– Если бы вы сами не сообщили об этом, – поднял вверх только что наполненный стюардом бокал Боргезе, – я так и хранил бы этот эпизод из наших с вами отношений в глубокой тайне.
– Теперь и не такие тайны из нашей жизни проясняются князь. Однако умение хранить тайну у нас, в СД, не при англичанине будь сие сказано, всегда ценилось.
– Мы всего лишь солдаты, – определил свою позицию подполковник Эдгар. – Будь у меня другие взгляды, я не сидел бы рядом с вами на палубе этой прекрасной яхты.
– В таком случае не вижу препятствий для того, чтобы начать конкретные переговоры с нашим судовладельцем.
– Простите прямолинейность моего вопроса, – вдруг проговорил адмирал Гранди, – но хотелось бы знать, каков ваш личный интерес в осуществлении этой экспедиции.
– Действительно, слишком прямой вопрос. Однако вы имели право задать его.
– Потому что рано или поздно его зададут мне, причем не только в главном штабе флота. Да и генералу Миноре – тоже.
– Скажем так, мой личный интерес, как и мои условия, полностью совпадают с интересом и условиями, выдвинутыми судовладельцем, господином Крафтом, – то ли проговорился, то ли умышленно назвал своего партнера, дабы упредить появление следующего вопроса. – Будучи неисправимым морским романтиком, господин Крафт решил, что благодаря судовому шлюз-бункеру и субмарине-малютке, может, не привлекая излишнего внимания, заняться поисками останков некоего судна, которое принадлежало его предку и погибло еще во времена Австро-Венгерской империи. Естественно, в добыче предусмотрена и моя доля. Такой ответ вас, господин вице-адмирал, устроит?
– Будем считать его исчерпывающим.
– Во всяком случае, вполне правдоподобным, – заверил его генерал Миноре.
А ведь на самом деле условия, касающиеся статуса «Горгоны» и ее базирования, сформулированы не судовладельцем Крафтом, а самим Скорцени, неожиданно осенило Боргезе. Скорее всего, подлодка и судно понадобились ему для организации собственной экспедиции, только уже связанной не с мифическим австро-венгерским судном, а с затопленным где-то неподалеку Корсики золотом фельдмаршала Роммеля. Он и судовладельца Крафта только потому заставил расщедриться, что в воздухе запахло легендарными сокровищами.
Впрочем, не исключено, что и некая «золотая галера предков» тоже взывает к крови этих двух спевшихся австрийцев.
Однако на нее искатели набросятся уже после сокровищ фельдмаршала. Золотую лихорадку, очевидно, следует считать такой же благородной болезнью, как и сифилис, поскольку в обоих случаях заражение проходит в порыве волнующей страсти.
«Послушай, – одернул себя Боргезе, – да ты начал изрекать афоризмы, пусть и странноватые, с клиническим душком, но все же… Лучше задумайся над тем, что Скорцени нацелился на груду сокровищ, которую можно добыть без особого риска для жизни, в то время как ты, рискуя жизнью, нацелился всего лишь на груду металла, которому суждено потом ржаветь на морском дне. Вот и прикинь, какая разница и в риске, и в стоимости „утешительного приза“. И еще… Почему бы тебе не позаботиться о членстве в этой артели подводных золотоискателей? Чем ближе будет подходить время экспедиции, тем в рядах ее будет становиться теснее. Кстати, что-то долго не появлялся на орбите мятежный барон фон Шмидт, с чьей „легкой руки“ и были затоплены сокровища фельдмаршала. Без него вряд ли обер-диверсант рейха и судовладелец решились бы на серьезные поиски. Наверняка Скорцени каким-то образом держит барона при себе, скрывая от таких же авантюристов, как и сам, и перекрывая все подступы к нему. Он содержит его втайне, как шулер – козырную карту в рукаве, и выжидает…»
– Почему бы вам, Скорцени, не обратиться в своих поисках к опыту известного нам обоим барона фон Шмидта? – рискованно запустил пробный шар фрегат-капитан.
– Мне нравится ход ваших мыслей, князь, – снисходительно улыбнулся оберштурмбаннфюрер СС. – Действительно, куда нам без этого прожженного авантюриста, с его извращенческим опытом не искателя, а гробовщика кладов? Однако об этом, – взглянул на часы, – мы как-нибудь на досуге поговорим за бокалом вина в благословенном всеми богами «Пристанище Боргезе».
И хотя Скорцени тут же поднялся из-за стола и стал прощаться, фрегат-капитан не сомневался, что намек Отто понял, а значит, основание для дальнейших переговоров заложено.
