Во второй половине августа Рокоссовского вызвали в Ставку. Когда он вошел в кабинет к Сталину там уже был Н. Ф. Ватутин. Время было жаркое, и Главнокомандующий сразу же приступил к делу.
— Мы вас вызвали для того, чтобы рассмотреть вопрос о взятии Воронежа, — начал Сталин. — Познакомьтесь с обстановкой. Даю десять минут на размышление.
Пока генералы уточняли некоторые детали обстановки, Сталин переговорил с Жуковым о положении дел на Ленинградском фронте.
— Вы готовы доложить свои соображения? — спросил Сталин, подойдя к генералам, стоявшим у карты.
— Да, — ответил Ватутин, вытирая платком вспотевшее лицо.
— Ваши предложения? — Сталин повернулся к Ватутину.
— Форсировав реки Дон и Воронеж, мы организуем лобовую атаку на город всеми силами Воронежского фронта, — говорил Ватутин, размахивая указкой. — Войска Брянского фронта помогают нам своим левым флангом. — Он повернулся к Сталину. — Вот такой, товарищ Главнокомандующий, мой общий план.
— Константин Константинович. — Сталин пытливо посмотрел на Рокоссовского. — Как бы осуществили эту операцию вы?
— Я бы предложил, товарищ Сталин, нанести основной удар не с восточного, а с западного берега Дона, удачно используя положение нашей 38-й армии, которая нависает над противником севернее Воронежа. Для этого необходимо подтянуть сюда побольше сил.
— Что это дает? — спросил Сталин, садясь за стол.
— При таком варианте удар по воронежской группировке наносился бы во фланг и выводил бы наши войска в тыл противнику. К тому же этот удар неизбежно вынудил бы немцев ослабить свои силы, которые действуют против Юго-Западного фронта. В данной обстановке такой ход операции, как мне кажется, будет наиболее правильным.
Сталин, оценивающе глядя на генералов, набивал табаком трубку.
— Товарищ Ватутин, вы настаиваете на своем варианте? — разгоняя рукой струйки дыма, спросил Сталин.
— Да, настаиваю.
Посасывая трубку, Сталин вышел из-за стола и начал ходить по кабинету.
— Что ж, если Ватутин примет план Рокоссовского, то в случае неудачи свалит на него всю вину. — Он остановился, окинул внимательным взглядом командующих фронтами. — Товарищ Ватутин, освобождайте Воронеж согласно своему замыслу, а мы из резерва Ставки кое-чем поможем.
Надо сказать, что воронежская операция, сроки проведения которой много раз откладывались, успеха не принесла. Войска Воронежского и Брянского фронтов вновь перешли к обороне.
По окончании доклада Ватутин вышел первым, за ним собирался перешагнуть порог Рокоссовский, но Сталин остановил его.
— Константин Константинович, погодите уходить. — Он подошел к открытой двери.
— Товарищ Поскребышев, пригласите ко мне Голикова. Вот вы, товарищ Голиков, жалуетесь, что мы, отстранив вас от командования Брянским фронтом, незаслуженно вас наказали, — произнес Сталин, указывая трубкой на папку, в которой, видимо, лежали документы, имевшие отношение к данному разговору.
Рокоссовский почувствовал себя не совсем уютно. Ему показалось, что он в чем-то виноват перед генералом, приняв у него фронт.
— Да, товарищ Главнокомандующий, — ответил сконфуженный генерал. — Считаю, что меня обидели.
— Тогда скажите, почему на фронте дела шли из рук вон плохо? — повысив голос, спросил Сталин.
— Мне мешали командовать фронтом представители центра.
— Чем они вам мешали?
— Они вмешивались в мои распоряжения, часто их отменяли, — с обидой в голосе сказал Голиков. — Устраивали совещания, когда нужно было действовать, а не заниматься пустыми разговорами. Они старались подменить командующего.
— Так, так, — вышел из-за стола Сталин, раскуривая трубку. — Значит, они вам мешали? Не давали вам развернуть ваш талант?
— Да, они мне мешали, — ответил Голиков и, достав из кармана цветастый носовой платок, вытер им вспотевшую лысую голову.
— Но командующим фронтом были вы?
— Да, я.
— ВЧ у вас было?
— Да, было.
— Почему вы не доложили, что вам мешают командовать? — Сталин остановился против Голикова.
— Не осмелился жаловаться на вашего представителя.
— Вот за то, что вы не осмелились позвонить и бездарно провалили операцию, мы вас и сняли, — недовольно произнес Сталин. — На справедливое наказание жаловаться не следует. Вы свободны.
