Экспедиционный корабль покачивается в море большой белой птицей.
Мефодий оборачивается к Бобу. Вместо него правит лодкой неведомо откуда взявшийся сухощавый пожилой негр. Лоб его перехвачен серебряным обручем, в середине которого тускло посверкивает неправильной формы алмаз. С шеи еще нетронутой старческой морщью свисает массивная серебряная цепь, на конце которой болтается большая круглая бляха с изображением льва. Раскачивающийся золотой диск — символ верховной власти племени — напоминает Мефодию тот самый маятник, из которого его только что чуть-чуть не вытряхнуло.
Усталые глаза вождя смотрят поверх Мефодия, вперед по курсу. На корабль. У уключин, спиной к нему, ничком упав на борт, спит полуголая негритянка. Рука ее полощется на встречной волне. В ногах у женщины копошится лет 5–6 девочка. Она ручонками вцепилась в пестрый лоскут ткани. Прижимая к грудке расцвеченный материал, она счастливо смеется. Мефодий подмигивает ей и тоже улыбается… Он нисколько не удивлен их появлением в лодке. И его не беспокоит отсутствие Боба. Мефодий, как и вождь, смотрит на корабль…
«Бросай конец», — просит он склонившегося к ним матроса.
Тот словно не слышит и со злобной истошностью вопит: «Туземцы! Туземцы!..»
«Заткнись! — приказывает ему Мефодий… — Зови хозяина. Я сотрудник Интерпола».
Им бросают трап. Ни вождь, ни женщина, ни девчушка не трогаются с места. Вождь все также с надеждой смотрит вперед. Женщина, прижавшись щекой к веслу, продолжает спать. А ее дочь, кутаясь в пеструю ткань и обнажив увлажненный жемчуг мелких зубок, по-прежнему счастливо улыбается. Мефодий хочет взять с собой ребенка, но рука матери крепко держит ее за ножку.
«Как хочешь, — говорит Артамонцев. — Потом подниметесь…»
И долго он еще видел перед собой золотой диск предводителя тонголезского племени. И там, на палубе, сидя под тентом с Мурсалом Атешоглы, его неотвязно преследовал мерный звук раскачивающегося маятником амулета вождя туземцев. Тик-так, тик-так… Жаловался он Прямо где-то рядом. Совсем-совсем близко…
Мефодий смотрит по сторонам. Он ищет амулет, метрономом, отстукивающий печальные такты… Но это не амулет, а огромный, старинной работы хронометр на тяжелой цепи, висящий на шортах Атешоглы. Жаловался хронометр. Он словно задыхался. Он будто изнемогал. Атешоглы досадливо качает головой.
«На семь секунд отстают», — поймав взгляд Мефодия на часах, — замечает он.
«Это после ваших взрывов», — говорит Мефодий…
Атешоглы и Артамонцев прохаживаются вдоль борта как старинные друзья, которые встретились через много-много лет и которым есть что сказать друг другу. Артамонцев, переиначив имя Атешоглы, называл его Мур, а тот его Меф.
«Бросай полицию, Меф, и переходи к нам», — предлагает Атешоглы.
«Моя работа мне нравится… Она совсем не полицейская. Вот приеду, напишу статью обо всем этом и ты убедишься».
«В чем конкретно?»
«В видах Пространства-Времени, в их аномалиях, которые я называю узлами…»
…Мефодий наклоняется через борт. «Ведь виды Пространства-Времени, Мур, это виды жизни», — говорит он.
Отшвартованная лодка, на которой он приехал сюда, как живая, кланяется, приглашая к себе. Мефодий смеется, наклоняется ниже и тут опять далекий мощный взрыв бьет по корпусу корабля так, что он, не удержавшись, летит за борт. Дыхание пресекается. Он летит мимо лодки, а воды все нет и нет. Он падает куда-то в бездну. Ему жутко. Ему страшно.
«Мур! Мур!» — кричит он, стоявшему на краю пропасти силуэту Атешоглы.
Комментарий Сато Кавады
Странно, но именно в тот день, когда My рсал привиделся Артамонцеву, с ним приключилось несчастье. Они близкими друзьями не были. Встречались всего пару раз. На Бермудах, а затем немного спустя, в Брюсселе, где Мефодий передал ему французский журнал с обещанной публикацией. Тогда эта публикация прошла мимо высокого внимания научной общественности. Но, слава богу, она не затерялась. Вот что он писал.
«…Представленная мной модель устройства и действия Пространства-Времени, разумеется, не универсальна, то есть, она не обязательно такая в других мирах. Ведь все мои суждения и наблюдения находятся на уровне того Пространства-Времени, в каком живет и здравствует Земля. А коли так, значит, с позиций других Пространств-Времен и их, измерений, а стало быть, и иных представлений разума, живущего там, моя модель может и наверняка будет выглядеть иначе. И это понятно, ибо каждое из Пространств-Времен является одной из самостоятельных частей единого и общего Времени Мирозданий — Абсолютного Времени. В его живом чреве существует не одна, а несколько моделей подобных той, что схематично набросана мной, под „крышами“ которых прижилась разумная жизнь.
Сколько же этих Миров со своими Временем-Пространств? Если исходить из того, что разум совершает великий Кругооборот жизни, то полагаю их не более трех-четырех.
(Пространство-Время. Сб. статей в 3-х томах. См.: Артамонцев, „Узлы Времени“, том I.)… — Что с тобой, Мефодий?! Да проснись ты! — трясет его за плечи Боб.
Мефодий долго не может сообразить, где он находится.
— Ты чего? Испугался? Приснилось что? — спрашивает Боб.
— Угу. Бермуды… Туземцы… — спросонок бормочет он.
— Не думай об этом, Меф, — вставая с места, советует Боб и предлагает прогуляться.
— Неужели прилетели? — выглядывает в иллюминатор Мефодий.
— Пока в Алжир, — уточняет Боб.
Из пилотской выходит Соммер. Увидев поднявшегося с кресла Мефодия, он интересуется его самочувствием и, не дожидаясь ответа, говорит:
— Meф, ты славянин, а спишь как янки.
— Можно подумать янки спят как-то по-особенному, — ворчит Мерфи.
— Конечно. Во сне они агрессивны. Так и норовят или красивый хук провести, или ногой в пах звездануть.
— Погоди, Меченый, ты скоро увидишь таких янки, которые это прекрасно делают наяву, — обещает Боб.
— Судя по вашим рассказам, нисколько не сомневаюсь, Бобби, — смеется Соммер.
Дик с Бобом выглядят просто здорово. Полными сил и энергии. Чего не мог сказать о себе Мефодий. Емубы еще поспать часок-другой, тогда бы он с ними сравнялся. Они, правда, тоже не спали до утра, но у них не было двух бессонных ночей и бешеной беготни от одного туземного поселения к другому, изнуряющих бесед со свидетелями, экспертами, врачами и докладов у въедливого Скарлатти о проделанном…
Да что говорить?! Думал отоспаться в Париже, а получилось с корабля на бал. Гости Соммера не дали сомкнуть глаз. Их донимало любопытство, что же случилось в Тонго? Ведь все газеты последний месяц только и писали о тонголезской трагедии, расследовать которую поручили Интерполу. Пресса муссировала непонятно кем подброшенную версию массового самоубийства туземного племени, устраивавшую сильных мира сего.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