– Я по-прежнему восхищен вами, Боргезе, – молвил оберштурмбаннфюрер, наблюдая за тем, как рулевой осторожно подводит катер, который до сих пор держался на расстоянии от яхты, к спущенному трапу. – Затеять такую боевую операцию против русских, да в их же, как любят выражаться они сами, «логове», почти через десять лет после окончания войны!.. На такое способен решиться только настоящий «морской дьявол».
Валерио так и подмывало признаться, что уж он-то никогда и не переставал восхищаться «диверсионным гением Скорцени», но решил, что после похвалы, прозвучавшей из уст самого обер-диверсанта рейха, это прозвучало бы комично.
– Помнится, все прошлые наши встречи вы, оберштурмбаннфюрер, завершали словами: «Держитесь, Боргезе. Пусть наши враги помнят, что мы еще вернемся в этот мир, мы еще пройдем его от океана до океана».
– Считайте, что уже произнес их, – слегка прикоснулся Отто предплечья фрегат-капитана. А спустившись по трапу на катер, весело заметил: – Я ведь не знал, князь, что для вас эти мои слова значат то же самое, что для ваших подчиненных – «пинок удачи под зад от самого Боргезе»!
17
Январь 1949 года. Албания. Влёра.
Отель «Иллирия»
Прощание их происходило вечером, в номере Гайдука, однако выдалось оно недолгим. Появившись, уже после душа, в коротеньком халатике, Анна, без приглашения и каких бы то ни было интимных понуждений, со всей мыслимой грациозностью, улеглась в постель флотского чекиста и, закрыв глаза, молчаливо дождалась, пока, пройдя через душ, тот окажется рядом с ней.
Отдавалась она тоже чопорно и томно, с той великосветской негой, с которой способны были отдаваться на брачном ложе королевы и благовоспитанные инфанты, не разрешавшие ни себе, ни мужчинам никаких излишних страстей, способов и поз. Ибо уверены были, что позволенного мужчинам на этом престоле грехопадения доступа к «лепесткам любви» самого по себе вполне достаточно, чтобы они возомнили себя в раю.
– Ты почему такая?.. – попытался было выяснить Дмитрий, когда с недолгими «сексуальными познаниями друг друга» было покончено.
– Холодная? – подсказала ему женщина, призывно прогибаясь и поводя ладонями по удивительно сохранившимся, почти девичьим грудяшкам.
– Во всяком случае, скованная.
– Опять ты все не так понял, подполковник, – без обиды, с едва просматривавшимся укором заключила фон Жерми.
– «Опять»?! До сих пор мне казалось, что мы с тобой были отчаянно страстным, достойными друг друга любовниками.
Женщина коротко, с оскорбленной безнадежностью в голосе хохотнула.
– А по моим представлениям, любовниками мы с тобой так никогда и не стали. Не сумели возвести наши отношения в столь высокий ранг, не удосужились.
– Что же тогда было? – Приподнявшись на локте, Дмитрий искушающе провел ладонью по ее волосам, по груди, но, когда добрался до низа живота, попал в ловушку женской ладони.
– Именно на этот вопрос – «что же между нами происходило?» – я и пыталась найти ответ в течение многих лет. Причем разгадка оказалась до обидного банальной: да все что угодно, кроме искренней любви! Поначалу, по своей девичьей наивности, я пыталась перевоплотить тебя из сексуально страждущего мужлана – в своего жениха.
– Что было, то было, ты даже не старалась скрывать своего натиска.
– Но, как только я осознала всю бессмысленность этого «натиска», ты решил переждать у меня под боком не самые лучшие для себя времена. Когда же бытие твое более или менее наладилось, вообще черт-те знает что пошло: встретились – потянуло на секс, а как только попрощались – тут же позабыли о существовании друг друга.
Гайдук понимал, что упрек женщины адресовался прежде всего его собственной забывчивости, тем не менее ни возражать, ни оправдывать свое поведение некими обстоятельствами не стал.
– Однако все это о былом… Меня же интересует, что произошло между ложем, которое мы делили вчера, и ложем сегодняшним. У меня создалось впечатление, что в постели моей побывали две совершенно разные по характеру своему женщины.
– Так, может, тебе следует довериться собственным впечатлениям? Вполне допускаю, что они касаются какой-то другой женщины, которая тоже успела осчастливить эту келью своим посещением.
Мужчина недовольно покряхтел и потянулся за папиросами. К заядлым курильщикам Гайдук не принадлежал, порой мог обойтись одной папироской в день, и на этом основании даже причислял себя к некурящим. Но сейчас был именно «тот» случай.
