– Понимаю, что дальнейший разговор на эту тему не имеет смысла. Извини, что вообще брякнул что-то там по поводу холодности и страсти. Просто нутром понимаю, что эта нечаянно дарованная нам судьбой встреча завершается. И хотелось, чтобы прощание здесь, на далеких чужих берегах, выдалось каким-то особенным. А получилось как-то так, обыденно…
Анна поднялась, набросила на себя халатик и, уже стоя у входа в ванную комнату, возразила:
– Опять ты ничего не понял, Гайдук. А не понял, потому что представления не имеешь, что такое эмигрантская ностальгия. Стоило мне впервые увидеть атташе-генерала Волынцева, совершенно чужого мне человека, и то я чуть было не расплакалась. А знал бы ты, как я ждала встречи с тобой – мужчиной из своих снов, из девичьего бреда и всех моих, не менее бредовых, мечтаний о будущем.
– Вот теперь кое-что проясняется, – неуверенно пробормотал Дмитрий, тронутый признанием женщины. Если бы он позволил себе представать таким же сентиментальным, как Анна, то объяснил бы, что его «семейное одиночество» ничуть не краше и не легче ее эмигрантской ностальгии.
– А еще постарайся уяснить, что сегодня я вела себя точно так же, как вела себя в ту, первую нашу ночь, если ты еще помнишь ее. То есть хотелось, чтобы все это выглядело красиво, аристократично. Тем более что тогда, в насквозь пролетаризированной, плебейской стране, рассуждать об аристократизме вообще, как и моем личном, в частности, было глупо. Но теперь-то, теперь уже никто не посмеет возразить, что я действительно принадлежу к сонму европейской аристократии. Да и ты, как всякий старший офицер любой европейской армии, тоже успел хоть каким-то боком приобщиться к касте избранных.
– Если считать таковой касту флотских чекистов, – обронил Гайдук.
– Напрасно ты высказываешь это предположение с такой иронией. Разведка, как и контрразведка, у аристократов всегда была в чести. Что ни говори, а наши собратья, рыцари кинжала и яда, благословлялись даже в предбанниках папских покоев Ватикана. Ну а все прочие примеры тебе известны, в том числе из истории минувшей войны.
– Почти убедила, – проворчал подполковник; настроение в эти минуты у него явно было не рыцарским. Хотя от яда, возможно, и не отказался бы; если бы сгоряча, под настроение…
– Так что сегодня я была не холодна, – завершала свое «нравоучение» графиня фон Жерми уже под звуки водяных струй. – Сегодня, как и тогда, в далекие времена нашего бурного знакомства, я была аристократически грациозной и по-королевски величественной.
18
Не прошло и часа с момента «исхода» графини, как сладостную дрему подполковника взорвал резкий стук в дверь. После прощания с женщиной Гайдук благоразумно закрыл врата своего «эдема», но, как только стук повторился, понял, что сотрудники отеля так не стучат и что для тех, кто привык стучаться в гостиничные номера и в квартиры таким образом, замков и запоров не существует.
Мгновенно, по-солдатски облачившись в галифе и сапоги, подполковник открыл защелку, и тут же, грубо оттолкнув его, в комнату ворвались трое рослых крепких парней в штатском.
– Вы – русский подполковник. Ваша фамилия Гайдук, и вы пойдете с нами, – резко проговорил самый «хилый» из них – брюнет, ростом под метр восемьдесят, с мощными, хорошо накачанными предплечьями и необъяснимо худощавым, болезненным лицом, с бледноватыми, почти запавшими щеками.
– Первая часть вашего предположения верна, – попытался сохранять присутствие духа морской чекист. – А вот желание лишить меня сна – в корне неправильное и даже непростительное. Кто вы такие?
– Ваши бывшие коллеги, – ответил тот самый тип, которого Дмитрий так и назвал про себя «Хилым», перекладывая пистолет русского из кармана его кителя – в свой. – Из всё той же контрразведки.
– Почему «бывшие»? Вас уже уволили «по профнепригодности»?
– Потому что с того момента, как вы продались итальянской разведке, вы уже не наш коллега. Независимость от Турции наша страна получила только в 1912 году, а в Первую мировую Албанию уже оккупировали итальянцы. И во Вторую мировую – те же итальянцы. Уяснили, подполковник?
– Уяснил. Теперь, посматривая на Италию через залив Отранто, вы со дня на день с ужасом ждете третьей мировой войны.
