в «Бедфорде». Это заведение было кошмаром из зарешеченных окон, комнат с мягкой обивкой, холщовых простыней и смирительных рубашек, шприцев и дюжих санитаров. Настоящая тюрьма. При наличии таких мер предосторожности ее нервное отношение к тем, для содержания кого клиника была построена, было лишь естественной реакцией.
Она еще раз заглянула в палату. Женщина в ней была слишком маленькой, спокойной и уравновешенной, чтобы стать причиной всего этого переполоха.
Доктор Барроуз закрыл толстую папку, которую просматривал. «Барбара Эндикотт. Возраст: 28 лет. Рост: 158 см. Вес: 46 кг. Диагноз: параноидная шизофрения. Примечания: пациентку следует считать опасной. Возвращена в клинику для наблюдения уголовным судом Содружества Массачусетс, убийство. Чрезмерная враждебность к мужчинам». Там было написано больше, намного больше. Эвелин прочла часть этого материала.
– У нее чрезвычайно защищенный психоз. Как и обычно, учитывая алогичные исходные положения, система бреда тщательно сконструирована и внутренне непротиворечива.
– Знаю.
– Знаете? Да, полагаю, что знаете – из книг и фильмов. – Он вручил ей папку. – Вы увидите, что реальное общение с кем-то из них несколько отличается от ваших представлений. В том, о чем они говорят, они уверены так, как никогда не будет уверен ни один здравомыслящий человек. Все мы живем, испытывая небольшие сомнения, знаете ли. Они – нет. Они видят истину, и ничто не убедит их в обратном. Чтобы иметь с ними дело, надо крепко держаться за реальность. Пообщавшись с ней, вы, вероятно, будете немного ошарашены.
Эвелин хотелось, чтобы он замолчал и открыл дверь. У нее не имелось опасений насчет собственного чувства реальности. Неужели его действительно тревожит, что маленькая женщина собьет ее с толку той чепухой, что описана в ее истории болезни?
– Всю прошлую неделю мы лечили ее электрошоком, – сказал Барроуз и беспомощно пожал плечами. – Знаю, что об этом говорят ваши преподаватели. Это не было моим решением. Просто не существует иного способа достучаться до таких людей. Когда у нас заканчиваются доводы и убеждения, мы пробуем шок. Ей на пользу он не идет. Ее психоз остается таким же защищенным, каким был всегда.
Он покачался на пятках, хмурясь.
– Полагаю, вы можете спокойно войти. Вы в полной безопасности. Ее враждебность направлена только на мужчин.
Он кивнул санитару в белом комбинезоне, похожему на нападающего «Национальной футбольной лиги», и тот повернул ключ в замке. Открыв дверь, санитар шагнул в сторону, пропуская Эвелин.
Барбара Эндикотт сидела на стуле возле окна. Через него струился солнечный свет, и тень от решеток перекрестьями падала на ее лицо. Она повернулась, но не встала.
– Здравствуйте, я… Эвелин Уинтерс.
Женщина отвернулась, едва Эвелин заговорила. Ее уверенность, и без того слабая в этом недружелюбном месте, грозила покинуть ее полностью.
– Я хотела бы поговорить с вами, если не возражаете. Я не врач, Барбара.
Женщина повернулась и посмотрела на нее.
– Тогда почему на вас этот белый халат?
Эвелин посмотрела на свой лабораторный халат. Она чувствовала себя глупо в этом дурацком одеянии.
– Они сказали, что я должна его носить.
– Кто такие «они»? – осведомилась Барбара с намеком на усмешку. – Да у вас паранойя, милочка.
Эвелин немного расслабилась.
– Ну, этот вопрос должна была задать я. «Они» – это персонал этой… клиники. – «Расслабься, черт побери!» Увидев, что Эвелин не врач, женщина стала вполне дружелюбной. – Думаю, это для того, чтобы отличать меня от пациентов.
– Верно. Будь вы пациентом, вам дали бы синюю одежду.
– Я студентка. Они сказали, что я могу с вами поговорить.
– Так валяйте.
Тут она улыбнулась, и это оказалась настолько приветливая и нормальная улыбка, что Эвелин улыбнулась в ответ и протянула руку. Но Барбара покачала головой.
– Это мужское, – пояснила она, указывая на руку. – Видишь? Мол, у меня нет оружия. Я не собираюсь тебя убить. Мы в этом не нуждаемся, Эвелин. Мы женщины.
– О, конечно. – Она неуклюже сунула руку в карман халата, сжала кулак. – Можно мне сесть?
– Конечно. Здесь только кровать, но она вполне жесткая, выдержит.
Эвелин села на край кровати, положив на колени папку и блокнот. Балансируя на краю, она обнаружила, что все еще удерживает вес тела на пятках, готовая вскочить в любой миг. Унылость палаты неприятно подействовала на нее: она увидела шелушащуюся серую краску на стенах, желтое оконное стекло в нише за сетчатым экраном, прикрепленным к стене серыми болтами. Пол был бетонным, сырым и неприятным. В комнате слышалось легкое эхо. Единственной мебелью были стул и кровать с серыми простынями и одеялом.
Барбара Эндикотт оказалась маленькой брюнеткой с гладким совершенством черт лица, которое напомнило Эвелин восточных женщин. Кожа бледная, вероятно, после двух месяцев в палате. Но здоровье у нее было крепкое. Она сидела в пятне солнечного света, впитывая те лучи, что проникали через стекло. Одета в голубой купальный халат на голое тело, подпоясанный на талии, на ногах матерчатые шлепанцы.
– Значит, я ваше задание на сегодня. Вы сами меня выбрали или кто-то другой?
– Мне сказали, что вы разговариваете только с женщинами.
– Это так, но вы не ответили на мой вопрос. Извините. Я не намеревалась заставить вас нервничать, честно. Я больше такой не буду. Я вела себя как сумасшедшая.
– О чем вы?
– Вела себя вызывающе, агрессивно. Говорила все, что хотела. Так себя здесь ведут все безумные люди. Но я, разумеется, не сумасшедшая.
Она подмигнула.
– Я не смогла бы понять, разыгрываете ли вы меня, – призналась Эвелин и внезапно ощутила себя гораздо ближе к этой женщине. Это была ловушка, в которую легко угодить – думать о психически неуравновешенных людях как о слабоумных, лишенных умственных способностей. В этом смысле с Барбарой Эндикотт было все в порядке. Она была способна проявить тонкость ума.
– Конечно же я сумасшедшая, – сказала она. – Иначе меня бы здесь не заперли, верно?
Она улыбнулась, и Эвелин расслабилась. Напряженность в спине ушла, кроватные пружины скрипнули, приняв вес ее тела.
– Хорошо. Хотите об этом поговорить?
– Не уверена, что вы захотите слушать. Вы ведь знаете, что я убила мужчину?
– А это так? Я знаю, в суде полагают, что да, но они поняли, что вы не в состоянии предстать перед судом.
– Ладно, я его убила. Я должна была выяснить.
– Выяснить что?
– Сможет ли он ходить без головы.
Ну вот: она опять стала чужой. Эвелин подавила дрожь. Женщина произнесла это так здравомысленно, явно не пытаясь ее шокировать. И действительно, ее слова не подействовали на Эвелин настолько сильно, как могли бы это сделать несколько минут назад. Она испытала отвращение, но не испуг.
– И что заставило вас думать, что он может оказаться способен на такое?
