Я уже указывал на то, что революция во Франции создала поток переселенцев из этой страны и не только из республики. Были тут и немцы, например, из соседних с Францией немецких княжеств. Люди бежали подальше от войны, так было и так будет всегда. А Российская империя казалась колоссом, который мощный и он далеко. Тут же, об этом в Европе знали многие, с пиететом относятся к иностранцам.
Продавать обученных поваров-иноземцев, как крепостных не получится. Но это и не нужно. У меня уже готов план создания целой сети кафе, если получится, то и ресторанов. И там будут кормить по-новому, с выбором блюд, и эти яства, до селе не ведомые, должны прийтись по вкусу.
Я не мастер-кулинар, лишь человек, который готовил для себя и не признавал никогда фастфуд, заказную еду, или полуфабрикаты. И пусть на готовку часто уходило немало времени, я на кухне отдыхал. Да и некоторые блюда, которые в будущем станут тривиальной обыденностью, здесь и сейчас, должны показаться изысканными.
Вот взять «сельдь под шубой», или тот самый советский салат Оливье. А салат «Цезарь»? Его изобретут вообще поздно, но он быстро заработает популярность. И пусть тут я не найду салат латук, но заменим чем-нибудь. Или плов. В будущем это блюдо умеют готовить не все, но многие. И пусть среднеазиаты все равно готовят плов как-то иначе и вкуснее, но и я знаю, как добиться отличного вкуса, даже в условиях несколько ограниченного выбора специй и видом риса. Майонез готовить умею, ничего там сложного нет, немного, но знаю о кондитерском производстве.
Но это я, который привнесет новшества. А есть главный учитель — тот самый Жан-Жак Морель. Он очень даже неплохо готовит, да и впитывает все сказанное мной, как губка. Ну так Морель профессионал, ему не нужно объяснять, а достаточно рассказать не рецепт, а его основу и Жан-Жак быстро сообразит, что и как можно приготовить. Он и согласился на такую авантюру только когда понял, что от меня можно добиться знаний, которые вряд ли где еще почерпнешь.
Единственно, что с французом был перезаключен трудовой договор, составленный мной лично. Ранее договоров с Жан-Жаком не было, только устная договорённость. По договору Морель семь лет обязан работать только в доме Куракина, либо в проектах под его покровительством. Пусть француз учит и учится.
— Михаил Михайлович, я вот надумал ехать к Павлу Петровичу повидаться и обсудить ваше предложение по… — Куракин замялся, видимо, вспоминая слово. — Кодификации законов. Я мало понял, что это и зачем. Есть что еще мне посоветовать в этом вопросе?
Вот до чего уже доросли. Советуется со мной его светлость, по его же инициативе. Ну да я не против.
Идея достаточна проста. Сделать уголовный и гражданский кодексы, которые составить из действующих законов Российской империи. То есть это элементарная систематизация законов. Конечно же, такие кодексы будут подвижны, так как то и дело, а указы сыплются, порой, как из рога изобилия.
Но проще же включать закон в кодекс, да издавать новые редакции по мере значительных изменений. И этими кодексами и только ими должны руководствоваться все чиновники в своей деятельности. А еще нужно добиться такого, чтобы было как можно меньше двоякости прочтений и интерпретаций. И я знал, что допусти меня в архивы, дай в помощь человек пятнадцать, и кодексам быть. Быть и процессуальным кодексам, где четко должны быть прописаны меры принуждения, или наказания.
В России очень большая проблема заключается в том, что каждый чиновник будет руководствоваться теми указами и нормами, которые выгодны в той или иной ситуации. Нельзя инакомыслия в законах! Вот тот лозунг, которым можно апеллировать.
— Складно все с твоих слов, сладится ли мне так пересказать? — Куракин задумался и я понял, что есть что-то, что его гложет больше необходимости защиты проекта кодификации.
— Ваша светлость, что вас печалит? — задал я вопрос.
— Я порой страшусь вас, Михаил Михайлович, читаете меня, словно книгу. Вот решусь и отдам вас Державину! — Куракин погрозил пальцем.
Ага, напугал мужика голой бабьей попкой! Там я уже завтра стал бы дворянином и весьма вероятно, что был приставлен к делу, где смог бы проявить себя.