Голиков двумя пальцами расправил под ремнем гимнастерку и, держа руки по швам, вышел.
— Товарищ Рокоссовский, вы тоже свободны, — сказал Сталин, протянув руку.
В конце августа обстановка на Брянском фронте была относительно спокойной. Фашисты, проведя несколько острых атак, убедились в прочности обороны на этом участке, присмирели и направили основные усилия на юго-восток. Передышка между боями помогла Рокоссовскому вспомнить рекомендации профессора: в течение полугода не менее одного раза в неделю показываться врачам. Он связался с начальником полевого госпиталя и попросил прислать к нему хирурга.
В субботу утром он уладил дела в управлении фронта, направил машину с адъютантом за врачом в госпиталь, который находился в сотне километров в тылу участка фронта, и к вечеру, в расчете на то, что вот-вот должна появиться машина, явился в дом, где его разместили работники квартирной службы.
Хозяева жили неподалеку у родственников, а свой дом временно передали в распоряжение командующего фронтом. Сюда протянули связь, во дворе поставили палатку, где разместили душевую установку, умывальник и другие необходимые удобства.
Начальник штаба поставил у дома часовых, но их убрали по просьбе Рокоссовского. Командующий считал, что для охраны вполне достаточно патрулей, которые постоянно курсировали по деревне, находившейся километрах в двадцати от переднего края.
КП фронта располагался на другом конце деревни, поэтому телефон командующему провели лишь для того, чтобы можно было вызвать его, когда в этом возникнет необходимость. Были созданы все условия, чтобы, пользуясь передышкой на фронте, командующий мог отдохнуть.
Рокоссовский принял душ, переоделся в спортивный костюм, уселся в саду на скамейке и закурил.
Незаметно начала подкрадываться осень. Охрой она прошлась уже по полям, лесам и перелескам, а здесь, в саду, заиграла зрелыми краснобокими яблоками и огненными гроздьями рябины. После дождей установились ясные солнечные дни. По улице проходили женщины с детьми, подавали голоса коровы. Уходило за горизонт солнце, погружаясь в багряную тучу. В саду было мирно, тихо, словно не было рядом никакой войны.
Вдруг заурчала машина и остановилась у ворот. Открылась калитка, и во дворе появилась невысокая женщина. Она была одета в зеленый армейского покроя костюм, ладно сидевший на крепкой стройной фигуре. Рядом с ней шел адъютант, в руках которого были чемодан и увесистая сумка с красным крестом. Рокоссовский поднялся, бросил папиросу в урну и вышел навстречу.
— Здравствуйте, товарищ командующий, — бодро сказала женщина и, покраснев, протянула руку.
«Где я видел эту симпатичную блондинку? Светлые косы, закрученные вокруг головы?..» — лихорадочно думал Рокоссовский.
— Не узнаете? — спросила, улыбаясь, женщина, подняв на Рокоссовского темные большие глаза.
— Постойте, постойте!.. Валентина Круглова? — расплылся в улыбке генерал.
— Большой Кремлевский дворец, январь 1937 года.
— Спасибо за память, — проговорила Круглова и участливо спросила: — Выкладывайте, как вы живете со своим осколком?
— Живем — не скачем, упадем — не плачем, — весело произнес генерал, разглядывая гостью. — Оказывается, и так можно нормально жить.
— А вы все такой же. — Круглые щечки Валентины вспыхнули ярким огнем. — Все шутите.
— Приходится.
— Где вас можно осмотреть? — спросила врач деловым тоном, который ей был не к лицу.
— Еще успеете, — ответил Рокоссовский. Он повернулся к адъютанту. — Ваня, будь добр, организуй нам ужин. Такая гостья свалилась с неба.
— Есть! Я все понял! — козырнул адъютант, сел в машину и уехал.
— Я думаю, на ночь глядя, вы не поедете обратно в госпиталь? — спросил генерал.
— Нет, я отпросилась на десять дней. Мне надо заехать по делам в Тулу.
— Где бы вы хотели переночевать? — осторожно спросил Рокоссовский. В его взгляде затаилось любопытство.
— Я гостья, а вы хозяин, — ответила Круглова. — Где разместите, там и переночую.
— В этом доме есть две свободных комнаты. Вас они устроят?
— Конечно.
— Вот и хорошо, присядьте на скамейку, Я сейчас вернусь. — Он взял чемодан, сумку и отнес в дом.
— Вам здесь нравится? — спросил он, присаживаясь рядом.
— Очень, здесь так тихо, — сказала с едва уловимой грустью Валентина. — Нет стона раненых, не надо возиться со скальпелем, ломать, резать… Тяжелая это работа.
