Новый год и экзамены минули незаметно. Хотя время, что мы провели в пансионате — наверное лучшее, что я живу второй раз. Было весело, мило, и просто здорово. С нашего потока поехало двадцать четыре человека, включая Суркова. Шесть парней и восемнадцать девушек. Остальные отдыхающие — наши студенты, и преподаватели. С других факультетов, и курсов. В двухэтажном кирпичном здании нам отвели часть второго этажа. Комнаты по двое. Не заморачиваясь, оттащил наши с Викой сумки в комнату. Потом мы понаблюдали, как заселяются Сурков с Приходько.
Еще в институтском ПАЗике, Сурков прифигел не только от количества девиц вокруг, но и от тем разговоров. Мы-то уже привыкли. А тут все девицы, на фоне незнакомца, старались быть изысканными интеллектуалками, попутно обсуждая тушь для ресниц. Лишова делала вид, что спит, хихикая мне в плечо. А Серега резко снизил градус возвышенности, пустив по кругу стакан с мартини. Попутно рассказывая девчонкам, что нафиг вам косметика, таким классным, особенно советская? Советская косметика, она же максимум что подчеркивает, это вашу прекрасную душу! Ну и дальше покорять и обольщать, как это у него принято.
Я бы никогда не подумал, что Ирина Приходько, это воплощенное совершенство и ослепительное обаяние — настолько ревнива. Еще по дороге она наговорила Суркову гадостей и злобно сопела на заднем сидении. А когда мы пошли заселяться, видимо уже не сдерживалась, и выдала Сереге по полной. Тот, не в силах выразить теснивших грудь чувств, влетел в комнату, увлекая за собой Ирку. Дверь с треском закрылась, и из-за нее тут же послышался визг, писк, топот ног, вой крокодила и звон разбиваемых стаканов.
— Ко-о-оль, — спросила меня Викуня, с восхищением это все пронаблюдавшая. — А почему мы никогда не ругаемся?
— Я тих и кроток аки херувим, Вик. Только не поддавайся их влиянию. Так ведь оглянутся не успеешь, как я тебя порю ремнем. Благо есть за что.
— Ах вот как ты заговорил!
— Вот!!!! Тлетворные сурковские волны распространяются!
— Знаешь, Андреев, я сейчас чувствую себя такой ранимой, что меня душит злоба и желание убивать. Поставь меня на землю сейчас же!!!
И, естественно, я не стал напоминать Лишовой, что она периодически порывается разбить мне об голову разные предметы.
Сам новогодний праздник вышел замечательным. Мы полдня наряжали елку, растущую возле профилактория. В столовой накрыли столы. Новогоднее поздравление по ТВ от лица государства зачитал диктор Игорь Кириллов. А потом начались танцы. Голубой Огонек сейчас никто не смотрит. Все ждут новогоднюю программу «Кружатся диски», и Мелодии и ритмы зарубежной эстрады, по первому каналу в три ночи.
Первый экзамен в нашей группе второго января. Наталья Олеговна Проничева. Сказать, что я был возмущен, ничего не сказать. Я пришел на экзамен с палаткой, и котелком. И пошел первым. Деловито сложил барахло у стены и направился к столу экзаменатора.
— И как это понимать, Андреев? — холодно спросила Проничева.
— Понимать так, что я наблюдаю неприкрытый геноцид, и издевательство, Наталья Олеговна! Лишова с Овчинниковой получили пятерки автоматом, а я, значит, человек второго сорта?
— А это что ты принес?
— Это палатка, в которой я буду спать, и котелок в котором буду готовить пищу, пока не получу заслуженную пятерку. И пока она не будет в зачетке — я отсюда не выйду!
— Не утруждайся, Андреев. Вот твоя пятерка, в зачетке. Можешь идти.
— Мне больно говорить, Наталья Олеговна, но я вас просчитал, — я убедился, что в зачетке все как нужно. — Вам нужно было зримое мужское унижение. Но котелок — это совсем нетрудно.
— Ты нарываешься, Коля, — засмеялась она. — Будет еще весенняя сессия.
— Пф-ф-ф, Наталья Олеговна! Вы предсказуемы. Спального мешка будет достаточно?
— Пошел вон, наглец! — расхохоталась она.
А на вышке Коротаева меня практически уничтожила. И, когда она все же ставила мне пятёрку, я не смог промолчать.
