— Весьма сожалею, — миссис Стюарт поджала губы, — но это не мое дело.
— Совершенно верно. Думаю, в таком случае самое простое — позволить Ламмоксу вернуться домой, я имею в виду ваш дом, и…
— Как? Ни в коем случае!
— Мадам?
— Вы не имеете права посылать эту тварь назад. Я не потерплю этого.
— Я не очень понимаю вас, мэм. — Мистер Кику задумчиво погладил свой подбородок. — Право, не понимаю. Это же дом Ламмокса; этот дом был ее домом значительно дольше, чем вашим, думаю — раз в пять дольше. И если я не ошибаюсь, этот дом принадлежит не вам, а вашему сыну. Так ведь?
— Все это не имеет отношения к делу! Вы не имеете права спихивать на меня эту тварь!
— Суд вполне может постановить, что решать это должен ваш сын. Но только зачем заходить так далеко? Я просто пытаюсь понять, почему вы так резко настроены против благополучия собственного сына?
Миссис Стюарт не отвечала, она сидела, глядя перед собой и тяжело дыша. Мистер Кику ее не торопил. В конце концов она ответила:
— Мистер Кику, я отдала космосу мужа; я не хочу, чтобы мой сын пошел по тому же пути. Я хочу сделать все, чтобы он остался на Земле, жил на Земле.
Кику печально покачал головой.
— Миссис Стюарт, мы всегда теряем сыновей, теряем их с самого начала.
Она достала носовой платок и промокнула себе глаза.
— Я не могу отпустить его в космос, ведь он еще совсем маленький.
— Он уже мужчина, миссис Стюарт. Мужчины младше его погибали в бою.
— И вы думаете, что это в мужчине главное?
— Я не знаю лучшего критерия.
— Я называю своих помощников «мальчики», — продолжил мистер Кику, — так как сам я — человек старый. Вы считаете своего сына мальчиком потому, что вы по сравнению с ним старая женщина. Простите. Но считать, что мальчик становится мужчиной только после какого-то определенного дня рождения — чисто бюрократическая фикция. Ваш сын — мужчина; у вас нет морального права держать его у своего подола.
— Вы говорите совершенно ужасные вещи. Все не так. Я просто хочу помочь Джону Томасу, направить его на верный путь.
— Мадам, — хмуро усмехнулся мистер Кику. — Мадам, самая распространенная слабость нашей расы — склонность давать рациональные объяснения своим самым эгоистичным намерениям. Повторяю, у вас нет права формировать его по своему образу и подобию.
— Во всяком случае, у меня больше на это права, чем у вас. Я его мать.
— А разве «родители» — то же самое, что и «владельцы»? Впрочем, не важно. Мы с вами находимся на противоположных полюсах: вы пытаетесь помешать ему, а я помочь ему сделать то, что он хочет.
— Из самых низменных побуждений!
— Мои побудительные мотивы не имеют значения, ровно как и ваши. — Мистер Кику встал. — Вы совершенно правы, этот разговор бесполезен. Я очень сожалею.
— Я не пущу его! Он еще несовершеннолетний… у меня есть на него права.
— Весьма ограниченные, мадам. Он ведь может и развестись с вами.
Миссис Стюарт прямо задохнулась от негодования.
— Он не посмеет! Я же его мать!
— Возможно. Но наши суды по делам несовершеннолетних давно уже смотрят крайне косо на произвольное использование родительской власти. Дела по принуждению в выборе профессии обычно рассматриваются буквально за несколько минут. Не надо заходить слишком далеко в противодействии Джону Томасу. Вы можете просто лишиться его. Он полетит.
15. НЕДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ
Мистер Кику вернулся в свой кабинет с мучительными спазмами в желудке, но заниматься ими было некогда; перегнувшись через стол к микрофону, он сказал:
— Сергей, зайди, пожалуйста.
Войдя, Гринберг первым делом положил на стол две магнитофонные кассеты.
— Фу. До чего приятно от них избавиться.
— Сотри, пожалуйста. И забудь, что ты их когда-нибудь слушал.
— С радостью. — Гринберг опустил кассеты в щель стола. — Какого черта, босс, неужели нельзя было это сделать как-нибудь под наркозом?
— К сожалению, никак.
— Вэс Роббинс обращался с ним не очень-то милосердно. Я чувствовал, будто подглядываю в замочную скважину. А зачем мне было их слушать? Я же не имею никакого отношения ко всей этой пакости. Или имею?
— Нет. Но когда-нибудь тебе может потребоваться знать, как такое делается.
— М-м-м… босс… а вы и вправду думали смириться, когда он вас уволил?
— Не задавай дурацких вопросов.
— Простите. А как у вас дела с этой непробиваемой дамочкой?
— Не отпускает.
— Ну и?
— Ну и он летит.
— Она устроит дикий визг перед репортерами.
— Да уж, не сомневаюсь. — Мистер Кику наклонился к столу: — Вэс?
— Мистер Роббинс уехал на похороны венерианского министра иностранных дел, — ответил женский голос. — Вместе с министром.
— Да, конечно. Попросите его, пожалуйста, зайти ко мне, когда вернется.
— Хорошо, мистер Кику.
— Спасибо, Сидзуко. — Заместитель министра снова повернулся к Гринбергу: — Сергей, твой временный ранг дипломатического офицера первого класса был сделан постоянным с того времени, как я приставил тебя к этому делу.
— Действительно?
— Да. Документы, наверное, в конце концов доберутся и до тебя. А теперь тебе присваивается временный ранг старшего дипломатического офицера. Я задержу присвоение постоянного ранга на три месяца, чтобы малость поунять любопытство некоторых.
На лице Гринберга не отразилось никаких эмоций.
— Неплохо, — сказал он. — Но только чего ради? Это что, потому, что я регулярно чищу зубы? Или может — у меня портфель всегда блестит?
— Ты отправляешься на Хрошиюд как первый заместитель и глава миссии. Послом будет Макклюре, только я что-то сомневаюсь в его лингвистических способностях, так что придется тебе самому тянуть этот воз. Потому постарайся поскорее научиться объясняться на их языке. Понимаешь?
Гринберг перевел это про себя следующим образом: Макклюре придется общаться с ними исключительно через тебя, так что ты сможешь держать его в руках.
— Да-а, — ответил он задумчиво, — а как же насчет доктора Фтаемла? Посол, пожалуй, охотнее воспользуется его услугами, чем моими. — Про себя Гринберг добавил: босс, что же это ты со мной хочешь сделать? Макклюре обойдет меня через Фтаемла… и я окажусь на мели в девятистах световых годах от какой-либо помощи.
— Очень жаль, — ответил Кику, — но я никак не могу отдать Фтаемла. Мне придется оставить его переводчиком для общения с миссией, которую оставят на Земле хрошии. Он уже согласился.
На лице Гринберга появилась озабоченность:
— Придется всерьез у него поучиться. Правда, я успел уже немного поднахвататься в их языке. Глотку от него саднит. Но только когда это они согласились? Я что, все проспал? Это — пока я был в Вествилле?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
