— Ничего, деньги поставят на место любое дерево. Счастье, что не пострадало ничего из куда более ценных вещей.
Металлического шкафчика обыскивающие не нашли, зато обнаружили и опустошили один из фальшивых тайников позади камина.
— Сколько еще ждать? — произнес Грэшем. — Кто знает. Против нас нет никаких улик. Думаю, король больше не видит во мне угрозы для себя. Однако он по-прежнему будет попустительствовать Карру, за которым стоит Овербери, а тот наверняка станет требовать, чтобы нас держали в Тауэре до конца дней. Да и Кок не сильно обрадуется, если я выйду на свободу.
— Ты хочешь сказать, что нас оттуда не выпустят? — спросила Джейн, и в ее голосе почувствовались слезливые нотки.
Для Грэшема это было равносильно удару ножом в сердце, но вместо ответа он лишь еще крепче сжал ее теплую руку.
— Вряд ли. Честное слово, вряд ли, и не подумай, будто я говорю это лишь для того, чтобы тебя успокоить. Яков — человек ленивый. И поэтому, как правило, выбирает самый легкий путь. Карр с Коком постоянно досаждают ему, так что для него проще держать меня в Тауэре. Ему самому от этого никакого вреда, да и любому при случае можно сказать, что никто в нашем королевстве не может поставить себя выше королевских законов. В конце концов Якову придется меня выпустить. Жаль, однако, что сейчас не та ситуация, чтобы он по-настоящему нуждался во мне! — Грэшем посмотрел на жену. В глазах его искрилась смешинка. — Может, мне стоит пригрозить ему этими письмами, как ты думаешь?
— Тише! — в ужасе воскликнула Джейн. Ее до сих пор преследовали ночные кошмары. Еще бы! Ведь сэр Генри хранил у себя письма короля к своему любовнику, и это при том, что он поклялся перед лицом монарха, что никаких писем у него нет и отродясь не бывало!
Разумеется, сама Джейн могла покинуть Тауэр в любой момент, ей не было нужды там находиться. Королева Анна — глупое существо, с перьями вместо мозгов. Как не похожа она была на Джейн — и внешне, и как человек! И если поначалу отношения между двумя женщинами виделись отношениями королевы и придворной дамы, то потом между ними завязалась едва ли не дружба. Грэшем отказывался уразуметь, как такое может быть.
— А ты представь себе, что значит быть замужем за жабой! — ответила ему как-то раз Джейн.
Обе женщины понимали друг дружку с полуслова. Но что самое обидное, Грэшем их почти не понимал.
В один из редких моментов, когда король с королевой встретились и даже стали разговаривать друг с другом, Анна поинтересовалась у Якова о судьбе тауэрских пленников. Затем она сама приехала в Тауэр, кивком велела Грэшему оставить ее наедине с его супругой и уединилась с Джейн в соседней комнате. Через полчаса женщины вернулись.
— Вам повезло. Бог послал вам чудную жену, — произнесла королева, обращаясь к сэру Генри.
— Равно как и нашему королю, — ответил Грэшем, низко поклонившись, — которого он благословил и чудной супругой, и замечательным потомством.
Женщины обменялись выразительными взглядами и пожали плечами. Королева Анна величественно удалилась.
Результаты этого визита вскоре дали о себе знать. Для Джейн отпала необходимость постоянного пребывания в Тауэре, и теперь она могла время от времени возвращаться домой к детям. Одновременно ей ничего не мешало брать их вместе с собой в Тауэр, чтобы они могли побыть с отцом. Для них даже выделили специальную комнату. Дальше был принят компромиссный вариант. С понедельника по пятницу Джейн проводила время в лондонском доме, а конец недели — с мужем. Детей с собой она сюда больше не брала. В Тауэре стало сыро, в воздухе висел запах плесени, комнаты были неуютными, а вся атмосфера этого места в лучшем случае вселяла уныние, в худшем — ужас.
— Они еще слишком юные, — заявила Джейн. — Если потребуется… что ж, придется всем перебраться сюда, как когда-то семья Рейли. А пока пусть дети наслаждаются свободой. Даже без родителей.
И все равно Джейн страшно скучала по ним, когда приезжала к мужу на субботу и воскресенье. Грэшем не раз слышал под утро рыдания жены, когда ей казалось, что он спит и ничего не слышит.
— Какую, однако, надежду вселяет твоя уверенность в том, будто мы обречены провести остатки наших дней в Тауэре, — заметил как-то раз Грэшем.
— Я знаю, за кого вышла замуж, — сухо ответила Джейн. У них вышла едва ли не ссора по поводу того, кто будет присматривать за детьми по субботам и воскресеньям, когда сама она навещала мужа.
— Манион?! — воскликнул тогда сэр Грэшем. — Манион? Мои дети не знают матери два дня из семи и теперь окажутся под опекой Маниона? Если бы рыбы пили так, как он, океан уже бы давно пересох! На его фоне свинья — олицетворение респектабельности! Дай ему волю, он не будет вылезать из пивных! Да его к людям и близко нельзя подпускать! Да что там к людям! Ни к одной живой твари! Какой ужас! Пока я томлюсь от бездействия в Тауэре, моих детей воспитывает престарелый развратник и пьяница! Вот вам и все воспитание!
— А кто тебя самого воспитал? — резонно заметила Джейн.
Грэшем покачнулся на каблуках, на минуту задумался и расплылся в глуповатой улыбке.
— Манион, — ответил он, и ему тотчас вспомнилось его собственное безрадостное детство. Единственный, кто дарил ему свою грубоватую любовь, был именно Манион.
— Зачем же лишать собственных детей столь редкой возможности? — подпустила шпильку Джейн.
Временами эта женщина бывала просто невыносима.
* * *
Однако Грэшем пожалел, что Джейн нет рядом с ним, когда однажды вечером к нему пожаловал — ну кто бы мог подумать! — сам король Англии и Шотландии Яков! Разумеется, без всякого приглашения.
До Грэшема уже дошли кое-какие известия. Оказавшись в Тауэре, он первым делом наладил способ получения новостей. Быть в курсе всего, что происходит за каменными стенами королевской тюрьмы, — это было для него самое главное. Шестого ноября 1612 года умер принц Генри, старший сын короля Якова I и наследник английского и шотландского престолов. Такого блистательного, столь многообещающего наследника Англия не знала уже давно. Умен, хорош собой, а главное, наделен редкостным обаянием, след которого, казалось, оставался даже после того, как сам он выходил из комнаты. Несмотря на молодость, принца отличало редкое чувство такта и, что не менее важно, справедливости. А еще это был отличный фехтовальщик и борец. Правда, были и те, кто за глаза называл его ханжой и самовлюбленным праведником. «Мальчишка, помешанный на войне», — добавляли другие. «Да нет, дай Бог нам короля Генри», — говорили третьи, и подобных было большинство. Такой, как он, никогда не опозорит престол. Видя царившие при дворе растленные нравы и расточительность, многие из подданных Якова терпели монарха лишь потому, что надеялись в ближайшем будущем увидеть на троне его сына.
