— Ну, на сей раз, — обратился он к обоим инженерам, — придется туго. И, повернувшись к секретарше, приказал: — Немедленно впустите их.
Пьеретта положила на письменный стол Нобле пачку заказных писем.
— Рабочие отказываются принимать их в расчет, — твердо произнесла она.
Нобле пожал плечами.
— Я сам знаю не больше вашего, — проворчал он.
Он не скрывал, что не был извещен о предстоящем сокращении, и, вынув бумаги, которые были вручены ему лишь накануне, заявил, что готов присоединить их к письмам, принесенным делегацией. С семи часов утра, добавил Нобле, он пытается связаться по телефону с главной дирекцией, только что он застал господина Нортмера, который подтвердил приказ об увольнениях, но не пожелал ничего объяснить.
— Хорошенькую же вы затеяли операцию, нечего сказать, — заявила Луиза Гюгонне.
— Другого выхода нет, — живо перебил ее Таллагран. — Ведь фабрика в теперешних условиях работает в убыток. Все население Клюзо в конечном счете выиграет от этой реорганизации и т. д. и т. п.
— А пока что вы нам прикажете жрать? — спросил кто-то из делегатов.
— А что будет с нашими детьми? — подхватил делегат христианского профсоюза.
Остальные делегаты не вмешивались в беседу, ожидая, что скажет Пьеретта. Пьеретта сказала всего несколько слов:
— Мы не принимаем ни увольнений, ни сокращенной недели. И мы посоветуем нашим товарищам объявить стачку и не прекращать ее до тех пор, пока АПТО не откажется от своих решений.
Нобле бессильно махнул рукой.
— Не советую валять дурака, — проговорил инженер Таллагран, — только зря себе лоб разобьете.
— Прошу прощения, — перебил его Нобле, — но вести переговоры с рабочими — это моя прямая обязанность.
— А что думает по поводу действий АПТО директор по кадрам? — спросила Луиза Гюгонне.
— Он спит, — ответил Нобле.
Нобле уже посылал курьера за Филиппом, но тот даже не отпер дверь, ничего не стал слушать и крикнул сквозь закрытые ставни: «Оставьте меня в покое».
Пьеретта молча взглянула на делегатов, и они вышли из конторы.
* * *
Как только за делегацией захлопнулась дверь, Нобле заявил инженерам:
— Необходимо отложить открытие цеха «РО».
Таллагран горячо запротестовал, упрекнул Нобле в мягкотелости, в «попустительстве подстрекателям».
Не дослушав его, Нобле обратился к Гаспару Озэру:
— Увольнение рабочих за три дня до торжественного открытия нового цеха фактически является провокацией, в которой я не могу принимать участие. Если дирекция будет настаивать на своем, я не поручусь, что в четверг не начнется настоящая драка… Я-то, слава богу, знаю здешний народ.
Гаспар Озэр принял сторону Нобле. Он был даже склонен преувеличивать важность событий. Весь подготовленный им спектакль пойдет насмарку. Он ломал себе голову, зачем дирекции понадобилось вводить в его пьесу еще такой момент, как волнения рабочих. Вместе с Нобле они снова позвонили Нортмеру и объяснили ему положение дел: в десять часов утра большинство рабочих уже прекратило работу и так далее.
— Открытие состоится в назначенный день, — ответил Нортмер и повесил трубку.
* * *
Как только делегация вышла из конторы, Пьеретта вдруг сказала:
— Что-то есть хочется.
— Наконец-то! — обрадовалась Луиза Гюгонне.
Прежде чем пойти по цехам, они завернули в ресторанчик позавтракать и выпить по стакану красного.
— А тебя наш народ любит, — сказала Луиза.
«И правда любит», — подумала Пьеретта. Товарищи, которые еще вчера избегали оставаться с ней наедине, опасаясь вопросов, требующих прямого и точного ответа: «Что ты сделала, чтобы помешать „РО“? На какой день ты назначила собрание?» — те самые товарищи сегодня утром первые пришли к ней, сами попросили ее взять их судьбу в свои руки.
— Народ верит партии, — ответила Пьеретта.
— И тебе тоже, — добавила Луиза.
«И это верно», — подумала Пьеретта. Еще недостаточно быть дисциплинированным членом партии и повторять лозунги, чтобы увлечь за собой массу. Надо делом доказать, что ты тверд духом. И Пьеретта порадовалась, что всегда была тверда духом.
— Ребята тебе доверяют, — настаивала Луиза.
— Это верно, — согласилась Пьеретта.
Обе ели теперь в сосредоточенном молчании. Совсем неплохо передохнуть и набраться сил перед боем.
