дверь. Думал, честно говоря, что сейчас Хватов резко сменит свой тон и выдаст какую-нибудь не сильно приятную новость. Однако я все-таки перебдел. Высокий гость из Калинина все так же искренне улыбался.
— Рассказывайте, — я погрузился в свое начальственное кресло, Хватов же разместился на одном из гостевых стульев за Т-образным столом. — Наверняка ведь не c пустыми руками приехали.
— Держи, если ты об этом, — Хватов неожиданно хлопнул по столу шоколадкой «Аргента» из ГДР. Той самой, на обертках которой всякие интересные картинки были, у меня мама еще их собирала. Сейчас, например, на меня смотрели американские индейцы c ружьями.
— Спасибо, Богдан Серафимович, — искренне поблагодарил я. — Неожиданно и приятно. Хотя я не об этом…
— Да я все понял сразу, — вновь сверкнул зубами Хватов. Хвастается новыми протезами, что ли? — Естественно, я не просто так к вам заехал.
В этот момент, аккуратно постучав, в кабинет зашла Валечка c подносом, на котором стояли две аккуратные чашечки c дефицитной арабикой, подаренной мне Аглаей. А ей, в свою очередь, привезла подруга из Кубы, куда она ездила в командировку. Собственно, в тот вечер, когда мы гонялись по городу за зеленой «семеркой», они и встретились.
— Весь внимание, — серьезно кивнул я.
Но Хватов сперва решил позаигрывать c секретаршей, по-прежнему путая ee имя и называя Варей. Отпустил комплимент, заставив девчонку покраснеть, a потом настойчиво сунул ей в руки еще одну «Аргенту», только уже c каким-то кавалером, склонившимся над томно возлежавшей дамой. Довольно фривольная упаковка, надо отметить.
— Помогать я тебе приехал, Женя, — Богдан Серафимович наконец-то переключился на рабочий режим, стоило Валечке испуганно юркнуть обратно в приемную. — Не бойся, сильно вмешиваться не буду… Я ведь помню, что у нас c тобой поначалу не задалось. Но потом-то мы общий язык нашли, правда?
— Потом стало гораздо проще, — я дипломатично улыбнулся.
— Сам понимаешь, — продолжил Хватов, вполне удовлетворившись моим ответом, — ситуация пошла немного не в ту сторону. Нет, в Калинине твои начинания по-прежнему ценят, ты не переживай по этому поводу. И в обкоме, и на Первомайской набережной[1]. Вот только случилось то, чего некоторые наверху, — он многозначительно воздел указательный палец к потолку, — опасались.
— А именно? — уточнил я, понимая, что седовласый партиец из областного центра на самом деле меньшее зло. Тем более что у нас и вправду сложилось некое взаимопонимание и вполне себе взаимное уважение.
— Провокации, — Хватов начал загибать пальцы. — Попытки разыграть националистическую карту. И, наконец, попытка вывести из игры центрального персонажа всей этой катавасии. Я тебя, если что, имею в виду. Да-да, Женя, мне все известно. Ты же не думал, что Поликарпов скрыл происшествие от товарищей из Калинина?
— Вы правы, Богдан Серафимович, — хоть мой гость и давно перешел на «ты», я не мог ему ответить взаимностью в силу возраста. Он мне фактически в отцы годился, a по прошлой жизни и вовсе в деды. — Но пока никакой катастрофы лично я не вижу. Комитет работает грамотно, я даже не замечаю наружку, которую ко мне приставили…
Тут я не кривил душой. Не знаю, как их преемники в двадцать первом веке, не доводилось сталкиваться, но советские чекисты действительно работали грамотно. Как мне пообещал Поликарпов, наблюдение за мной выставили тем же самым злополучным вечером, но за прошедшие дни я ни разу не заметил ничего подозрительного. Ни фургонов c притаившимися людьми в сером, ни чересчур подтянутых и накачанных дворников.
— Тебя само это, Женя, должно тревожить, — серьезно сказал Хватов. — Тебя круглосуточно охраняют, будто генсека Компартии, a ты и в ус не дуешь. Совсем, что ли, страх потерял?
— А чего бояться, Богдан Серафимович? — я пожал плечами. — Механизм уже запущен, отступать некуда, позади Москва… Разве я смогу себя потом считать коммунистом, если испугаюсь и все брошу?
— Это ты верно подметил, сынок, — благодушно одобрил Хватов мой пассаж. — Только вот смелость не должна переходить в безрассудность. Ладно, давай к делу. Когда у тебя ближайшее заседание клуба?
— Как обычно, по вторникам, — ответил я. — Решили пока проводить раз в неделю после сдачи номера «Андроповских известий». А вы что, выступить хотели?
— Я? — вскинул свои кустистые брови Хватов. — Можно было бы. Но не сразу. И если разрешишь, конечно же. Значит, говоришь, завтра… А народ, кстати, как реагирует? Читатели что пишут? Как голосуют?
— О, a вот это самое интересное, — я улыбнулся. — Вы не поверите, но все идут c минимальным отрывом друг от друга. Самые жесткие споры у нас между отцом Варсонофием, священником, и секретарем райкома ВЛКСМ Жеребкиным. Еще людям нравятся колонки бабушки Кандибобер… то есть Аэлиты Ивановны Челубеевой.
— Жива еще старушка? — неожиданно улыбнулся Хватов. — В молодости хороша была Аэлита. Под стать имени. Ее же из партии выперли, ты в курсе?
— Не-a, — я покачал головой. — Но не удивлен.
— Активисткой была, — ударился в воспоминания Богдан Серафимович. — Зеленые патрули, голубые патрули… Все это на ней держалось. Лесничества школьные. В школе она, кстати, и работала. Учительницей.
— Биологии? — уточнил я.
— Русского и литературы, — хохотнул Хватов. — Природой она по зову души увлекалась и увлекается, по всей видимости, до сих пор. Но довольно o ней. На результаты голосования можно взглянуть?
— Отдел писем у нас как раз подсчетами занимается, — сказал я. — Объем большой, дамы едва справляются. Но к собранию все должны успеть подбить, дебет c кредитом свести, как говорится. Вот только я вам и так могу сказать, что печататься на этой неделе c высокой долей вероятности будут Шабанова, Челубеева, Жеребкин, Голянтов, он же отец Варсонофий, Котиков и Якименко. У всех предварительно высокая поддержка. Остальные пока в пролете… Из-за краеведа Сало, который решил слишком агрессивно высказать свое мнение.
— Знаю, читал, — на автомате кивнул Богдан Серафимович, потом сразу поправился. — То есть наслышан.
Я слегка повел бровью, но виду не подал. И так ясно, что КГБ готовит распечатки подслушанных дискуссий. Я же не маленький, все понимаю.
— А что там у тебя, расскажи, за балльная оценка работы корреспондентов? — седовласый партиец то ли решил таким образом перевести тему, то ли и вправду искренне интересовался. — Неужели настолько эффективно?
— Ну,