– И еще запомните, подполковник: юмор в албанской контрразведке обычно вырывают вместе с языком. – По-русски офицер-албанец говорил почти правильно, но почему-то шепелявил даже на тех звуках, которые к подобному произношению не располагали.
– В этом вы тоже не оригинальны, коллега.
– Кстати, со мной как раз находятся специалисты по этим процедурам, – кивнул в сторону самого мощного амбала, с ранней проседью на висках, – лейтенант Корфуш и его ассистент сержант Эндэр.
Лейтенант это светское представление пережил безучастно, а сержант, мужчина лет под пятьдесят, с оспенными отметинами на лице, резко и почти подобострастно склонил голову в лакейском поклоне: дескать, всегда к вашим услугам.
– Доходчивое объяснение, – мрачно признал подполковник. – Наверное, удивлю вас, сообщив, что в русской контрразведке обычаи и нравы те же.
Как только Гайдука вывели из номера, он применил свой давно отработанный прием: с силой, в мощном рывке, оттолкнул плечом контрразведчика, шедшего слева; в этом же порыве, ударом ноги в бедро, повалил на пол пристраивавшегося справа и затем уже врубился головой в живот развернувшегося к нему Хилого, который намеревался шествовать первым.
Подполковник понимал, что уйти ему не удастся, зато, яростно сопротивляясь, успел прокричать, что является советским офицером, что на него напали грабители, и требовал вызвать полицию. Этим Дмитрий сумел привлечь внимание и сотрудников отеля, и некоторых других людей, в числе которых, как он рассчитывал, должен был оказаться и человечек графини фон Жерми.
Явно не рассчитывавшие на такое буйство русского, албанские коллеги смогли угомонить его только с помощью еще двух подоспевших сотрудников, которые подстраховывали акцию задержания у выхода. Лишь после этого его вывели во внутренний двор гостиницы, грубо усадили в машину и уже через несколько минут затолкали в одну из следственных камер контрразведки.
Уже связанного, подполковника несколько минут избивали, однако он обратил внимание, что удары, которые албанцы наносили в основном по корпусу, были расчетливыми и явно щадящими.
Начиная допрос, Хилый представился, однако подполковник даже не пытался повторить про себя труднопроизносимую, на тюркский лад, фамилию этого контрразведчика, запомнил только, что пребывал он в чине майора.
Осмотрев при тусклом свете лампы лицо Гайдука, тот обнаружил, что у русского рассечены надбровная дуга и губа, прижал платочком собственную кровенившую губу и только тогда, въедливо ухмыляясь, предупредил:
– Как вы понимаете, последнее слово все-таки будет за мной и за этими парнями, которых вы пытались изувечить, – кивнул он в сторону своих волкодавов, которые только и ждали его сигнала, чтобы снова наброситься на русского. Тем более что теперь подполковник сидел со связанными спереди руками, да к тому же – привязанным к спинке массивного стула.
– Но вы хотя бы отдаете себе отчет, – попытался ослабить веревки Гайдук, – что наш морской конвой находится здесь под эгидой международной комиссии по репарациям? И что мой арест вызовет не только протест Москвы, но и международный скандал, которого вашей стране сейчас, при ее международном положении, как раз и не хватало?
Майор уселся верхом на стул напротив Гайдука и какое-то время сидел так, глаза в глаза, гипнотизируя его не столько взглядом, сколько оскалом узких, длинных и предельно неухоженных зубов.
– Нет, подполковник, Москва раздувать скандал не станет. Как только мы передадим вас русской контрразведке, вас и допрашивать долго не станут, а тут же расстреляют.
– Так, может, решитесь не выдавать? – оскалился подполковник, подражая Хилому. – Каков ваш интерес в моем разоблачении, как, впрочем, и в гибели?
– Как минимум буду отмечен начальством за разоблачение группы иностранных разведчиков, действовавших на территории Албании.
– Вы имеете в виду меня и моих подчиненных? Но мы официально представились вашим властям как группа флотских контрразведчиков, обеспечивающих безопасность конвоя. Поинтересуйтесь у своих пограничников.
– Не волнуйтесь, уже поинтересовались.
– Тогда в чем дело? Не хотите же вы повеселить всю Европу, доказывая, что русские шпионили во Влёре, пытаясь определить численность плавсредств албанского военного флота и мощность его береговой базы?
Майор поиграл желваками и тяжело вздохнул, как человек, вынужденный прощать иностранцу, надругавшемуся над его патриотическими чувствами.
– Мы следили за вами и вашими контактами с тем германцем, который выдает себя за итальянского контрразведчика, – ушел майор от прямого ответа.
