Вэри спешно сделала «рицу-рей». Незнакомка кивнула, и вместо выговора состоялся удивительный разговор — вроде и неприятный, но в то же время… Сразу стало ясно, что сбило настройки Ванды. Спокойный и низкий, почти мужской, и от этого еще более завораживающий голос ослепительной незнакомки был похож на глубоководное течение, неведомым образом докатившееся до тихой заводи и вызвавшее дрожь в ногах купальщиц. И еще стало ясно, что сама Вэри всегда, всегда хотела говорить на таком же прямом, издевательском языке, пробивающем всю броню фальшивых улыбок и профессионального сюсюкания фей.
— Любишь старые голодрамы?
— Н…нет, госпожа.
— Верно. Паршивые диалоги, да и сюжеты белыми нитками шиты.
— Н…не знаю, госпожа.
— Знаешь, знаешь. Вы с подругами смотрите по десять фильмов в месяц, бездельницы.
— Это просто за компанию, госпожа…
— Ага, подставляем коллег? Хорошенькие у вас тут шаблоны общения.
— Марта, ну что ты, в самом деле. Она же еще только…
— Ванда, радость моя, дай мне самой повышивать цветочки, хорошо?
— Извини, сестра.
— За «сестру» ты еще ответишь. Итак, по десятке в месяц. За компанию. Комментируя эти голодрамы, она в девяноста семи случаях из ста по первым десяти минутам действия угадывает ключевые события следующего часа. В семидесяти трех случаях она точно знает, чем фильм закончится. И более чем в половине попыток точно предсказывает следующую фразу, которая прозвучит с экрана. Знакомые развлечения, детка?
— Я не понимаю, что я сделала плохого, госпожа… Вы за мной следили?
— И не только. Пора бы знать, что до появления на вашем континенте добрелей голодрамы были одним из лучших средств прошивки. Берешь сотню наиболее модных фильмов, подсчитываешь, сколько раз там показывают убийства и похороны, а сколько раз — секс и роды. Соотношение этих чисел называется «демографической политикой государства». Но если какая-то шпилька заранее знает, когда на экране покажут расчлененное тело, а когда детское питание — можно уже не показывать. Запланированной прошивки не получится.
— Но я же не специально…
— А нам нужно, чтобы специально. Именно такие шпильки нам нужны, чтобы проверять на прочность более современный трикотаж. Последние пять голодрам, которые ты видела, были скомпилированы специально для тебя. Ты прошла тест, хотя с виду тебя не назовешь умной. И это тоже хорошо.
— Не издевайся над девочкой, Марта!
— Что ты, Ванда, я совершенно серьезна. Особенно я балдею от этих модельных глаз на ее азиатской мордочке. Один уже слегка подкривило… Сшито в первом попавшемся косметическом автомате Нового Сингапура, так?
— Перестань пороть, старая ведьма! К тому возрасту, как мы их отлавливаем, они все успевают испортить себе лица по дешевым каталогам. Мы знаем об этом, мы работаем с ними… Но зачем же так грубо выдергивать старые нитки! Ты ведь знаешь, сюда попадают девочки с непростой судьбой…
— Ах да, точно. Мне надо было обнять ее и шепотом признаться, что в школе меня никто не приглашал танцевать, а потом случилось то самое, самое страшное — я сломала ноготь мизинца, когда ковыряла в носу. После моих историй девочка расчувствовалась бы и тоже поведала о непростой судьбе. Как она работала в службе гуманной поддержки для технофобов, которые отказываются разговаривать с бытовыми искинами. И как после две тысячи сорок восьмого вопроса «Почему у меня не открывается окно?» бедняжке захотелось выпрыгнуть из окна. И мы с ней обрыдали бы друг другу бретельки после таких откровений. Ты так это представляешь, Вандочка?
— Нет, Марта, не так. Но я сделала ошибку, верно. Я всегда забываю, что ты не просто старшая фея, а «фея без добреля». Если бы ты каждый день… Впрочем, неважно. У всех свои методы. Хочешь, посмотрим другую девочку?
— Зачем же? Эта — как раз то, что мне нужно. Массовость, пошлость — отличная маскировка. Хотя лучше всего тут подходят курносые белошвейки с длинными спицами и высоко левитирующими молочными железами, как у тебя…
— Я сообщу Совету о нарушении моей рабочей психосреды, сестра. Я тебе не подушечка для иголок.
— Неужели? Ах да, я так неудачно встала! Совсем заслонила от публики твою нежную ручку с таким романтичным шрамом. Кстати, даже в самых дешевых косметических автоматах такие шрамы за пять минут сводят. А твой с годами как будто только ярче становится. Может, ты его чем-нибудь натираешь? Мне казалось, у нынешней молодежи более популярны видеотатуировки на ягодицах, а не псевдопорезы на венах. Или это такая поэтическая реклама лазерных депилляторов, которые иногда промахиваются?