— А твой макаронщик все еще пьет? — спросила Луиза, которая знала все, что делается в городе.
— Нет, — сказала Пьеретта.
С того самого вечера, когда неделю назад Красавчик сказал: «Не желаю больше видеть у нас Миньо», он вдруг бросил пить. И тогда же перестал встречаться с Филиппом и ни разу не заглянул в кабачок. Вечерами Пьеретта читала, а он мастерил миниатюрный кораблик. Время от времени он вскидывал на нее сумрачный взгляд, но она не подымала глаз от книги. Говорили они мало и ни разу даже намеком не упомянули о своей первой «семейной сцене». Хотя Пьеретта скрыла происшедшее от Миньо, он и сам больше к ним не заглядывал.
— Нет, — повторила Пьеретта, — не пьет. — (Женщины в Клюзо без малейшего стеснения говорят друг с другом о таких вещах.) — И все-таки он какой-то странный.
Луиза кинула на нее быстрый взгляд.
— Потом я тебе все объясню, — произнесла она.
— Что ты мне объяснишь? — заинтересовалась Пьеретта.
Луиза снова взглянула на Пьеретту и, не отрывая от нее своего взгляда, сказала:
— Красавчик — славный малый. Вот он увидит, какая ты, боевая, и образумится.
— Ведь я всегда была боевая, — сказала Пьеретта.
— Надо всем вместе в бой идти, — отозвалась Луиза.
Они поговорили о стачечном комитете, который создавался по их инициативе. Пьеретта тоже заказала вина. Уже давно она не чувствовала себя такой бодрой.
В одиннадцать часов она выступила перед тысячной толпой, собравшейся на большой площади у ворот фабрики. Она указала на непосредственную связь, существующую между открытием цеха «РО», выставкой американских профсоюзов, политикой правительства, находящейся в зависимости от Соединенных Штатов, и увольнениями. За утро в цехах успел назреть гнев, и Пьеретта сказала также и об этом, ибо знала по опыту борьбы, что осознанный гнев вдесятеро усиливает его накал, Она предложила «бастовать до победного конца», а также призвала все население Клюзо принять участие в демонстрации против торжественного открытия цеха «РО», назначенного на четверг, и объявить бойкот американской выставке.
Примерно то же самое повторила и Луиза Гюгонне.
Каждое предложение делегаток встречалось одобрительными возгласами.
После собрания с супругой инженера Таллаграна случился конфуз — ее освистали рабочие, и ей пришлось под дружное улюлюканье толпы покинуть на произвол судьбы отряд садовников, разбивавших под ее командой сад у цеха «РО». Толпа сорвала флаги и выворотила из земли кадки с олеандрами. Инженер Таллагран успел вовремя дать распоряжение вахтерам запереть двери нового цеха.
* * *
Владелец кафе, где обычно происходили собрания фабричной ячейки, согласился предоставить большую комнату, смежную с залом, под помещение стачечного комитета; в комитет вошли представители всех профсоюзов, председателем его избрали Пьеретту Амабль.
Пьеретта тотчас же расположилась за столом со всеми своими бумагами. В шесть часов явился Миньо.
— Послушай-ка, что мы решили… — начала она.
— Слишком спешишь, слишком спешишь, — удивленно заметил Миньо. — А главное, ни с кем не посоветовалась.
Его тоже поразило, что увольнение произошло за три дня до торжественного открытия цеха «РО АПТО — Филиппа Летурно».
— АПТО, — наставительно произнес он, — ведет себя так, будто само желает этих инцидентов. И не играем ли мы ему на руку? Почему, прежде чем начинать забастовку, ты не узнала мнения департаментского Объединения профсоюзов? Возможно, они располагают более полными сведениями, которых мы просто не имеем.
— Самое главное то, что рабочие наконец объединились для защиты своих прав, — возразила Пьеретта.
— Спешишь, спешишь, — с беспокойством произнес Миньо. — Ты обязана была посоветоваться с партийными организациями…
— Да, мы спешим, спешит вся фабрика, — ответила Пьеретта. — И прекрасно делаем, что спешим. Если бы мы стали дожидаться до завтра, те, которые меньше прочих пострадали от махинаций АПТО, — короче, все ловкачи, все комбинаторы, чего доброго, передумали бы и отказались бы от борьбы: с какой стати, мол, рисковать всем и распинаться за своих товарищей? А теперь повсюду выставлены забастовочные пикеты, и даже последние трусы не осмелятся пойти против единодушно принятого решения. Сейчас мы сумели создать такое положение, при котором страшнее пойти против своего же брата рабочего, чем против хозяев; следовательно, сейчас даже трусость и та нам на руку.
