Сампсон (в замешательстве) . К Дени Ремиларду? К парапсихологу?
Люсиль. Он во всем виноват! Его умственные трюки! Если б только он оставил меня в покое…
Сампсон (сделав пометку в блокноте). Люсиль… Погодите, успокойтесь. Давайте сначала выясним, что за симптомы…
Люсиль. Угу. Мне было тринадцать, тогда все и началось. Нервы, озноб, тревога… а еще кошмары… И после… сгорел наш дом. Я его спалила.
Сампсон. Что, нарочно?
Люсиль. Нет-нет! Я не хотела! Просто… я была тогда сама не своя. Никто меня не понимал, всякая дребедень лезла в голову, и поделиться не с кем… С родителями я говорить не могла… У отца склероз… с ним стало невозможно. Я жалела его, а он ворчал, что я только путаюсь у него под ногами… И вот мне начал сниться пожар. Вроде бы я Жанна д'Арк, и подо мной поджигают костер. Я прощаю палачей, а пламя подбирается, подбирается, вся кожа пошла трещинами, кости горят, и кажется, скоро от меня останутся только искры, которые улетят в рай, если я не буду бояться. Но я боялась. Пламя жгло – я ведь не святая… ну и просыпалась с воплями и поднимала на ноги весь дом. И маму, и папу, и младшего брата Майка. Это было ужасно!.. Даже хуже, чем когда я проснулась и увидела, что вся комната в огне.
Сампсон. О Боже!.. Извините. Продолжайте, пожалуйста.
Люсиль. Я выбежала, разбудила маму и Майка, мы посадили папу в коляску и едва успели вывезти его наружу. Когда пожарные приехали, спасать было почти нечего. Папин рояль сгорел… концертный «Стенвей», папа купил его еще до женитьбы, когда учился в Бостонской консерватории и мечтал стать концертирующим пианистом. Рояль стоит бешеных денег, но папа его не продал, даже когда поставил крест на своей карьере. Потом он заболел, перестал играть в салонах, давать уроки и, чтобы содержать семью, решил продать рояль. Но мама не позволила, потому что ему тот рояль был дороже всего на свете… А я его сожгла.
Сампсон. Так ведь не намеренно, вы сами сказали.
Люсиль. Моя спальня была прямо рядом с гостиной, где стоял рояль. Огонь вспыхнул в стене – так сказали пожарные. Я не курила – ничего такого, но моя кровать и рояль по ту сторону стены вспыхнули первыми.
Сампсон. Должно быть, с проводкой что-то.
Люсиль. На той стене проводки не было, только лампа возле рояля… Родители решили, что я встала во сне и зажгла спичку. Понимаете, я сама сказала им, что виновата, только не посмела объяснить – как я это сделала. Мне снился пожар. Сны делались все правдоподобнее, пока не сбылись.
Сампсон. Что вы хотите этим сказать?
Люсиль. Я умом подожгла. Подсознательно… Я из тех чудовищ, на которых Ремилард ставит опыты в лаборатории. Он выслеживал меня еще до поступления в Дартмут, когда мне было одиннадцать. Потом они начали меня уговаривать поступить в колледж. Я не хотела, но они выбили для меня стипендию, и тут уж родители сказали свое слово. В шестнадцать лет я приехала в Хановер, и Ремилард с ходу включил четвертую скорость. Мол, я должна быть чертовски благодарна, что меня привлекают к такой работе, ведь я, в сущности, ничего не умею – разве что на луну выть да столы двигать. А я говорю – нет, и все! Он три года меня одолевал со своими стервятниками, но я ему так прямо и заявила: плевать мне на вашу парапсихологию, хочу жить нормальной жизнью, заниматься законной наукой, скажем, биохимией, а всякая оккультная чушь не по мне. Пусть раз и навсегда зарубит это на носу!
Сампсон. Простите меня, Люсиль, вы же умная девушка, неужели вы не видите, что сами себе противоречите?
Люсиль. Я не позволю ставить над собой опыты!
Сампсон. Вполне вас понимаю. Вам необходима помощь. Но почему вы думаете, что я сумею помочь лучше, чем Ремилард?
Люсиль. Потому что вы психиатр, а мой случай не имеет никакого отношения к парапсихологии… ну, если не считать некоторых проявлений.
Сампсон. Вы уверены, что не выдумали эту способность поджигать с помощью ума?
Люсиль (смеется). В народе давно такие случаи известны – огненное колдовство. Посмотрите любую книжку про черную магию… там полно историй о людях, которые поджигают без всяких спичек, вроде бы из воздуха высекают огонь. Бывали даже самосожжения.
Сампсон. Но с вами такое случилось всего один раз, в тринадцать лет, как вы говорите.
Люсиль. Не знаю… Не уверена. У нас и прежде были загорания, когда я поменьше была. До пожара, правда, не доходило. И родители всегда отыскивали этому какое-нибудь естественное объяснение.
Сампсон. Ив данном случае его наверняка можно найти. Например, шаровая молния.
Люсиль. Да нет, это я! Со злости. У папы было время только для его болезни, для его рояля, а для дочери – никогда…
Сампсон. Ну допустим. Но почему вы решили, что и сейчас играете с огнем?
Люсиль. Если б я знала!.. Когда в феврале прошлого года Ремилард опять начал меня доставать, так что я ни спать не могла, ни заниматься, то я решила обратиться к психиатру. Думала, вы пропишете валиум и все пройдет, а вы вместо этого втянули меня в психоанализ… Поначалу от него мне только хуже стало.
Сампсон. Но вы ни словом не обмолвились о том, что вас беспокоят Ремилард и его сотрудники.
Люсиль. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Надеялась… да ну, к черту!.. Одним словом, теперь вы все знаете. Скажите, «мне можно помочь? Ведь если огненные кошмары начнутся в Дартмуте, как дома…
Сампсон. Но они еще не начались?
Люсиль. Пока нет.
Сампсон. Прошлой весной у вас была депрессия, но серьезное предупреждение изнутри вашего существа пришло лишь с первой попыткой сбежать. Вам это ни о чем не говорит?
Люсиль. Говорит. Внутренний голос говорит мне, что надо вернуться сюда. К вам.
Сампсон. Уверены?
Люсиль. На сто процентов.
Сампсон. Я рад вам помочь, Люсиль, поверьте. Но вы, похоже, и сами чувствуете, что психоанализ ставит перед вами проблемы необычного свойства. Все люди несут в подсознании бремя разрушительных желаний, оставшееся от инфантильных стрессов. Вы ведь изучали психологию, и для вас это не секрет. Мать отнимает сосок у младенца, и он приходит в ярость, потому что еще не насытился. Ребенка наказывают за шалость, и про себя он желает смерти родителям. Такие чувства свойственны каждому, но большинство подавляет их. А впоследствии, во взрослой жизни, подавленные эмоции всплывают на поверхность и мучают нас. Малыш, сделавший первые шаги, еще слишком слаб, чтобы отомстить своим обидчикам. А взрослый, затаивший злобу на отца, как правило, не причиняет ему физического вреда. Если человек не страдает душевной болезнью, то как бы ни бунтовало его подсознание, оно бессильно совершить физическое возмездие и потому ищет другие каналы.
Люсиль. Мое подсознание вовсе не бессильно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