— Я уже медирую рапорт, Марта. Использование персональных данных, связанных с травмами, для неоправданного нанесения психического ущерба при исполнении…
— …Но с другой стороны, через два года в моде опять будут японские коротконожки и глазная асимметрия. Ладно, Ванда, не ной. Я беру эту куколку.
Огненная шевелюра и белая спираль платья одновременно взметнулись на ветру, когда она вышла из добреля на улицу. Двое завсегдатаев «Клевера» остановились на пороге с открытыми ртами — и еще пару минут пытались говорить друг с другом на языке разведенных рук и выпученных глаз.
Интересно, можно ли хотя бы с десятой долей такого шарма выйти из искин-туалета, который не нашел в твоих испражнениях никаких героических болезней?
# # # # #
Оглядываться неприлично. Оглядываются неуверенные или нескромные. Или те, кого во время экзамена интересует не мнение экзаменаторов, а оставшаяся за спиной уборная.
Сделав пару шагов, Вэри не сдержалась и оглянулась. Ну вот, все равно опоздала! Красивый деревянный домик-туалет уже морфировался в чемоданчик. Из днища проросли шесть черных корней, чемоданчик попружинил на корнях и побежал. Еще миг — и он скрылся в белой палатке.
Ничего не оставалось, как вернуться к столикам, где трое людей опять скрестили на ней свои странные взгляды. Лазеры клетчатой, ледышки седого, броуновские движения усатого.
А вот и Марта, по-прежнему ковыряется в салате. Нет, за два года наставница не изменилась. Но почему же эта ходячая высоковольтная линия, гальванизировавшая всех встречных мужчин одним только движением плеча, нынче сидит как на иголках? Почему эта женщина с бритвой вместо языка, затыкавшая любых соперниц одной только шуткой, сегодня лишь скромно покашливает, а ученице своей намекает и вовсе заткнуться?
— Надеюсь, до вас не добралась та умная плесень, на которую наш полковник пожалел спецсредств? — поинтересовался седой.
— С ней все в порядке, — ответил за Вэри полковник. — Если не считать… ы-ы-ы… небольшого расстройства желудка.
— Он расстроен тем, что ему так и не принесли яблоко, — машинально парировала Вэри. И сама поразилась своей язвительности. Вот что бывает, когда слишком сильно вживаешься в воспоминания.
Белый френч превратился в тень без малейших колебаний. Через миг на месте вазочки из-под мороженого появилось блюдце с красно-зеленым яблоком. Яблоко прокатилось по кругу. Остановилось.
— Полковник считает, что ваши слова о плохой версии относятся не к нему, — пояснил седой. — Он уверял нас, что вы говорили вслух со своим желудком. Ваша наставница тоже согласна с этой идеей.
Ах так? Остатки симпатии к белому френчу улетели быстрее, чем рекламный махаон, которому пропороли крыло метательной заколкой-кандзаси. Мало того, что он знает все о моем желудке. Так он еще считает меня дурой! Придется показать, кто тут отстал от жизни.
— Версия с экстремальным спортом и вправду кажется мне дырявой, — Вэри взяла яблоко. — На первый взгляд она вполне логична. Но если призадуматься: кто в здравом уме будет заниматься опасными трюками, не ведя никаких записей через иммерсионные импланты?
Полковник открыл рот и сожалением поглядел на свой поднос.
— И уж совсем сложно представить спортивную компанию, которая создала столь дорогую установку, а потом отказалась получить прибыль от полночувственных трансляций. Зато начала практиковать групповую анонимность, которая является преступлением на большинстве континентов… Нет, я скорее поверю, что эти люди вообще никуда не летали.
— А что же они делали? — тихо спросил седой.
И опять эта странная пауза. Как тогда, с хвостами. Марта с каменным лицом смотрит в сторону. А ведь она наверное права. Не висела бы такая тяжелая тишина без причины. А ты, шпилька, уже второй раз демонстрируешь свое дурацкое желание противоречить. Выдумываешь что-то невероятное из чисто детского упрямства. Ох, ну и идиотка.
Надо срочно что-то сказать. Не тот бред, что вертится сейчас в голове, а попроще.
— Если бы резко повысилась сила тяжести… — Вэри подбросила яблоко в руке. — Тогда даже просто споткнуться на месте было бы так же неприятно, как упасть с небоскреба. Не знаю, возможны ли такие явления в природе. Но если возможны, и если уметь их контролировать, получится гравитационное оружие.