— Я понимаю, Елена Сергеевна. Трудно смириться, что где-то дают высшую математику в большем объеме и качестве. Но выбирать меня объектом мести за это — непедагогично!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Коль, — поморщилась замдекана. — Всем ты хорош, но тебе бы язык отрезать.
Я посмотрел на неё. Она на меня. Нам обоим было что сказать. Меня пытали один час. Овчинникова ушла с пятёркой через пять минут. А я отвечал — час. Лёха Кособоков поимел свою четвёрку через три минуты. А я даже не предполагал, что меня ждёт. Примиряло с действительностью то, что Лишова получила четвёртку. Ушла с напутствием Елены Сергеевны внимательное и вдумчивей нужно, Вика. А потом и я задумчиво сказал, что я достоин отличницы, а не того что подвернётся.
В общем, все так или иначе заканчивается. Закончилась и сессия.
Параллельно я сходил и получил загранпаспорт. Свой общегражданский сдал. Билеты в Хельсинки продают только по предъявлению загранника. С ними мне помог Фред. Вот уж не знаю, кто все эти люди. Но если бы не он, то я стоял бы в очереди дня три, приезжая отметиться пару раз в день. А так — приехал в «Зал официальных делегаций» Финлянского вокзала, отдал паспорт и деньги, и через пятнадцать минут деловитый железнодорожный начальник мне принёс билет.
После экзамена по политэкономии объявился Иво. Отдал мне ключ с номером 276. Улица Кюленсааранкату, 5g.
— Не ошибёшься, Колян. Сразу поймешь что тебе сюда, — засмеялся Иво.
— Это вообще кто-нибудь может выговорить за раз?
— Ты уж постарайся. Лучше ехать на такси. Остановка автобуса далеко. Покажешь ключ охраннику.
В общем, все было готово. Требовалось как-то это отметить, и я вспомнил про Питерские сквоты, и их легендарные тусовки. Сквоттинг, или говоря проще — самозахват помещений, это не наше изобретение. Но в восемьдесят третьем году был принят план реконструкции жилья. И в центре расселялись комуналки в старинных особняках. Вот в такую квартиру я и притащил Суркова с девушками. Пароль — а ведь это ты, Мирон, Павла убил. Отзыв — опаньки, фитилёк притуши, чадит!
Галерея «Асса» возникла в огромной коммунальной квартире, где одну комнату имел Тимур Новиков. Семиметровые потолки. Шестнадцать комнат. Почти семидесятиметровая коммунальная кухня. Когда все жильцы съехали, Тимур поменял замки в дверях и устроил подпольный вернисаж. И закипела андерграундная жизнь. Фишка в том, что это все происходило на Шпалерной двадцать четыре. То есть прямо напротив Большого Дома, или Управления КГБ по Ленинграду и области. Сейчас я знаю, а прошлой жизни только предполагал, что это все — с ведома и разрешения. И что тот же Африка, он же Бугаев — гебешный стукач. Но сейчас публика искренне упивается своей подпольной свободой.
Короче, пока публика смотрела, как какая-то тетка, сквозь толпу гонит стаю гусей, снял Вику с комода, и потащил смотреть картины. В соседних комнатах. Кроме вездесущих Митьков тут были ещё художники. Нам страшно понравился Кирилл Челушкин. С которым мы тут же и познакомились и обменялись телефонами, чтоб потом встретиться, и может что-то купить из его работ. Понимаешь, Викунь, что вопрос подарков можно считать закрытым? Приглашают тебя на ДР, едешь к Кириллу, и выбираешь. И пусть хоть кто-нибудь хоть что-то скажет.
Когда мы уходили, Антон Адосинский намыливал девушке лысую голову и правил о ремень опасную бритву. Приходько с Сурковым были не в силах это оставить. А мы с Викуней поехали ко мне домой. И провели волшебные остаток ночи и утро.
А потом она оделась и сказала:
— Я знаю, Коля. Ты не вернёшься. Прощай. И не провожай меня.
И ушла. Пожал плечами. Мало ли кто как встречает утро? И занялся делами. Перед завтрашним отъездом их было много.
Только она не подходила к телефону, и никто не мог ей дозвониться. Ее мама говорила что она уехала в Ригу.
Я попросил меня не провожать, и на поезд Ленинград — Хельсинки отправился в одиночку.
Глава 56
Поезд № 33/34 Ленинград — Хельсинки уже называется «Репин». Отправляется в одиннадцать десять, с первой платформы Финляндского вокзала. Московский «Афанасий Никитин» идёт через Волхов. Со сменой направления и электровоза на тепловоз и обратно.