— Государыне вновь нездоровиться. Ничего существенного, как говорят, но в таких условиях идти к Павлу Петровичу? Не будет ли подобное расценено, как… предательство, или неуместно сообразности обстоятельств? — поведал князь, что его беспокоит.
А я встрепенулся. Если Екатерина сейчас чувствует себя вновь неважно, то, случись что с Платоном, она точно… того.
— Нет, нужно идти, непременно идти! — решительно отвечал я.
Обязательно нужно Куракину оказаться рядом с Павлом, так как возможно завтра будет осуществлена акция. Я могу и дальше скрываться и опасаться выходить из дома, чтобы не быть отловленным людьми Салтыкова, или Зубовых. Уже, чтобы поехать в таверну, чтобы дать очередной мастер-класс в готовке, осуществляю целую операцию, переодеваясь или уходя через забор соседнего дома.
А еще от Агафьюшки я знаю, что некие люди устроили грубую вербовку прислуги дома. Грубую, потому что моя голуба о ней знает. К ней, впрочем, с такими предложениями не подходили. Что странно, все-таки нет в этом мире человека, к которому я был бы столь близок, пусть и всего пару раз в неделю.
Топтуны у дома Куракина осложняли мои возможности сбора информации, но я все равно получал некоторые сведения.
Я знаю, что Валериан Александрович Зубов сейчас в столице, но он не должен долго задерживаться, так как Кавказ заждался вмешательства России. Тут же и Николай Александрович Зубов. По средам у них своего рода совещания, на которые неизменно приезжал и Платон. При том, фаворит исправно ездил к брату Николаю и когда не было Валериана. Сможет ли ухудшение здоровья императрицы повлиять на то, то Платон Александрович изменит свои планы. Да, но вряд ли. Екатерина Алексеевна, как и любая женщина, не очень-то допускает своего фаворита к себе в дни, когда болеет. Нет, он чаще при ней и видит и кровопускание и все остальное, но часы совместного времяпровождения резко сокращаются.
Платошка — балагур и весельчак. А когда тебе пускают кровь и делают клизмы, не до веселья.
Вот не будь я обучен в будущем, не смог бы собрать и половину имеющейся информации. Даже не так. Я не собирал полноценные сведения, я смог проанализировать все слухи и сплетни и выявить общее и наиболее вероятное.
Глава 21
Глава 21
Петербург
13 декабря 1795 года.
Уже ночью, собравшись, я выдвинулся на позицию, готовясь к самому сложному — ждать. Работа снайпера, львиная ее доля, это выбрать позицию и ждать.
Зубовы выбрали местом для своих семейных советов особняк на реке Мойке. Вроде бы они его арендуют. По крайней мере, у Платона нет никакого собственного жилья. Кстати, этот факт позволяет говорить фавориту об искренней любви к старушке Екатерине. Мол, нет поместий многотысячных крестьянских душ в них, даже своего дома нет, вот такой бессребреник. Истинная любовь. При этом он Рождественская елка, украшена множеством побрякушек. Я намерено называю все ордена «побрякушками», так как они висят на человеке, незаслуженно, от того обесценены.
Я занимал позицию на крыше особняка на другом берегу Мойки. Чуть больше двухсот метров было от меня до цели. Вполне себе расстояние, чтобы поразить объект. Сложно это будет сделать, потому говорить о стрельбе в голову не приходится, буду стрелять в туловище.
Я проверял штуцера, чистил их, пристреливал. Поразить человека такое оружие может до трехсот пятидесяти метров, проблема только увидеть цель без оптики [есть свидетельства, что англичане поражали цели из штуцеров на расстоянии в 380 метров].
Пятнадцать часов я пролежал в снегу на крыше. Пусть я и делал некоторые специальные упражнения, когда напрягал группы мышц, позволяя крови не застаиваться, но все равно была опасность, что уходить придется тяжело. Несмотря на то, что главным препятствием между мной и Платоном станет река, расторопные офицеры могут предпринять действия и перекрыть Фонтанку. Тогда получится, что между Мойкой и Фонтанкой и должен быть тот, кто стрелял. Провести всех людей через проверки и вот он я. Потому нужно будет быстро уходить, чтобы еще не опомнились и мосты через Фонтанку не перекрыли.
