Окидывает меня с ног до головы мрачным взглядом. Презрительно кривит губы. Ничего не говорит, но это и не требуется – я ощущаю все и так, ему даже
